Свет праведных. Том 1. Декабристы - Анри Труайя

– Но письмо… письмо, которое он написал для моей жены! – пробормотал староста.

– Он больше не будет их писать, – сказала Софи. – Ты обещаешь это, Никита?

– Клянусь вам, барыня, наша благодетельница! – промямлил парень. – Да дарует Господь царство небесное всем, кто вам дорог!

– Значит, на этом все кончено? – спросил разочарованный староста.

– Кончено! – сказал Михаил Борисович. – Пошли вон! И чтоб я больше не видел вас, ни того, ни другого!

Оба мужика задом попятились к двери. Переступая порог, староста спохватился и сказал:

– Есть еще кое-что, барин. Когда я пришел за парнем, то обнаружил в его вещах записи. Вы, быть может, захотите посмотреть, что это такое…

Крик вырвался изо рта Никиты:

– Нет, Игорь Матвеич!.. Прошу тебя!..

Но староста уже доставал тетрадь из своего сапога. Никита попытался вырвать ее из его рук. Однако Игорь Матвеич, посмеиваясь и пыхтя, вытянул вперед руку со связкой листков, чтобы мальчишка не смог схватить ее.

– Что означает эта комедия? – закричал Михаил Борисович, ударив кулаком по столу.

Софи бросилась к старосте и сказала:

– Отдай мне это!

Никита тут же успокоился, а Игорь Матвеич, очень недовольный, отдал тетрадку молодой женщине.

Когда они ушли, Михаил Борисович, растопырив пальцы, вытянул обе руки на столе, откинулся назад и поглядел на сноху с явным неодобрением. Несмотря на высокое мнение о ней, которое сложилось у него, Михаил Борисович был рассержен тем, что сноха вмешалась в эту историю с мужиками, а он хотел быть их единоличным судьей. Ни его сын, ни дочь не смели посягать на его власть помещика. И откуда столько дерзости у этой чужестранки?

– Мне не нравится, что мои крепостные занимаются этой пачкотней! – заявил он, нацепив очки. – У нас, в России, писать, – значит жаловаться! Ну что там, в этой мазне?

Он протянул руку. Софи прижала тетрадь к груди и ответила:

– Нет, отец.

Глаза Михаила Борисовича сверкнули:

– Что это значит?..

– Тетрадь предназначена мне, – сказала Софи. – Я сама попросила Никиту делать записи. Позвольте мне первой прочитать их. Если я найду там что-то интересное, я сообщу вам.

Столь разумная речь успокоила разъяренного Михаила Борисовича. Ему показалось, будто он окунулся в чан со свежей водой. Его разгоряченный разум утихомирился, нервное напряжение спало, дыхание стало ровным.

Оставив свекра с Николаем, Софи поспешила подняться в свою комнату. Там она присела к окну и открыла на коленях тетрадку, которая представляла собой двенадцать сшитых вместе страниц. Она с трудом разобрала начало, потому что Никита писал слова так, как слышал их:

«Моя благодетельница красива. Красивее самого прекрасного облака. Она восхищает меня и проходит мимо…»

Софи перечитала эти строки, желая удостовериться, что она правильно поняла их. Возможно ли, что столь поэтичная преамбула была написана невежественным мальчишкой, деревенщиной?

Воодушевленная своим открытием, Софи продолжила чтение:

«Она сказала мне, чтобы я описывал подлинные истории моей жизни, но моя жизнь – серая, как пыль. Матушка моя умерла уже давно, и другая женщина спит на печи с моим отцом Христофором Ивановичем. Несмотря на это, он не слишком сильно бьет меня. Только когда пьян и всегда в одно и то же ухо, левое. Я часто просил его поменять удар, но он не хочет. У него свои привычки. В Шатково нам очень хорошо. Я принимаю участие во всех работах общины: очистке прудов, ремонте дорог, сенокосе… Я очень люблю косить и убирать сено. Но жатва ржи – дело потруднее. В прошлом году я поранился серпом. И старая Пелагея лечила меня травами и слюной. В нынешнем году я в основном вязал снопы. Обо всем, что происходит в мире, мы узнаем от нашего соседа Тимофея, торгующего котелками и ведрами и приезжающего по пятницам. Стоит ему появиться, как жители деревни окружают его. Он рассказывает о домах, которые строятся в городе, о новых указах, о наборе рекрутов, кражах, убийствах и предзнаменованиях. Он подарил мне старую балалайку. Я часто играю на ней по вечерам. Музыка звучит красивее, когда становится темно. По воскресеньям мы, несколько мальчишек и девчонок, собираемся, чтобы попеть, потанцевать…

Все здесь боятся пожаров. Когда снег начинает сползать с крыш, перед Страстной неделей, староста запрещает сидеть по вечерам у огня и даже перед смоляным светильником. Летом, каждый понедельник, он проверяет печки. В прошлом году ему удалось отправить двух мужиков в полк, на двадцать пять лет. Они ведь ослушались его. Может быть, однажды и мне подстригут волосы и заставят служить отчизне до старости. Говорят, что управляющий какого-то имения посылает рекрутами в армию мужиков, чьи жены нравятся ему. И кажется, есть такой староста – не наш, – который назначает выкуп за девушек, не желающих выходить замуж. Оказывается, все отпечатанные книги написаны сенаторами Санкт-Петербурга. Вот уже десять дней в лесу снова слышен волчий вой. Значит, лето скоро кончится. Я не боюсь волков. Но есть места, где прячутся злые духи. Неподалеку от деревенской бани повесилась жена солдата. И едва стемнеет, все женщины, повесившиеся где-то поблизости, присоединяются к ней. Они поют, танцуют, обливают себя водой из ведер. Отец Иосиф советует нам креститься, проходя мимо бани. Я уже написал много строк. Это легко и забавно. Каждую ночь, засыпая, я думаю о моей благодетельнице. Отец Иосиф говорит, что она француженка и что все французы – еретики. Он говорит также, что Наполеон выпил кровь России…»

