Черное знамя - Dmitrii Kazakov

Тут Штилер злорадно усмехнулся:

— Бравый казак наш, находившийся под домашним арестом, вчера застрелился, и Хан, я дуумаю, вздохнул спокойно. Теперь никто не докажет, что глава дружины знал об этой интриге, а так он может заявить, что все это инициатива сошедшего с ума начальника штаба ОКЖ, и все. Ованесяну выговор, и на этом дело закрыто.

Еще несколько дней назад Олег злился на Голубова, ненавидел и боялся его, мечтал о смерти давнего недруга, но узнав, что тот покончил с собой, не испытал даже тени радости, лишь нечто вроде вялого усталого облегчения… подобный исход был предрешен давно, в тот снежный вечер, когда полицейские ворвались в квартиру Володьки Бера.

Того самого, что сейчас, по словам министра, «сидит в коробке»…

Того самого, которого предал статский советник Одинцов, приятель из детства…

Он старался об этом не вспоминать, но не всегда получалось, вот и сейчас грудь резануло болью.

— Одного я не могу понять, — сказал Олег, без особого успеха стараясь не обращать на нее внимания. — Ради чего Голубов… и через него Ованесян с Хаджиевым… шайка «опричников» затеяли все это? Зачем им понадобились взрывы в Москве, Казани, жертвы, бессмысленное расследование?

— Все предееельно просто, — Штилер вновь улыбнулся, на этот раз покровительственно, и выбил карандашом на столешнице замысловатую мелодию. — Ты просто несколько не в курсе. Весной, с началом войны, влияние НД начало падать, у них понемногу начали отбирать структуры и полномочия, а значит, и власть…

Ну да, планируемый перевод железнодорожной жандармерии в МВД, запрет на деятельность «опричнины» в Восточной Европе, передача функции регистрации населения в полицию, сосредоточение политического иска в руках Особого отдела департамента полиции, слухи о том, что даже лагеря будут отобраны из ведения Хаджиева — обо всем этом Олег слышал, но никогда не пытался взглянуть на происходящее системно.

— Но как может Хан допустить, чтобы усиилились его соперники, я, Щербаков, Померанцев и Тухачевский с Колчаком? Нет, не может, и он решает сделать контрманевр — показать, что спецслужбы, входящие в состав НД, стране и народу нужнее, чем армия или губернские управления партии… И как никогда вовремя под руку подвернулись раскрытые «опричниками» розенкрейцеры… Из допросов ясно, что Голубов вышел с ними в контакт еще в июне, представился тайным врагом режима, предложил добыть взрывчатки и вообще помочь в организации терактов, и мистики клюююнули. Попались на эту удочку… и бах! Бабах! Бабах! Взрывы, жертвы, угроза, ОКЖ ведет расследование, но без особого успеха, и Хан спешит к вождю… — министр ткнул рукой себе за спину, туда, где со стены гневно взирал Огневский. — Докладывает, что им нужно больше полномочий, добивается своего, и после чего тайная организация раскрывается и ликвидируется в течении нескольких дней, поскольку все эти Белюстины, Мёбесы и Тегеры давно под колпаком у Голубова…

Вот так, банальная интрига, грызня у трона, борьба за то, чтобы быть первым среди равных; и ради того, чтобы вращались колеса хитрого замысла, гибнут люди, кровь используется как своего рода смазка.

Ну а Олег попал в это дело случайно, очутился в здании «Наследия» в тот момент, когда там прогремел взрыв. Потом угодил на глаза Голубову, и тот не удержался, решил отомстить, лишний раз унизить того, кто некогда посмел отказаться от предложения войти в «опричнину»…

Пусть покрутится инвалид, пускай побегает убогий, лишний раз ощутит, что ни на что не годен. А когда выяснится, что толку от статского советника никакого, часть позора падет и на министерство мировоззрения, откуда этот советник явился, где он был выращен, даже можно сказать, выкормлен…

Но посланные в Нижний эмиссары, на горе начальника штаба ОКЖ, оказались слишком сообразительными, так что пришлось срочно устранять опасных свидетелей, сначала инженера Павлова, а затем Проферансова, заключенного номер семьдесят одна тысяча сто пятьдесят пять.

Ну а против исключительной памяти Олега Голубов средства не нашел.

— Ясно, — сказал он, с трудом ворочая тяжелым, словно каменным языком. — А что будет? Ну, с теми, кого взяли? С розенкрейцерами?

Говорил в этот момент, точно косноязыкий житель глухой деревни.

