Писания про Юного мага - SoNew

— Юна хорошая, — метнул он пробный шар.

— Ятя? — отозвалась чокнутая. Глаза по-прежнему не фокусировались на нем. — Ятя ходи?

— Юна, где свиток? — продолжил Далк.

— Съея, пахая, пахая… — не получилось, надо в другую сторону.

— Хорошая. Кушать хотела?

— Кусать. Ам. Ыпка.

— Рыбка. Свиток рыбкой пах. Понятно. Где он лежал? — безумная надежда вспыхнула было у гнома. Вдруг бред косвенно указывает на то, что у бригадирши припасен свиток в поясной сумочке?

— Ятя нес, ятин виток.

— Угу. Нес его с рыбой, очень умный парень. Ятя — кто?

— Ятя балсой. Ятя мой. Мамин. Папин.

— Братик?

— Ятя, ятя. — Ага, кивает.

— Разобрались. Ну-ка, скажи, камни падали?

— Бах, бобо, ногу Юе! Ы-ы!

— Ш-ш, не болит уже… Кто-то тебя тащил, да?

— Ятя… Мама, ходи!

— Мама побежала в другую сторону?

— Ма-а-а! — личико исказилось, предвещая новый рев.

— Мама потом придет, тихо, тихо. Будешь кричать, еще камни упадут! Ну-ка, расскажи, куда вы шли?

— Готи. Дяка Коон.

— В гости. К дядьке. Понятно. Юна большая, сколько Юне лет?

— Воть! — Юнка гордо вытянула вперед руку с двумя оттопыренными пальчиками. Невелика же она была. Хорошо, что не грудная. Хотя, грудная бы не сдвинулась умом. Взяли, значит, родители дочку, сына и потопали к дядьке в гости. А тут обвал. Девочке придавило ногу, и она с братом оказалась отрезана от матери. А отец…

— А папа? Юнка, где папа?

— Папа пит. Папа кьясный, кьясный, боюсь!

Так, а отец, похоже, погиб сразу же, на их глазах. Единственный свиток у брата малышка изжевала, привлеченная запахом рыбы. Жирные пятна для магии не помеха, но вот детские зубешки, похоже, свели ее на нет. Вряд ли она действительно съела жесткий пергамент, но измочалить до неузнаваемости могла. А что потом?

— Где братик? Юна, говори, где братик?

— Ятя насол дыку. Ятя гаит: Юя ползи!

— Хорошо, Юна хорошая, Юна ползет?

— Бобо! Ятя, иди!

— Дырка маленькая, братик будет сидеть тут, а Юна должна ползти. Ползи, Юна, ползи, я тебе конфету потом дам!

— Няка?

— Много няка! Ползи! Что там, Юна?

— Юна пать. Хояя, хояя…

— Там снег? Холодно?

— Нег. Пать.

— Не спи, Юнка, в снегу нельзя спать! Надо идти. Иди, иди!

— Пать, — похоже, все-таки она тогда там и заснула. Но, раз дожила до сегодняшнего дня, значит ее кто-то нашел. Поехали дальше!

Далк казался сам себе ужасно умным, почти как жрец. Надо же, столько лет никто из ребят не знал, что у Юнки семья погибла. Обычно это не секрет. Небось, жрецы боялись, что расспросы ее совсем с ума сведут. Как-то они ей ненадежно мозги вправили! Надо пробираться дальше, может быть что-то у нее в голове переклинит обратно, и она вспомнит, где она и что с ней? Конечно, командовать малявкой проще, но уж больно пугает этот взгляд в пустоту. Наверное, ее брат тоже погиб. А она, хоть и маленькая была, поняла, что все из-за того жеванного свитка случилось… Итак, кто-то ее нашел:

— Смотри, кто несет Юну?

— Тетя… Тетя няка?

— Да, тетя даст конфетку. Юна будет спать и слушать меня. Спи, Юна! Спи и слушай внимательно!