Дальнейшее оказалось так плохо записано, что Софи вынуждена была прекратить чтение. Теперь она знала, что не ошиблась насчет Никиты. Ребенок, способный через несколько недель обучения написать такую исповедь, заслуживал, чтобы его избавили от невежества. Тем не менее, когда Николай задал ей вечером вопрос о содержании тетради, она уклончиво ответила:

– Много ошибок… Но и множество добрых побуждений… Тебе незачем тратить время на чтение этих каракулей…

На следующий день она вернула тетрадь Никите, похвалила его за проделанную работу и подарила белую бумагу, книги. Он стоял в избе между отцом, здоровенным рыжебородым мужиком, и мачехой, сухой, как кузнечик, бабой, которая сказала:

– Окажите нам честь, присядьте, пожалуйста… Осветите своим присутствием наше убогое жилище…

Никита же молчал, очарованный увиденным. Он проводил Софи до середины деревни. Грязные ребятишки окружали коляску. Софи раздала им конфет. В тот момент, когда она снова садилась в коляску, Никита прошептал:

– Вы разрешаете мне продолжать!

– Я хочу, чтобы ты писал и дальше! – ответила она.

Вернувшись в усадьбу, Софи узнала от Марии, что старосты Шатково, Черняково, Крапиново и двух других деревень явились все вместе к Михаилу Борисовичу. Встревожившись, Софи поначалу решила, что этот демарш имеет отношение к злоключению Никиты, но золовка успокоила ее: крестьяне пришли к хозяину с жалобой на волков, которые для нынешней поры ведут себя слишком смело, и просили назначить облаву.

Вечером, за ужином, Михаил Борисович изложил дело. Ему казалось, что трудно организовать такую важную охоту, не пригласив к участию в ней соседей.

– Это было бы нарушением всех устоявшихся обычаев! – сказал он. – Но, с другой стороны, мне не хочется будоражить всех этих людей, ведь я потерял их из виду…

– Я и вправду не понимаю, отец, что вас останавливает! – заметил Николай.

Не ответив своему безрассудному сыну, Михаил Борисович бросил искоса взгляд на Софи, как бы прося совета. Зная, что она терпеть не могла знакомиться с новыми лицами, он не хотел принимать никакого заведомо неприятного ей решения. Софи оценила его щепетильность и была ею тронута.

– Николай прав, – сказала она. – Мы не можем дальше держаться в стороне. Ваши прежние друзья упрекнут вас в невежливости.

– Мне наплевать на их мнение, – заявил Михаил Борисович. – Для меня важно то, что думаете об этом вы!

Странный огонек блеснул в глазах Марии. Очевидно, она всей душой надеялась, что невестка не воспротивится плану. Софи сочла Марию слишком возбужденной для девушки, утверждающей, будто она питает отвращение к светской жизни. Нет ли за этим какой-то тайны?

– Пригласите, кого пожелаете, – сказала Софи. – Я буду рада познакомиться с местными помещиками.

Мария опустила глаза. Николай улыбнулся жене, словно поблагодарил за поддержку. А Михаил Борисович с радостью произнес:

– Если вы согласны, то, по-моему, 23 сентября – подходящее число.

После десерта он велел принести ему бумагу, чернила, перо и тут же, за обеденным столом, составил список приглашенных на облаву волков.

6

Прискакав первым на поляну, Николай слез с коня и бросил клич, означающий сбор. Вокруг него, насколько хватало глаз, шелестели ветки рыжей, желто-зеленой и золотистой листвы. После дождя стволы деревьев блестели будто покрытые лаком. Ковер опавших листьев покрывал землю. Было условлено, что приглашенные соберутся в этом месте, оставят здесь своих лошадей и пешком доберутся до места охоты на опушке леса. Цокот быстрой скачки был уже слышен. Николай видел, как один за одним на тропинке появились: его отец, сидевший на энергичном Пушке, покрасневший, запыхавшийся Вася в шапке, сдвинувшейся на ухо, огромный Башмаков, ехавший верхом по-английски, Владимир Карпович Седов, морской офицер в отставке, живший в восьми верстах отсюда, Мария в черной амазонке и шапочке с павлиньим пером, Елена, старшая дочь госпожи Волковой, опасно сидевшая в седле, маленький, щупленький и сморщенный граф Туманов, а также другие всадники, все – соседи… Дамы и дети ехали в экипажах. Когда Николай увидел в одной из открытых колясок свою жену и Дарью Филипповну, он почувствовал, как сердце его сжалось слегка. Сидя рядом, женщины мило беседовали. Софи была в накидке жемчужно-серого цвета из гроденатля, отделанной двойной темно-серой атласной шнуровкой. Очень изящный сиреневого цвета капор прикрывал ей лицо. Дарья Филипповна набросила на плечи кашемировую шаль, а на голове у нее красовалась странная шляпка с зеленым султаном, надвинутая на лоб до самых глаз. Николаю не понравился столь импозантный головной убор, но он утешил себя, вспомнив, что не был знатоком моды. У него еще не было возможности спросить Софи, каково ее мнение о госпоже Волковой. Однако, глядя на них, сидящих рядом, одну, зрелую и сильную, внешне спокойную, и другую, молодую, хрупкую, с пылким взглядом, он находил, что они слишком удачно дополняют друг дружку, чтобы не стать подругами. Свежесть утра придавала ему веселое настроение. Он подошел к дамам, чтобы помочь им выйти из коляски.