Жена путешественника во времени - Одри Ниффенеггер

– Почему вы не отвечали, когда полицейский велел вам выйти на берег?

– У меня были беруши, капитан.

– Беруши?

– Чтобы вода в уши не заливалась. – Генри делает вид, что пытается найти их в карманах. – Не знаю, где они. Я всегда плаваю в берушах.

– А почему вы плавали в три часа ночи?

– Не мог заснуть.

И так далее. Генри врет без запинки, выстраивая факты, чтобы подтвердить свои слова. В конце концов, нехотя, полицейские выписывают ему штраф за купание на официально закрытом пляже. Пятьсот долларов. Когда полицейские отпускают нас, мы идем к машине, и по пути на нас набрасываются репортеры, фотографы, телекамеры. Без комментариев. Просто решил поплавать. Пожалуйста, не надо фотографировать. Щелк. Наконец мы добираемся до машины, которая по-прежнему стоит открытая на Шеридан-роуд. Я завожу двигатель и опускаю стекло. Полицейские, репортеры и пожилая пара стоят на траве, глядя друг на друга.

– Клэр.

– Генри.

– Прости.

– И ты меня.

Он смотрит на меня, дотрагивается до моей руки, лежащей на руле. Мы молча едем домой.

КЛЭР: Кендрик проводит нас через лабиринт застланных коврами коридоров с звуконепроницаемыми стенами в комнату переговоров. Здесь нет окон, только голубой ковер и длинный полированный черный стол, окруженный широкими металлическими стульями. На стене доска и несколько маркеров, часы над дверью, кофейник, чашки, сливки и сахар. Мы с Кендриком садимся за стол, Генри ходит по комнате. Кендрик снимает очки и массирует пальцами крылья носа. Дверь открывается, появляется молодой испанец в хирургическом халате. Он толкает перед собой тележку, накрытую салфеткой.

– Куда поставить? – спрашивает молодой человек, и Кендрик отвечает: – Просто оставьте ее там, где стоите.

Молодой человек пожимает плечами и уходит. Кендрик подходит к двери, нажимает на кнопку, и свет в комнате тускнет. Я едва вижу Генри, стоящего у тележки. Кендрик подходит к нему и молча снимает салфетку.

От клетки пахнет кедром. Я встаю и смотрю в нее. Ничего не вижу, кроме картонки от рулона туалетной бумаги, мисочек с едой, с водой, колеса для бега, мягких кедровых ошметков. Кендрик открывает клетку, просовывает руку и достает что-то маленькое и белое. Мы с Генри подходим поближе, глядя на крошечную мышь, которая сидит на ладони Кендрика и моргает. Кендрик берет крошечную ручку-фонарик из кармана, включает его и резко направляет на мышь. Мышь цепенеет и исчезает.

– Ух ты,– говорю я.

Кендрик кладет салфетку обратно и включает свет.

– Статья появится в следующем выпуске «Нейчур», – улыбаясь, говорит он. – Это главная статья.

– Поздравляю, – говорит Генри и смотрит на часы. – На сколько они обычно исчезают? И куда деваются?

Кендрик указывает на кофейник, и мы оба киваем.

– Обычно их нет около десяти минут, – говорит он, наливая тем временем три чашки кофе и передавая нам. – Они появляются в лаборатории в подвале, где родились. Кажется, они там не могут задержаться дольше нескольких минут.

– Чем старше станут, тем на большее время будут исчезать,– кивает Генри.

– Да, пока что вы правы.

– Как вы это сделали? – спрашиваю я Кендрика. До сих пор не могу поверить, что он это действительно сделал.

Кендрик дует на кофе и делает глоток. Кривится: кофе слишком горький. Я добавляю в свою чашку сахар.

– Ну, – говорит он, – во многом помогло то, что у Селера был полный геном мыши. Это показало, где искать четыре нужных нам гена. Но мы бы и без этого справились. Мы начали клонировать ваши гены и потом использовали энзим, чтобы убрать поврежденные клетки ДНК. Затем взяли эти клетки и внедрили их в эмбрион мыши на стадии развития четвертой клетки. Это было просто.

– Ну конечно, – поднимает брови Генри. – Мы с Клэр постоянно делаем это на кухне. А что было сложно?

Он садится на стол и ставит кофе рядом с собой. Я слышу, как пищит в клетке колесо для бега. Кендрик бросает на меня взгляд:

– Сложность заключалась в матке, в матери-мыши, в том, чтобы она выносила детей. Они постоянно умирали, от кровотечения.

– Матери умирали? – волнуется Генри. Кендрик кивает.

– Матери умирали, и дети тоже. Мы не могли выяснить почему, поэтому начали наблюдать за ними постоянно. И увидели, в чем дело. Эмбрионы перемещались из матки матери, потом появлялись там снова, начиналось кровотечение, и в результате матери гибли. Или просто выкидывали эмбрионы на десятый день. Это было ужасно.

