Так кто же развалил Союз? - Олег Мороз

«Сделать все, чтобы повернуть создавшуюся ситуацию в русло примирения, диалога и согласия… Пусть улягутся страсти, жизнь более или менее войдет в нормальную колею… Важно, чтобы никто из противоборствующих сторон не накалял обстановку. Сложно? Да. Но другого выхода у нас нет».

Во время нашей «очной» беседы в начале января, еще не зная, что произойдет в Вильнюсе буквально на днях, я задал Крючкову «гипотетический» вопрос о возможности таких событий:

− Во время пребывания в Литве мне приходилось слышать, что в эту республику засылают какие-то группы для организации провокаций, беспорядков, возбуждения у людей чувства неуверенности и т. д. Есть ли у этих слухов основания? Какие задачи ставятся перед КГБ в отношении Литвы? Стоит ли задача по дестабилизации обстановки в республике — подобные разговоры я тоже не раз слышал, будучи там?

Такие вопросы и в таком кабинете задаешь обычно не в надежде услышать правдивый ответ, а просто, чтобы предоставить читателю некую информацию. Крючков, как и ожидалось, все отрицает:

− Никаких групп никто туда не засылает. По крайней мере, Комитет госбезопасности. У них создаются и действуют собственные группы, причем различной направленности. Одни, мне кажется, помогают стабилизации положения, другие действуют обратным образом. У нас нет никаких планов насчет дестабилизации обстановки в Литве. Если прибалтийские республики решили выйти из Союза, это, как вы знаете, их право, но опять-таки есть закон, в рамках которого надо поступать.

Забавно: это голубиное воркование лилось из уст человека, который к тому времени уже многие месяцы кропотливо трудился над тем, чтобы опрокинуть вольнолюбивое руководство в трех республиках Прибалтики. Как готовился план по «захвату Литвы», как его пытались осуществить, после много писали и в литовской, и в не литовской прессе. Вот, например, как описывал это вскоре после вильнюсских событий директор литовского Департамента охраны края Аудрюс Буткявичюс (надо полагать, этот департамент, несмотря на свою молодость, тоже осуществлял уже какую-никакую разведку):

«Подготовленные в прошлом году планы захвата Литвы уточнялись летом, осенью, пополнялись данными военной разведки. Был согласован хронометраж операций… В январе в Вильнюс вновь были переброшены оперативники Ачалова, была установлена дата введения президентского правления — 13 января. (В скобках еще раз напомню: генерал Ачалов — одна из самых зловещих фигур в тогдашнем советском генералитете, в дальнейшем — один из военных руководителей и августовского 1991 года и сентябрьско-октябрьского 1993 года мятежей. — О.М.) Основная руководящая группа была дислоцирована в Вильнюсе, другие части — в Каунасе и других городах республики. Ачалов прибыл 7 января, Варенников — 10 января. Полк из 920 солдат Псковской дивизии тоже ничего хорошего не сулил. Позже он доставил отряд спецназа из военнослужащих, непосредственно подчиненных Ачалову (по-видимому, имеется в виду спецназ КГБ, та самая группа «Альфа», хотя Ачалов был заместителем министра обороны. — О.М.)…

Операцией по захвату Литвы руководили упомянутый Ачалов, генералы Варенников и Овчаров, сотрудник МВД СССР Демидов и другие непосредственно ответственные за действия своих подразделений. Больше всех людей убили подчиненные Ачалова из подразделения спецназа…

От повторной оккупации нас спасли люди Литвы, своей грудью заслонившие Верховный Совет. Прорываться через многотысячную толпу, давить людей танками не решился даже сам Ачалов, и операция захлебнулась».

Как видим, фамилия Крючкова здесь не упоминается, но он, без сомнения, активно участвовал во всей этой деятельности. И вот мы слышим от него: другого пути, как только путь примирения, диалога и согласия, у нас нет.

На этом, наверное, можно закончить разговор о событиях января 1991 года в Прибалтике. Эти события были одним из важнейших этапов распада СССР. Перед Горбачевым вопрос стоял так: пан или пропал? Полагаю, к тому времени он уже пришел к отчетливому пониманию: остановить рассыпание империи, сохранить ее целиком в прежнем виде, если и можно попытаться, то только при помощи силы. Других вариантов нет.

