Т. 13. ЭКЗОРЦИЗМ. Ловец душ. Плоть - Филип Фармер

— Подожди своей очереди, лапонька! — крикнули ей со смехом, а один завопил:

— Если Великого Лося будет мало, есть лоси и поменьше, детка!

Инцидент был исчерпан, и процессия остановилась у ступеней Капитолия. Наступило минутное замешательство, пока Стража и жрицы расталкивали девчонок. Лоси стащили Солнце-героя со спины животного и потащили к ступеням:

— Еще минута, Великий Лось! Подожди до верхних ступеней! Там мы отпустим тебя!

В полубреду Солнце-герой посмотрел на них, но позволил им висеть на себе. Он посмотрел вверх на статую Великой Белой Матери у входа в здание. Резного мрамора фигура высотой пятьдесят футов, с огромными грудями. Она кормила младенца-Сына. Под ногой у нее издыхал бородатый дракон.

— Виргиния! Виргиния! — взорвалась криком толпа.

Великая жрица Вашингтона вышла из теней колонн, окружавших Капитолий.

Сполохи факелов играли на голых плечах и груди жрицы и гасли в длинном платье. Медового цвета волосы, спадающие до пят, казались темными в свете огней. Темным стал и рот, в свете дня красный, как рана. Темными стали глаза, в свете дня голубые и глубокие.

Солнце-герой заревел, как лось, учуявший лосиху в период гона.

— Виргиния! — крикнул он. — Хватит ждать! Ничто меня теперь не остановит!

Открылся темный рот, и белой полосой сверкнули в свете факелов зубы. К рогатому протянулась тонкая белая рука. Он вырвался из держащих рук и взметнулся вверх по ступеням. Лишь краем сознания воспринимал он крещендо барабанов, горнов и свирелей и визжащий крик изнемогающей от похоти толпы молодых девушек. И это, и то, что его телохранители бешено сражаются за его жизнь, чтобы он не был затоптан или разорван на части длинными острыми ногтями девственниц. Не видел он, что случалось там, где смешивались с упавшими телами мужчин отброшенные блузы и юбки девушек.

Только одно заставило его на секунду остановиться. Неожиданно он увидел девушку в железной клетке, поставленной рядом со статуей Великой Матери. Это тоже была молодая женщина, но одетая не так, как другие. Она была в шапочке с длинным козырьком, похожей на бейсболку, свободной рубашке с какой-то неразличимой надписью, в штанах до колен, грубых чулках и туфлях на толстой подошве.

Над клеткой висел большой плакат с надписью по-дисийски:

МАЕССТ ГАКАЭТИ РЕА КЕСИЛАЕ.

Перевод:

МАСКОТКА, ЗАХВАЧЕННАЯ В НАБЕГЕ НА КЕЙСИЛЕНД.

Девушка бросила на него полный ужаса взгляд, закрыла глаза рукой и повернулась к нему спиной.

Он опомнился и устремился к великой жрице. Она встречала его, протянув вперед руки, будто благословляя. Но спина ее выгнулась, и разверстые бедра говорили, что долгое ожидание кончилось. Она не воспротивится.

Он издал рычание, идущее из самой глубины тела, схватился за ее платье и дернул.

За его спиной тысячи голосов слились в истошный визг, и он, облепленный плотью, исчез из виду отцов и матерей, стоявших у подножия лестницы.

I

Звездолет все кружил и кружил вокруг Земли.

На границе атмосферы и космоса он скользил и скользил от Северного полюса к Южному.

И наконец капитан Питер Стэгг отвернулся от экрана:

— Земля здорово поменялась за те восемьсот лет, что нас тут не было. Кто что думает насчет того, что мы видим?

Доктор Калторп поскреб длинную белую бороду и повернул рычажок под обзорным экраном. Поля, реки и леса расступились, приближаясь, и открыли город, расположенный по двум берегам реки — Потомака, по всей видимости. Город был приблизительно квадратной формы, и увеличитель показывал его не хуже, чем с расстояния пятисот футов.

— Что я по этому поводу думаю? — переспросил Калторп. — Ваши догадки ничем не хуже моих. Я, как старейший антрополог планеты, должен был бы провести анализ представленных данных — и даже объяснить, откуда взялось то, что мы видим. Но я не в состоянии этого сделать. Я даже не могу с уверенностью сказать, что это Вашингтон. Если это он, то его перестроили без видимого плана. Я этого не знаю, и вы тоже не знаете. Так почему бы нам не сесть и не посмотреть?

— У нас нет особого выбора, — ответил Питер Стэгг. — Горючего почти не осталось.

Вдруг он с силой двинул кулаком по ладони:

— Ладно, мы сели, а дальше что? Я на всей Земле не заметил ни одного здания, хоть чуть похожего на корпус реактора. И ничего похожего на знакомые нам машины. Где вся техника? Она на уровне телеги с лошадью — только лошадей у них нет. Лошади, похоже, вымерли, но они нашли замену. Что-то вроде безрогих оленей.

— Если быть точным, то у оленей не рога, а панты, — поправил Калторп. — Я бы сказал, что современные американцы разводят оленей или лосей, или тех и других, не только вместо лошадей, но и как крупный рогатый скот. Если вы заметили, то эти олени сильно различаются. Большие — тягловые, вьючные и мясные животные, а каких-то вывели явно вместо скаковых лошадей. Миллионы голов.

Он помедлил, потом продолжил:

— Вы знаете, я обеспокоен. Даже видимое отсутствие радиоактивного топлива не так меня беспокоит, как…

— Как что?

— Как то, как нас там примут. Большая часть Земли стала пустыней, и ее лицо изрезано эрозией — бритвой Господа Бога. Посмотрите на то место, где были добрые старые Соединенные Штаты Америки. На побережье Тихого океана — цепь вулканов, рыгающих огнем и пылью. Да и вообще все Тихоокеанское побережье — обе Америки, Азия, Австралия, острова — очаги вулканической деятельности. Выделяющаяся двуокись углерода и пыль радикально изменили земной климат. Тают шапки Арктики и Антарктики. Океан поднялся на шесть футов и поднимается дальше. В Пенсильвании растут пальмы. Когда-то окультуренные пустыни юго-запада Америки как будто солнцем сожжены. Средний Запад — пыльная котловина…

— Какое это имеет отношение к тому, как нас примут? — перебил Питер Стэгг.

— Самое прямое. Среднее Атлантическое побережье, кажется, на пути возрождения. И потому я рекомендовал бы приземлиться там. Однако там технология и социальные институты, судя по всему, сельскохозяйственного государства. Вы сами видели, как они там трудятся, подобно пчелам в улье. Сажают деревья, копают оросительные каналы, строят дамбы и дороги. Почти все работы, о смысле которых мы могли догадаться, направлены на рекультивацию почвы. А церемонии, которые мы отсюда видели, — несомненно, обряды плодородия. Отсутствие развитой техники может иметь двоякий смысл. Первый: вся известная нам наука забыта. Второй: есть предубеждение против науки и ее адептов — поскольку наука, справедливо или нет, обвиняется в холокосте, спалившем Землю.