Мы с Генри обмениваемся взглядами и отводим глаза.

– Мы понимаем.

– Да-а, – говорит он.– Но проблема решена.

– Как? – спрашивает Генри.

– Мы решили, что это может быть реакцией иммунной системы. Что-то было в этих эмбриональных мышах, настолько чуждое иммунной системе матери, что она пыталась бороться с ними, как с потенциальным вирусом, что ли. Поэтому мы ослабили иммунную систему матери, и все получилось как по волшебству.

У меня кровь в ушах стучит. Как по волшебству. Кендрик внезапно наклоняется и хватает что-то на полу.

– Поймал, – говорит он, показывая мышь в кулаке.

– Браво! – восклицает Генри. – И что дальше?

– Генная терапия, – отвечает Кендрик. – Лекарства. – Он пожимает плечами. – Хотя мы и можем сделать это, мы не понимаем, почему это происходит. Или как это происходит. Поэтому пытаемся понять.

Он отдает мышь Генри. Тот подставляет ладони и с интересом рассматривает ее.

– На ней краска, – замечает он.

– Только так мы их можем отследить, – отвечает Кендрик. – Они доводят лаборантов до истерики, потому что постоянно исчезают.

Генри смеется.

– По Дарвину это даже преимущество,– говорит он. – Мы исчезаем.

Он гладит мышь, и она какает ему на ладонь.

– Никакой сопротивляемости стрессу,– объясняет Кендрик, сажая мышь обратно в клетку, где она зарывается в туалетную бумагу.

Как только мы приходим домой, я звоню доктору Монтейг и рассказываю об иммунодепрессантах и внутреннем кровотечении. Она внимательно слушает и говорит, чтобы я пришла через неделю, а пока она кое-что проверит. Кладу трубку, Генри нервно смотрит на меня из-за «Таймс».

– Стоит попробовать, – говорю я.

– Столько мышей умерло, прежде чем они поняли почему, – замечает Генри.

– Но получилось ведь! Кендрик выполнил свою задачу!

– Да, – отвечает Генри и возвращается к чтению.

Я открываю рот, но передумываю и иду в мастерскую, слишком взволнованная, чтобы спорить. Получилось как по волшебству. Как по волшебству.

ПЯТЬ

ГЕНРИ: Я иду по Кларк-стрит в конце весны 2000 года. Ничего особенного, обычный милый вечер в Андерсонвилле, все продвинутые подростки сидят за маленькими столиками, пьют модный холодный кофе у «Копс», или сидят за столиками побольше и едят кускус в «Резе», или просто прогуливаются, не обращая внимания на шведские магазины сувениров и восхищаясь своими собаками. Я должен быть на работе, в 2002 году, но, увы. Мэтт прикроет меня на лекции-демонстрации, наверное. Напоминаю себе: не забыть потом поставить ему обед.

Прогуливаясь таким образом, я внезапно вижу Клэр на другой стороне улицы. Она стоит у витрины «Джорджа», магазина классической одежды, глядя на детские вещи. Даже ее спина выражает желание, даже плечи вздыхают и страдают. Я наблюдаю, как она прижимается лбом к окну и стоит там, печальная. Перехожу через дорогу, напугав грузовик «Единой посылочной службы» и «вольво», встаю за ней. Клэр поднимает глаза, удивленная, и видит мое отражение в витрине.

– О, это ты,– говорит она и поворачивается. – Я думала, ты с Гомесом в кино.

Клэр выглядит взъерошенной, немного виноватой, как будто я поймал ее на каком-то преступлении.

– Может быть. На самом деле я должен быть на работе. В две тысячи втором.

Клэр улыбается. Она выглядит усталой, я прокручиваю в голове даты и понимаю, что три недели назад случился наш пятый выкидыш. Я замираю, потом обнимаю ее, и, к моему облегчению, она прижимается ко мне, кладет голову на плечо.

– Как ты?

– Ужасно, – тихо отвечает она. – Так устала. Я помню. Она несколько недель пролежала в постели.

– Генри, я сдаюсь. – Она смотрит на меня, пытаясь понять реакцию по моему лицу, взвешивает свое намерение против моего знания.– Я сдаюсь. Этого никогда не произойдет.

Что останавливает меня, не давая сказать ей то, что ей нужно? Я не вижу ни малейшей причины, почему бы не сказать. Я перебираю в памяти все, что может помешать мне сказать Клэр правду. Но на ум приходит только ее уверенность, которую я сейчас дам ей.

– Подожди, Клэр.

– Что?

– Подожди. В моем настоящем у нас есть ребенок.

Клэр закрывает глаза и шепчет:

– Спасибо.

Не знаю, говорит ли она это мне или Богу. Это неважно.