Юнка послушно свернулась калачиком на пыльном полу и засопела. Далк почувствовал, что у него по вискам сползают капли пота. Может быть у него действительно способности жреца? Их, правда, всех проверяют каждый год, но ведь бывает, что талант открывается не сразу.

Все знают, что бывший молотобоец Наро стал жрецом уже после того, как получил звание мастера. Но Далк не думал, что жрецам так тяжко приходится. Он от одной девчонки чуть не сдвинулся, а в Храм разный народ идет потоком! А он еще завидовал ученикам жрецов, отобранным в детстве! Лучше уж ворочать тачки, гонять пещерных крыс и летучих мышей, сортировать мусор, да понемногу присматриваться к цехам, пробуя себя на подхвате то там, то сям.

Правда, учителя ворчат, что он слишком много пробует и слишком мало делает. Но он не виноват, что до сих пор ни одна работа ему не пришлась по душе. По-настоящему по душе, как рассказывал отец: что бы делать ее хотелось сильнее, чем есть, пить, спать…

Юнка сопела на полу. Появился большой соблазн оставить ее так до подхода спасателей. Тихо, спокойно, сердце перестало колотиться в горле от ее надрывного лепета. Словно сам побывал на месте гибели ее семьи и выдернул малышку из-под обвала. Все наслоилось: реальность, усталость, Юнкин бред. А у нее, наверное, вообще полная каша в голове!

Тут Далк вспомнил фокусы, которые проделывал с желающими жрец на День Камня. Среди мальчишек считалось доблестью протиснуться на помост и позволить погрузить себя в странный сон. После чего жрец касался руки деревянной палочкой или пером, и на коже вздувался настоящий ожог или пролегал надрез. Касался еще раз, что-то пришептывая спящему в ухо, и рана исчезала. Далк тоже ходил на помост, но ничего из того сна не запомнил, а следа от ожога не осталось. Только невнятная тоска, будто мимо прошло что-то очень важное.

А что, если Юнка сейчас думает, что все еще спит в снегу? Не замерзнет ли она по-настоящему? Нет, вроде бы ее уже какая-то там тетя нашла…

Надо рассказать ей, как она росла в малышатне, может быть тогда она очнется или хотя бы проснется в более старшем возрасте. Ну пусть хоть картавить перестанет!

И Далк завел осторожный бесконечный рассказ, борясь с подступающей сонливостью:

— Тетя принесла тебя в дом. Там тепло, там конфеты. Мама приходила к тебе, принесла куклу. Папу вылечили, он тоже приходил. Принес тебе… принес красивый камушек! И братик приходил. Он тебе подарил бусы. А потом они все уехали далеко-далеко, торговать. Сказали, что вернутся через много-много лет, когда ты уже вырастешь. И привезут тебе много-много подарков…

«Ну и бред я несу! — устало подумал Далк. — Даже малыши знают, что гномы не могут прожить много-много лет вдали от Сердца Гор. Как только связь с силой Марф слабеет, мы начинаем болеть, терять силы, пока не превращаемся в полных инвалидов, не способных даже двигаться. Такова горькая участь изгнанников. Правда, в два года Юнка могла этого еще не понимать. Но мне-то нужно, чтобы она выросла в этом дурацком сне.

Нет, что-то я делаю неправильно, жрецы ведь твердят все время, что обман делает только хуже. Конечно, есть серьезный обман, а есть хитрость, например, при торговле без этого никак. Может быть сейчас я тоже использую хитрость?

Готов руку себе откусить, что жрецы все эти годы пытались говорить ей правду, а правда-то ей как раз была не нужна. Не хотела она помнить погибшего отца и жеваный свиток. А если я все испорчу? Сейчас она проснется и набросится на меня… добро, если с кулаками, а если со слезами? И так с девчонками не знаешь, как себя вести. Вечно у них какие-то выкрутасы, прям как у эльфов.»