Да, но что значит применить силу? Ввести во все три прибалтийские республики войска, объявить в них прямое президентское правление, передать власть промосковским «комитетам национального спасения», опереться на русскоязычное население, на сотрудников располагающихся там союзных предприятий? Пробный шар, пущенный в Литве, показал: войска встретят отчаянное, повсеместное сопротивление, прольется море крови. Главное же — восстановить там в полном объеме власть союзного Центра не удастся. «Комитеты нацспасения» не пользуются в прибалтийских республиках сколько-нибудь значительной поддержкой, «антисепаратистская» роль русскоязычного населения в развернувшихся там политических событиях невелика, во всяком случае не имеет решающего значения.

Да и вообще власти Центра уже нет фактически нигде на пространстве бывшего Союза, в той же России. Силовое подавление независимости, объявленной в Прибалтике, вызовет негативную реакцию и в других республиках: а, вы так с нами обращаетесь — так нате же вам! Прямое президентское правление фактически потребовалось бы вводить по всей стране, о чем, разумеется, не приходилось и мечтать. Не было на это сил.

Наконец, Горбачеву было ясно и другое. Если он очертя голову будет продолжать силовой нажим на «сепаратистов» в Прибалтике, он как политик фактически совершит самоубийство. Вся затеянная им политика перестройки, провозглашенные лозунги нового мышления, весь обретенный им международный авторитет, авторитет человека, покончившего с «холодной войной», освободившего Восточную Европу, позволившего объединиться Германии, — все полетит коту под хвост. На это, конечно, он пойти не мог.

В дальнейшем все его усилия по спасению СССР будут ограничиваться более скромной установкой: отпустить в вольное плавание то, что удержать уже невозможно, и сохранить в рамках Союза то, что еще можно сохранить.

Впрочем, впереди была еще одна попытка силой спасти всю советскую империю целиком, попытка, предпринятая близкими Горбачеву людьми. Вместо спасения эта авантюра принесла империи окончательную и бесповоротную гибель.

«Привилегированные условия снабжения столичных городов, в первую очередь Москвы режим всегда рассматривал как важнейший фактор, позволяющий сохранить контроль за политической ситуацией в стране. При всей деинтеллектуализации (неплохой термин! — О.М.) советского руководства, то, что революция в России, проложившая большевикам дорогу к власти, началась с продовольственных беспорядков в столице, они знали. К началу 1991 года и в Москве ситуация на потребительском рынке становится катастрофической.

Председатель исполкома Моссовета Ю. Лужков — премьер-министру СССР В.Павлову (26 февраля 1991 года):

«Все, чем располагает московская торговля по непродовольственным товарам, — это 5, 1 миллиарда рублей, или 42 процента к прошлому году… На этот год планируется уменьшение импортных поставок на 75 процентов. Но и этот объем разнарядками пока не подтвержден… В сложившейся ситуации с товарным наполнением отсутствует возможность организации даже нормированного (то есть по талонам. — О.М.) снабжения населения…»

В нестоличных крупных городах положение на потребительском рынке еще сложнее. Президиум Нижегородского областного совета народных депутатов пишет Горбачеву (декабрь 1990 года):

«Уважаемый Михаил Сергеевич! В г. Нижнем Новгороде до крайности усугубилась обстановка с обеспечением населения продовольствием. Выделенные фонды не позволяют обеспечить основными продуктами даже приближенно к санитарным нормам такие категории жителей, как дети, беременные и кормящие женщины. В государственной торговле, кроме нормируемых товаров, продовольствие практически отсутствует. При этом образовалась большая задолженность города перед населением по отовариванию выданных талонов на мясо, сахарный песок, животное и растительное масло и пр.»

ПОСЛЕ ПРИБАЛТИКИ. СХВАТКА ПРОДОЛЖАЕТСЯ

Максимальное обострение отношений между Горбачевым и Ельциным пришлось на зиму и раннюю весну 1991 года. Как уже говорилось, начиная с предшествующей осени Горбачев, по-видимому, все более стал склоняться к мысли, что остановить распад Союза — по крайней мере, предпринять такую попытку — можно лишь при помощи силы. Это вызвало ответную острую реакцию Ельцина и других республиканских лидеров. Но прежде всего Ельцина, который, конечно, чувствовал себя лидером среди лидеров.