— А ты не догадываешься? — на лице Штилера появилась еще одна улыбочка из его богатого арсенала, и на этот раз такая, что вполне бы подошла восьминогому хищнику, давшему министру прозвище.

Ну да, глупо было спрашивать…

Всех, причастных к взрывам, ждет фильтрационный лагерь, и никого не волнует, что Орден Света спровоцирован на терроризм темником Народной дружины, генерал-майором, начальником штаба ОКЖ…

Ждет он и Володьку Бера по прозвищу «Колобокс».

Эх, если бы он выбрал себе другой псевдоним!

Хотя тогда план Голубова и Хана воплотился бы в жизнь, НД вернула бы прежнее влияние, Олег возвратился в Казань с позором, а розенкрейцеры, обреченные с того момента, как на их след вышли жандармы, так или иначе оказались бы в тюрьме…

Но без участия статского советника Одинцова.

Нет, поздно жалеть о том, что сделано, и глупо утешать себя подобным образом.

Ты предатель, и именно ценой предательство купил право на эту победу, которой должен не гордиться, а стыдиться.

— Так что забууудь о них, и подумай лучше о себе, — сказал Штилер.

Олег кивнул:

— Я думаю.

— Награждать тебя каким-либо орденом в данной ситуации глупо, это только позлит Хана, а он и так вряд ли хорошо к тебе относится, после всего-то, что произошло, — продолжал рассуждать министр, не выпуская из длинных пальцев остро заточенный карандаш. — Но ордена — ерунда. Забрать тебя из «Наследия» сразу я не смогу, это будет выглядеть не очень-то красиво, поэтому какое-то время тебе придется провести у Снесарева, но это будет только на пооользу — отдохнешь, сил наберешься, да и эта история забудется немного, а потом обязательно вернешься к нам.

Услышь Олег такое еще две недели назад — он бы запел от радости, бросился бы целовать Паука, забыв о том, кто сидит перед ним, и на радостях закатил бы попойку в лучшем ресторане Казани…

Но сейчас он не ощутил ничего, никакой радости.

Слишком много всякого произошло за это время, и вокруг него, и внутри, где передумал и перечувствовал разное. Собака радуется, когда хозяин приказывает ей служить, но статский советник Одинцов, видимо, наконец-то научился быть человеком, и его перестало волновать то, что ранее составляло смысл, сердцевину жизни!

— Хм… ну да, хорошо, — выдавил он из себя, опуская глаза.

Но Штилер, увлеченный собственной речью, не заметил, что его собеседник не проявляет энтузиазма.

— В свете последних новостей нам придется значительно расширить штаты…

Каких новостей?..

Олег напрягся, вспоминая.

Несколько дней назад создано новое министерство, министерство вооружений, и его возглавил Михаил Кошкин, партиец не с самым большим стажем, но зато отличный спец… Вчера вечером началось вторжение в Грецию, российские войска при поддержке балканских союзников одержали первые победы, и об этом трубят фанфары в радиоприемниках…

— А, ты же не знаешь! — недоумение на лице Олега Штилер все же прочитал, слишком уж явным оно было. — Сегодня ночью, еще девятого по их времени, США объявили нам войну…

Ну вот и случилось то, о чем толковал Торопец, в конфликт вмешалась страна с мощнейшей экономикой мира, и теперь Вечной Империи придется и в самом деле сражаться чуть ли не со всей планетой.

И шансов на победу, откровенно говоря, не очень много…

Если еще и Германия поддержит союзников, ударит с запада…

— Так что нам, возможно, придется очень скоро создать специальное подразделение, ответственное за внешнюю пропаганду, чтобы оказывать воздействие на войска и народы противника, — разливался соловьем Штилер. — На военных надежда в этом плане невееелика, ну а мы этому направлению уделяли прискорбно мало внимания. Можно сформировать отдел, в нем два сектора, чтобы один занимался изготовлением соответствующих материалов, другой — их распространением… плюс надо предусмотреть деление по национальным направлениям, ведь наивно будет думать, что на японцев и англичан можно воздействовать одними и теми же методами. Привлечем специалистов, подолгу живших в других странах, разбирающихся в том, как думают наши враги…

Да, планов у министра громадье, и в этих планах наверняка отыщется теплое местечко для переведенного ныне в «Наследие» статского советника — с хорошим окладом, непростой, но интересной и живой работой, с перспективами служебного роста, наград и командировок.

Но только все это Олега интересовало мало.

Ради чего ему вкалывать, стремиться к титулу действительного статского советника?