Русский предприниматель московский издатель Иван Сытин - Чарльз Рууд

Тогда Штюрмер устроил аудиенцию у царя, заказал купе в правительственном вагоне и номер в дорогой минской гостинице, а Сытина поставил перед свершившимся фактом. Вот как вышло, пишет Шавельский, что он повстречал в поезде Сытина.

В разговоре Сытин поделился своей незадачей с Шансльским и сказал, что собирается отказать царю. Шансльский возразил: «Что если Государь при приеме попросит вас взять это дело в свои руки или скажет, что ему доложено о вашем согласии, и поблагодарит вас – как тогда поступите вы?»

Шавельский предложил выход. Он обещал тотчас по прибытии повидаться с царем и замолвить «доброе слоне чко», то есть сказать Николаю, что Сытин согласен лать деньги на новую школу в императорском дворце под Петербургом для воспитания религиозных и патриотических чувств в будущих правителях России. По словам Шавельского, он сдержал свое обещание, и якобы именно поэтому Сытин не услыхал ни слова о новом агентстве пропаганды и, напротив, получил желанную школу, а Николай остался доволен тем, что заставил раскошелиться одного из российских миллионеров.

Третье свидетельство исходит от М.К. Лемке, служившего тогда при ставке цензором. Оно содержится в его книге «250 дней в царской ставке», в записи от 14 февраля 1916 года и начинается так:

«Сегодня в 10 часов утра Сытин представлялся царю. Он принял его в кабинете, стоя… весь прием был минут 15. Царь сказал, что знает его деятельность, издания и «Русское слово» и надеется, что он и впредь будет работать «на пользу Бога, царя и отечества». Сытин отвечал, что обыкновенно говорится в подобных случаях, но прибавил, что рад услышать, что государь вполне сочувствует просвещению»[493].

Лемке отметил официальное время аудиенции и либо слушал беседу по долгу службы, либо записал то, что узнал со слов Сытина или Николая II. Как он пишет далее, Сытин сказал монарху, что не видит смысла в издании книг для народа на церковнославянском языке; царь согласился, но в то же время посетовал на то, что идеи Льва Толстого об образовании заходят в своем народолюбии чересчур далеко. «Сытин, – заканчивает запись Лемке, – был в сюртуке. Воейков [адъютант императора] рекомендовал ему достать все-таки фрак, но хитрая лиса не хотел очень «интеллигентиться» [Все хорошо знали о неприязни Николая к интеллигенции]».

Лемке говорит, будто царь просил, чтобы «Русское слово» выступало заодно с властями, а Сытин, давая совершенно иную версию аудиенции, подчеркивает, что Николай произнес за все время беседы одну-единственную фразу, которая ни к чему не обязывала издателя. Не упоминает Сытин и о воздержанности «Русского слова» от резких суждений в отношении самодержавия, которая длилась еще восемь месяцев, хотя, помимо личной просьбы царя, у газеты было для этого и множество других причин.

Раздобыть в достатке бумаги – вот какая была главная забота, и еще задолго до поездки к царю Сытин высказывал опасения по поводу «бумажного голода»[494]. Сокращение поставок влекло за собой стремительный рост цен, которые подскочили за последние годы вчетверо, и Лемке, сразу вслед за описанием встречи Сытина с царем, заносит в дневник свои соображения о пользе, проистекающей для правительства из нехватки бумаги. «Любопытно, что сдержанный тон больших газет, особенно же «Русского слова» с его 600 000 подписчиками 619 500 в 1914; 655 300 в 1915; 739 000 в 1916, зависит от боязни, что власть ударит по ним бумажным голодом, – негласно прикажет задерживать доставку бумаги из Финляндии… «Русское слово» очень осмотрительно ведет свою [невраждебную] линию»[495].

Неудивительно, что спустя всего два месяца, 16 апреля, Сытин с оглядкой подбирал слова, выступая перед тридцатью крупнейшими представителями деловых кругов, ибо он имел все основания допустить присутствие в зале осведомителя охранки. Собрание, к которому он обращался, представляло собой Военно-промышленный комитет (ВПК), организованный деловыми людьми в Москве, как и в ряде других городов, чтобы помочь тонущему правительству наладить расстроенную войной ж оном и ку. Власти относились к этим комитетам с недоверием, так как боялись, что они воспользуются крайне тяжелым положением в стране и введут конституционную форму правления, о которой мечтали многие предприниматели.

Сытин был за то, чтобы способные предприниматели играли более важную роль в политике и правительстве, но в этот день он предостерегал сидящих в зале от союза с «интеллигентно-политическими теоретиками», которые выдают себя за вождей рабочего движения. Стоит войне окончиться, как эти деятели «пойдут рука об руку с рабочими и революционерами» к цели, гибельной для предпринимателей. Ради уравниловки они «начнут устанавливать цены, диктовать обязательства, вводить новые порядки» – словом, «заварят такую кашу» социализма, что после и не расхлебаешь». Поскольку Сытин наверника знал, что перед ним – люди, в течение двух предыдущих лет стремившиеся найти общий язык с левыми партиями, сказанное им лишний раз подтверждает, что к подобному сотрудничеству он относился без всякого сочувствия[496].

Незадолго перед тем, в феврале, Сытина избрали в Правление Русского союза торговли и промышленности, и он говорил веско, от всей души желая увлечь своих коллег на путь независимой политической деятельности.

Их деловые навыки, считал он, незаменимы в правительственных сферах. Как писал он позднее, «в купечестве, думалось мне, больше творчества и больше деловой упругости, чем в дворянстве, и давно пора, чтобы эта свежая и новая сила поближе подошла к государственным делам». Сытину хотелось подвигнуть более молодое поколение предпринимателей на то, чего по разным причинам не сделал он сам, – добиться влиятельного положения в правительстве.

К числу собратьев по сословию, достойных, по его мнению, руководить страной, принадлежал А.В. Кривошеин, который породнился с богатым родом Морозовых и пользовался их политической поддержкой. Кривошеин, выступавший в 1915 году за переговоры с либералами в Думе для сформирования «правительства доверия», годом ранее был предложен на пост председателя Совета Министров, но царь предпочел ему старого преданного бюрократа И.И. Горемыкина. Тогда он принял портфель министра сельского хозяйства и оставался в этом качестве, пока в ноябре 1915 года не повздорил с Распутиным.

Еще раньше Сытин возлагал большие надежды на предпринимателя, десятью годами моложе себя, – наследника промышленной империи Морозовых Савву Тимофеевича Морозова. Однако Савва «не унаследовал той могучей черноземной силы», какой были наделены его отец и дед, и «вся коротенькая жизнь его прошла в том, что он только грелся у чужих огней» любимых им художников[497].