Жена путешественника во времени - Одри Ниффенеггер

Я никогда не видел себя в будущем с ребенком. Хотя я проводил довольно много времени с самим собой в детстве и много времени – с маленькой Клэр, мне не кажется, что без собственного ребенка моя жизнь будет неполной. Другой я, из будущего, никогда не убеждал меня так уж стараться. На самом деле, несколько недель назад я натолкнулся на самого себя в хранилище Ньюберри, на себя из 2004-го, и спросил: «У нас будет ребенок?» Другой я только улыбнулся и пожал плечами: «Тебе нужно это пройти, прости», – ответил он чопорно и сочувствующе. «Боже, просто скажи мне», – крикнул я изо всех сил, он поднял руку и исчез. «Сволочь»,– громко сказал я; Изабель просунула голову в дверь и спросила, почему я так кричу в хранилище и понимаю ли я, что меня прекрасно слышно в читальном зале.

Я просто не могу найти выход из этого. У Клэр наваждение. Амит Монтейг ободрила ее, рассказав истории о чудо-рождениях, дала ей витамины и напомнила о «Ребенке Розмари». Может, мне начать бастовать? Конечно, вот оно. Секс-забастовка. Я смеюсь сам с собой. Звук поглощается волнами, мягко ударяющимися о пирс. Ничего не выйдет. Через несколько дней я буду ползать на коленях и умолять ее.

Болит голова. Пытаюсь не обращать внимания; я знаю, это от усталости. Интересно, смогу я заснуть на пляже, если меня не побеспокоят. Ночь прелестная. На какое-то мгновение меня пугает мощный луч света, который освещает паром, светит мне в лицо…

И вдруг…

Я в кухне Кимми, лежу на спине под кухонным столом, в окружении ножек стульев. Кимми сидит на одном стуле и смотрит на меня. Мое левое бедро прижато к ее ботинкам.

– Привет, подруга, – слабо говорю я. Ощущение такое, как будто я сейчас потеряю сознание.

– Ты меня когда-нибудь до инфаркта доведешь, дружок, – говорит Кимми. Пинает меня ботинком. – Вылезай оттуда и надень что-нибудь.

Я пролезаю между ножками стульев на коленях. Затем сворачиваюсь на линолеуме и немного отдыхаю, приходя в себя и стараясь побороть тошноту.

– Генри… Ты в порядке? – Она наклоняется ко мне. – Хочешь поесть? Может, суп? У меня мясной суп с овощами… Или кофе? – Я качаю головой.– Хочешь полежать на диване? Ты болен?

– Нет, Кимми, все в порядке. Я сейчас.

Мне удается подняться на колени и затем на ноги. Шатаясь, иду в спальню и открываю шкаф Кимми, почти пустой, за исключением нескольких пар аккуратно отглаженных джинсов разных размеров, от подростковых до взрослых, и нескольких кипенно-белых рубашек – мой маленький гардероб ждет меня. Одевшись, я возвращаюсь в кухню, наклоняюсь к Кимми и целую ее в щеку.

– Какое сегодня число?

– Восьмое сентября тысяча девятьсот девяносто восьмого года. А ты откуда?

– Из следующего июля.

Мы садимся за стол. Кимми разгадывает кроссворд из «Нью-Йорк таймс».

– Что там происходит, в следующем июле?

– Холодное лето, твой сад выглядит мило. На рынке высоких технологий подъем. Тебе в январе нужно купить акции «Эппл».

Она делает заметку на коричневом бумажном пакете.

– Отлично. А ты? Как у тебя дела? Как Клэр? У вас ребенок уже есть?

– Если честно, я голоден. Как насчет супа, о котором ты говорила?

Кимми поднимается со стула и открывает холодильник. Достает кастрюлю и начинает наливать в нее суп.

– Ты не ответил.

– Ничего нового, Кимми. Ребенка нет. Мы с Клэр как раз сейчас спорим об этом. Пожалуйста, не набрасывайся на меня.

Кимми стоит ко мне спиной, яростно помешивая суп. Ее спина выражает обиду.

– Я не «набрасываюсь». Я просто спрашиваю, ясно? Просто интересно. Тоже мне.

Несколько минут мы молчим. Меня раздражает звук, с которым ложка царапает дно кастрюли. Я думаю о Клэр, выглядывающей из окна и наблюдающей мой отъезд.

– Эй, Кимми.

– Что, Генри?

– Почему у вас с мистером Кимом не было детей? Долгая пауза. Потом:

– У нас был ребенок.

– Правда?

Она наливает горячий суп в тарелку с Микки Маусом, которую я в детстве очень любил. Садится и приглаживает руками волосы, заправляя белые вьющиеся пряди в маленькую шишку на затылке. Смотрит на меня.

– Ешь суп. Я сейчас.

Встает и выходит из кухни, и я слышу, как она шаркает по ковровой дорожке, лежащей на полу в коридоре. Я ем суп. Почти доедаю, когда она возвращается.

– Вот. Это Мин. Мой ребенок. – Фотография черно-белая, изображение расплывчатое. На ней – маленькая девочка, может, пяти-шести лет, стоит напротив дома миссис Ким, этого дома, дома, в котором я вырос. На ней форма католической школы, девочка улыбается и держит зонт над головой. – Ее первый день в школе. Она такая радостная и напуганная.

