Повести о чекистах - Василий Степанович Стенькин

— Ну, коли вы все в рот воды набрали, — решительно проговорил он, — мне треба кое-шо напомнить вам. За глаза всяк горазд без пользы язык точить, а коли пришел случай сказать об общем деле, разом онемели. Нечего греха таить, самостийники у нас у всех вот где, — он стукнул себя ладонью по шее. — У одного воны потягнули куль муки, у другого уволокли барана, а у третьего последние чоботы та одяг. И то разумейте: лес не теща, варениками не накормит. А мы?.. Слово поперек боимся им сказать. Потакаем, значит.

Обращение, о коем здесь говорили товарищ из комсомола, — доброе дело и пришлось кстати. Взять, наприклад, нашего Петра Ферсана. Его нема на сходке, но я скажу. В среду его бачили на берегу Бержавы, помогал жинке убирать сено. А коли вин приметил незнакомых людей, его зараз как ветром сдуло. Петро частенько по ночам навещает свою жинку, но тайно, як прелюбодей. Ему бы явиться к властям, повиниться, а вин…

— Шкодит, як мартовский кот! — басовито гаркнул чубатый парень в сдвинутой на затылок соломенной шляпе с пером и раскатисто загоготал, словно вспугнутый гусак. Председатель не удостоил парня даже взглядом и, пожевав недовольно губами, закончил:

— Зараз Петру Ферсану и иным, как он, треба выйти из леса и сдать властям сброю.

После этих слов незнакомец с бородой вышел из толпы и, покачиваясь, пошел к повозке. Легко впрыгнул в нее, кнутом хлестнул лошадей и с места погнал в галоп…

«Жалко, не успел проверить документы», — подумал Чащин, но тут же успокоил себя тем, что никто из селян не обратил никакого внимания на бородатого и повозку. Значит, был кто-то из местных.

По правде говоря, соглашаясь на должность начальника отдела в Закарпатье, Александр Лукич на легкую жизнь и не рассчитывал. За сорок лет жизни на его долю пришлось много всякого.

Чащин сел в кресло и задумался. В кабинете было тихо: только тиканье часов да за окном шелест листьев каштанов о стекло. Так же вот бывало тихо по вечерам и в их доме, который стоял на краю села Голицыно Новобурасского уезда Саратовской губернии. Мать обычно сидела на лавке у стола и штопала ему сто раз перештопанные носки или чинила рубашку, штаны. Отец всегда был чем-то занят. Он приходил поздно ночью, и чуть свет мать собирала его вновь на работу. Да, отец был неугомонный. Мать рассказывала, что до революции был он сельским пастухом. Затем солдатом. Служил он в знаменитой Карской крепости, в Закавказье, где воевал Шамиль. Наказ сельчан — служить честно, а если надо, и живота своего не жалеть — выполнял достойно. Не раз проявлял воинскую храбрость, за что был удостоен высокой награды — Георгия. Когда служба подошла к концу, домой возвращаться не захотел: опять наниматься в батраки — и остался на сверхсрочную. В этой крепости и родился Александр. Когда ему исполнилось восемь лет, отец уволился из армии в чине прапорщика и вернулся на родину. А тут революция. Боевой прапорщик ушел на гражданскую войну во главе красного отряда. После войны старший Чащин в своем селе возглавил райкоп. Тем временем Александр закончил школу, вступил в комсомол, а вскоре у него с отцом произошел следующий разговор.

— Отпусти в город! — заявил сын.

В гражданскую отец получил контузию. Ждал: вот подрастет старший, помощником будет, а он в Саратов собрался. Но подумал отец, вспомнил свою жизнь и решил: «Пущай помыкается. Собьет оскомину, вернется. А сейчас все равно не удержишь», — и сказал:

— Валяй, сынок. Раз сильно взяла тебя охота, не успокоишься, пока не утолишь ее вконец. Наша порода, Чащины, — и хлопнул по плечу. — Езжай. Только мать не забывай. Пиши!

Три месяца в Саратове младший Чащин перебивался с хлеба на воду на бирже труда. И вдруг удача: потребовались рабочие на завод. Комсомолец Александр Чащин в списке оказался первым. Он согласился в горячий цех нагревальщиком. Цех изготовлял костыли для железной дороги. Нравилось ему здесь. Он брал в руки железный костыль, разглядывал его со всех сторон и видел многовагонные поезда, которые пойдут по, железным рельсам, пришитым к деревянным просмоленным шпалам его костылем. И чем крепче он их сделает, тем дольше будут те дороги служить людям. И он старался. Ни сильная загазованность в цехе, ни удушливый смрад, ни жар печей не остужали необыкновенный энтузиазм, с которым трудился молодой рабочий. Неунывающего здоровяка заметили в цехе. Коммунисты рекомендовали его в члены ВКП(б).

И тут набор в органы милиции. Партийная организация завода рекомендовала коммуниста Чащина на работу в ОГПУ транспортников. Не думал Александр, что эта служба станет его основной на всю оставшуюся жизнь.

Он включился в борьбу с ворами, спекулянтами, самогонщиками, бандитами. Во время войны служил в спецотрядах, ловил диверсантов — все пришлось. Победу встретил в звании майора. На груди ордена Ленина и Красного Знамени, боевые медали. Вместе с очередным званием получил новое назначение — в Закарпатье.

Выезжать на место надо было сразу. Его жена, Клавдия Михайловна, не захотела оставаться с маленьким сынишкой во Ржеве.

— Вместе нам будет лучше, — сказала она тоном, не терпящим возражения.

Чащин хорошо изучил ее характер: если она что решила, то все его уговоры, доводы окажутся напрасными, она поступит по-своему. И все-таки он продолжал рассуждать:

— Ну, хорошо, я один — ладно, переночую на диване в конторе. Ведь не исключено, что первое время будет трудно с жильем.

— На квартиру попросимся…

— Предположим… устроимся на квартире, — продолжал он, — но и это не самое главное. Вот я…

— Ты всегда только о себе думаешь! Я да я, — перебила его Клава.

— Почему же только о себе? И о вас с Витюшкой… — Он подошел к жене и обнял ее за плечи. Она осторожно высвободилась.

— Витька смотрит, — шепнула она. Но он знал, что за этим скрывается другое: «Не подлизывайся. Все равно у тебя ничего не выйдет».

Пятилетний Витька подошел к отцу и, подняв на него сияющие радостью глаза, спросил:

— Значит, едем? Собирать вещи?

— Подожди, Витя, я сейчас. — Александр Лукич