Роман в утешение. Книга первая - Татьяна Герцик

Разогревать, а тем более раскладывать по тарелкам это благолепие мне было недосуг, и я, не считая нужным сесть за стол, стоя подхватывала вилкой кусочки от каждого блюда и по очереди складывала их в рот. Вкус был бесподобный.

Наверное, я съела бы всё, что было в холодильнике, но тут на кухню ворвался Роман босиком и в одних трусах. Увидев меня в окружении еды, которую я уплетала за обе щеки, он вдруг захрипел и принялся утирать побежавшие по щекам слезы.

– Наконец-то! Какое счастье! – при этом он пытался меня обнимать, чем жутко раздражал, потому что мешал мне есть.

Он еще много чего бормотал, но я не понимала, какое отношение имеет мой зверский аппетит к его счастью. Хотя, если Пронин боялся, что я тихо испущу дух прямо в его постели, то в этом, конечно, был свой глубинный смысл.

Но Роман недолго предавался эйфории. Решив, что после такого длительного голодания я съела слишком много, решительно отобрал у меня вилку, покидал в холодильник остатки драгоценной еды и повлек обратно в комнату, приговаривая:

– Хватит, хватит! Вот немножко потерпишь и поймешь, что ты сыта!

Умом-то я это понимала, но вот желудком – нет. Он просто верещал, требуя продолжения долгожданного банкета. Уложив меня в постель, Роман изучающе провел рукой по моему туго набитому животу и тихо пробормотал:

– Вот блин, до чего досадно!

Я всё прекрасно поняла, но настолько осоловела от непривычного приема пищи, что смогла только пренебрежительно фыркнуть в ответ и повернуться к нему спиной. Через минуту я уже спала и мне совершенно не мешало пыхтение и ерзанье возбужденного мужчины, который был не в состоянии устроиться так, чтобы ему не мешало спать жуткое напряжение.

Рассвет еще не разгорался, когда не выдержавший ожидания Роман повернул меня к себе и принялся будить, настойчиво целуя глаза, нос, щеки, в общем всё, что попадалось ему под губы. Мне еще хотелось спать, и я не отвечала на его ласки, стараясь продлить блаженство сна.

Но постепенно сон уходил, сменяемый давно не испытываемым мною томлением. Я уже не отворачивала от него лицо, а, подставив губы, с невольной лаской положила руку на его затылок, чем привела к неуправляемому всплеску эмоций. Признаваясь мне в любви, Роман одновременно с лихорадочным бормотанием пытался меня ласкать, но его начала бить такая крупная неуправляемая дрожь, что я, пожалев его, шепнула:

– Не тяни…

Тут же послушавшись, он лег на меня и, не успев ткнуться в меня набрякшим членом, выгнулся дугой и болезненно-блаженно застонал.

Упав рядом со мной, прижался носом к моей шее и пролежал так минут десять. Потом приподнялся на локтях и заглянул в мое лицо. Его глаза были очень серьезными.

– Я тебя люблю. Очень люблю. Я никого и никогда так не любил. Клянусь тебе!

Он и раньше после секса говорил мне о любви. Относиться к этому серьезно не стоило, ведь чего только не скажет мужчина в такие минуты. Но теперь Пронин будто сознательно противопоставлял себя Георгию. Я припомнила Льва Павловича и свои полубредовые откровения. Получается, что мои тайны стали достоянием любовника. А еще кого? Это было неприятно, и я нахмурилась, чем вызвала у Романа настоящую панику.

– Почему ты мне не веришь? – его голос дрожал от переполнявших его чувств.

– Отпусти меня, тогда поверю.

Это был удар ниже пояса.

– Почему ты так хочешь от меня уйти? Что тебе не нравится?

– Не хочу жить в клетке.

Он вскинулся.

– Но жила же ты с мужем восемнадцать лет! Он тебя не любил, но ты всё равно с ним жила! За что ты его любила?

Вот тебе и врачебная тайна!

Решительно встав, я принялась одеваться. Он всполошился, как курица, у которой невесть куда побежал цыпленок. Это было так похоже, что я снисходительно ему кинула:

– Не кудахтай! Пойду пройдусь, только и всего.

Он принялся сердито вылезать из теплой постели.

– Я с тобой.

Мне это не понравилось.

– Это ни к чему. Я и так не сбегу. Хотя бы просто потому, что некуда.

Но он всё равно оделся и вышел со мной на улицу. Никаких фонарей не было, но белоснежный снег отражал мягкое сияние угасающей луны, освещая всё вокруг неверным призрачным светом. С удовольствием вдыхая свежий воздух с пряным сосновым ароматом, я спросила:

– Чей это дом?

– Мой. Как-то я решил, что лучше сделать небольшие горнолыжные трассы в России, чем таскаться по переполненным курортам на западе. Как ты видишь, получилось неплохо.

С этим я согласилась, молчаливо покивав головой. Начинало светать, и Роман запросился обратно:

– Пошли, надо душ принять перед едой. А после завтрака мы, если хочешь, покатаемся на снегоходе.

Мы вернулись в дом и привели себя в порядок.

Когда мы вместе с Романом появились в столовой, это произвело маленький фурор. Даже охранники несколько раз появлялись у дверей, желая увериться, что это и в самом деле я. Все были довольны, кроме помрачневшего Вадима. Он бы с большим удовольствием бросил пару розочек на мой гроб, чем сидеть рядом со мной за одним столом.

Я снова ела с аппетитом, впрочем, стараясь сдерживаться – всерьез боялась осложнений после стольких дней голодания. Внезапно мне в голову пришла простая, но очень неприятная мысль, – а какое же сегодня число? За столом я не стала портить Роману настроение, тем более, что он вел себя очень странно.

Неверные, нескоординированные движения, странный смех без всякого повода, крайнее благодушие были так на него не похожи, что я решила, что он выпил. Но когда? Мы же всё время были вместе?

После завтрака меня с собой позвал Лев Павлович. Притворив дверь своей комнаты, он спросил:

– Как вы себя чувствуете?

– Вашими молитвами неплохо. – Тут в коридоре послышалось громкое пение Романа, довольно музыкально исполнявшего старинный романс «Гори, гори, моя звезда», и я удивленно взглянула на дверь. – Что это с ним?

– Он пьян от счастья. Так бывает, знаете ли. Вы наконец-то здоровы, вот он и радуется. Вам не нравится его пение?

Пел Пронин хорошо, душевно, почти не фальшивя, даже в такт попадал, и я не стала кривить душой:

– Нравится. Но вот только как быть с врачебной тайной?

Лев Павлович не стал притворяться, что не понимает, о чем идет речь. Выпятив губы тонкой трубочкой, неодобрительно пропыхтел:

– Что поделаешь, если ваш поклонник был так испуган, что не хотел оставлять вас ни на мгновенье.

– Но при нем не стоило выспрашивать у меня мои семейные тайны.

Виновато разведя руками, врач признался:

– Да я и не выспрашивал. Интимные вопросы задавал Пронин. Я ведь не мог внезапно прервать сеанс, это же опасно. Поэтому и терпел. Выставить его я тоже не мог – в конце концов, это он меня пригласил и оплачивал, смею вас заверить, отнюдь не дешевые мои услуги. Но теперь вы в относительном порядке, и я желаю вам одного – никогда не доводите себя до подобного состояния.