Рассматриваю фотографию. Страшно спрашивать. Поднимаю глаза. Кимми смотрит в окно, на реку.

– Что случилось?

– Она умерла. До твоего рождения. У нее была лейкемия, и она умерла.

Я вдруг вспоминаю кое-что.

– Это она сидела на качалке на заднем дворике? В красном платье?

Миссис Ким оторопело смотрит на меня:

– Ты ее видел?

– Да. Думаю, видел. Давным-давно. Когда мне было лет семь. Я стоял на ступеньках, ведущих к реке, голый, и она сказала, что во двор мне лучше не входить. А я ответил, что это мой двор, но она не поверила. И я не мог понять почему. – Я смеюсь. – Она сказала, что меня ее мама выпорет, если я не уйду.

Кимми трясется от смеха.

– Ну, это точно, да?

– Да, я промахнулся на несколько лет.

– Да,– улыбается Кимми.– Мин была как маленькая ракета. Отец звал ее Мисс Большой Рот. Он очень любил ее.

Кимми отворачивается, исподтишка прикладывает руку к глазам. Я помню мистера Кима молчаливым мужчиной, основную часть времени проводившим в кресле перед телевизором, по которому шел спорт.

– Когда родилась Мин?

– В сорок девятом. А в пятьдесят шестом умерла. Забавно, сейчас она была бы взрослой дамой, с детишками. Может, дети уже ходили бы в колледж или уже работали.

Кимми смотрит на меня, и я смотрю ей в глаза.

– Мы пытаемся, Кимми. Мы делаем все возможное.

– Я ничего не сказала.

– Ну да.

Кимми моргает, глядя на меня, прямо как Луиза Брукс[88].

– Эй, приятель, я тут застряла с этим кроссвордом. Девять по вертикали, начинается с «К»…

КЛЭР: Я смотрю, как полицейские ныряльщики выплывают на озеро Мичиган. Угрюмое утро, и уже очень жарко. Я стою на пирсе на Демпстер-стрит. Пять пожарных машин, три «скорые помощи» и семь полицейских машин стоят на Шеридан-роуд со включенными мигалками. Здесь семнадцать пожарных и шесть медиков со «скорой». Пятнадцать полицейских, одна из них женщина, невысокая полная белая женщина, у которой голова кажется сдавленной фуражкой; она повторяет глупые ненужные фразы, чтобы меня успокоить, и мне хочется столкнуть ее с пирса. Я ищу одежду Генри. Пять часов утра. Здесь двадцать один репортер, некоторые из них с телевидения, приехали на автобусах с микрофонами, видеокамерами, и еще люди из прессы, с фотоаппаратами. Здесь пожилая пара, болтается неподалеку, сдержанная, но любопытствующая. Я стараюсь не думать о том, что рассказал полицейский: как Генри спрыгнул с пирса, попав в луч прожектора. Я стараюсь не думать об этом.

Двое новых полицейских подходят к пирсу. Они разговаривают с полицейскими, которые уже здесь, и потом один из них, постарше, отделяется от группы и направляется ко мне. У него густые усы, как носили раньше, с тонкими кончиками. Он представляется («Капитан Мичелс») и спрашивает, знаю ли я, почему мой муж решил покончить с собой.

– Ну, я не думаю, что это так, капитан. В смысле, он очень хорошо плавает, и может, он просто уплыл… в Уилмит или еще куда… – Я показываю рукой в северном направлении. – И он в любой момент может вернуться…

Капитан смотрит недоверчиво.

– Это нормально для него, плавать посреди ночи?

– У него бессонница.

– Вы спорили? Он был расстроен?

– Нет, – вру я. – Конечно, нет. – Смотрю на воду. Не уверена, но звук очень убедительный. – Я спала, и он, должно быть, решил пойти поплавать и не хотел меня будить.

– Он оставил записку?

– Нет.

Я пытаюсь придумать реалистичное объяснение и вдруг слышу недалеко от берега всплеск. Аллилуйя! Лучшее время и представить себе сложно.

– Вот он!

Генри начинает вылезать из воды, слышит мой вопль, кидается плашмя и плывет к пирсу.

– Клэр. Что происходит?

Я встаю на колени. Генри выглядит уставшим и замерзшим. Я тихо говорю:

– Они думали, ты утонул. Один из них видел, как ты бросился с пирса. Они твое тело уже два часа ищут.

Генри выглядит обеспокоенным, но и довольным. Все, что угодно, лишь бы позлить полицейских. А они как раз сгрудились вокруг меня и молча смотрят на Генри.

– Вы Генри Детамбль? – спрашивает капитан.

– Да. Вы не возражаете, если я вылезу?

Мы все идем по пирсу за Генри, он плывет к берегу. Вылезает из воды и стоит на берегу, мокрый, как крыca. Я даю ему рубашку, которой он пытается вытереться. Одевается и спокойно стоит, ожидая, пока полицейские решат, что с ним делать. Я хочу поцеловать его, а потом убить. Или наоборот. Генри обнимает меня. Он холодный и мокрый. Я прислоняюсь к нему, к его холодному телу, и он жмется ко мне, к теплу. Полицейский задает ему вопросы. Он очень вежливо отвечает. Здесь полиция Эванстона, несколько человек из Мортон-Гроув и Скоки – приехали из-за всей этой чертовщины. Если бы они были из Чикаго, где знают Генри, его бы арестовали.