Все, о чем вы мечтали - Иван Петров

  - Извините, мне нечего добавить к моим словам. Я сам теряюсь в догадках. Что касается сундучков, то у меня не нашлось времени в них заглянуть. Как-то было не до того. Вы уверены, что там были деньги?

  Глупость сморозил. Ничего не придумать, башка не варит.

  - Еще как уверен, юноша. Поймите, молодой человек: ни я, ни кто-либо другой, не сможет просто оставить неразрешенными свои сомнения по этому поводу. Слишком серьезный вопрос, слишком большие суммы. Я вынужден настаивать на вашем ответе. Правдивом, заметьте, другой меня не интересует. Не надо пытаться объяснить необъяснимое, просто скажите - где золото?

  Где! У альгвасила спрашивай. Господи, успеть бы пожрать. Или - не стоит?

  - Я не понимаю. Все, что у меня было - изъято в Ируне. Если сундуки пустые - спросите у них.

  - Конечно, спрошу. Повторяю, вопрос слишком серьезный. Но пока спрашиваю у вас. Где деньги?

  - Не знаю.

  - Ах, как не хочется... Ну что же, вы не оставляете мне другого выхода. Сеньор Родригес, продемонстрируйте.

  Пришло мое время обеспокоенно крутить головой. Комната та же. Кабинет. Шкаф, стулья. Что тут демонстрировать?

  - Итак, молодой человек... Я предвидел, что ваше упрямство превзойдет ваше благоразумие. В начале планировал применить испанский сапог, вы, несомненно, о нем слышали: в вашей стране он также используется для получения правдивых ответов. Но сеньор Родригес меня отговорил.

  Родригес, не торопясь, поднялся из-за стола, подошел к стене и снял покрывало с прислоненной к ней вещицы, которую я поначалу принял за гитару. Думал, сюрприз приготовили - выпьем, споем. А что? Под покрывалом была похожа на длинную гитару.

  - Знаете, он у нас такой затейник, такой образованный, сам изготавливает некоторые инструменты. Он считает, что... Неважно. Есть масса способов узнать правду, но для этого нам пришлось бы пройти в другое помещение, а там атмосфера, воздух... никак не способствуют аппетиту. Ах, я так надеялся, что мы договоримся. Тихо, мирно. Посмотрите на этот предмет.

  Железяка. На легкий якорь похожа. С большим ушком. На арбалет.

  - Его называют "Дочь дворника" или "Аист". Не правда ли, сеньор Родригес?

  Родригес тут же откликнулся.

  - Да, сеньор. Похож. "Аистом" его назвал Римский Суд святейшей инквизиции. "Дочерью дворника" называют в лондонском Тауэре.

  - Видите, молодой человек? Сеньор Родригес блестяще образован. Странные эти англичане. При чем здесь дворник и его дочь? Пожалуйста, следуйте указаниям сеньора, я вас уверяю - крови не будет.

  Положив сооружение на пол, Родригес расстегнул два нижних обода. Да это что-то вроде колодок, нанизанных на единый стержень. Пара нижних - для ног, следующие - для рук, а верхний обод, похожий на ушко якоря - для шеи. Без шипов, зубцов: гладкое железо, на вид не слишком тяжелое. Килограммов десять.

  - Сначала ноги, вот сюда. Потом руки, присядьте.

  Поставил ноги, как показал Родригес, потом руки. Бесполезно драться, все равно засунут, высвистнув народ из коридора. Родригес защелкнул кандалы, поддернул, проверяя. Типа - не жмут? Позочка - как перед посадкой на унитаз, в полуприседе.

  - Теперь закрепите ошейник. Все, все. Сеньор Родригес, объясните, пожалуйста, нашему молодому гостю принцип воздействия. Поставьте его к стене. Спасибо, сеньор Родригес.

  Родригес, с неожиданной силой, легко приподнял меня и перенес к стене, посадив на знакомую табуретку. Семенить не пришлось. Теперь железный штырь стоял вертикально, соединяя ноги, руки, ошейник. Смотреть получалось только на пол.

  - Позиция, в которой закреплено ваше тело, тщательно продумана. Через несколько минут вы почувствуете сильнейший мышечный спазм в области живота и ануса.

  Сверху раздался довольный голос алькальда.

  - Как удачно, что вы столь долго постились. Не находите?

  Не нахожу. Пока ничего такого не чувствую.

  Родригес продолжил.

  - Далее спазм распространится в область груди, шеи, рук и ног, становясь все более мучительным...

  - Слышите, молодой человек? Вы все это почувствуете.

  - По прошествии некоторого времени привязанный к "Аисту" перейдет от простого переживания мучений к состоянию полного безумия.

  - Как интересно. Но - мы этого не допустим? Мы все расскажем раньше?

  - Можно одновременно пытать огнем, прижигая каленым железом...

  Пошел ты! Пошли вы, суки. Ничего не скажу!

  - На ваше усмотрение, сеньор Родригес, но, надеюсь, рекомендованный вами способ и без этого окажется результативным?

  Алькайд прошествовал к двери, открыл, и уже оттуда донеслось.

  - Оставляю вас с нашим подопечным. Уф, наелся... Когда пожелаете, юноша, скажите сеньору, он даст мне знать. И не затягивайте, не надо.

  Вроде, что-то чувствую? Судорога на мышцах брюха. Ох...

  - Стол в вашем распоряжении, сеньор Родригес. Ветчина восхитительна. Приятного аппетита.

  Дверь за алькайдом тихо хлопнула. Родригес прошел к столу, присел, забулькало наливаемое в бокал вино...

  Ох...

  - Повинуясь вашему приказу, я следил, чтобы допрашиваемый, не теряя сознания, не пересек грань безумия. Пытка продолжалась около шести часов, железо пошло под кожу, после чего, исполняя ваше указание, из-за возможной угрозы антониева огня, я вынужден был ее прекратить. Воздействие каленым железом также не дало результата, область повреждений кожи не значительна. Арестованный будет готов продолжить беседу через четыре дня.

  - Идите...

  Уже на пороге Родригес был остановлен вопросом.

  - Полагаете, такое возможно?

  - Получается - возможно, сеньор...

  Ох... Пока - меня... Скажу - потом их... Нет... Не предам...

  Снимите... Нет... Ничего не знаю... Ничего... Нет...

  Не скажу... Не предам... Ох... снимите...

  Гонсало... Кугель... Нет... Не предам...

  Ничего не знаю... Ничего... Нет...

  Ох... снимите... Ничего...

  Ничего не знаю...

  Ничего... Нет...

  В какой-то момент пришло осознание, что глаза у меня открыты, и на меня обрушилась темнота. Судорога давила грудь и живот, свивала в жгуты спину, но уже давала дышать. Полегче.

  Значит, опять жив. Только ослеп.

  Где я? Судя по тишине - в камере, бросили умирать.

  Несколько дней... так вот что чувствуют... умирающие на коле... Когда, даже чтобы шепнуть... Мука и нет возможности крикнуть, чтобы просить прекратить мучение - сил не собрать. Кричишь, шепчешь про себя, выныривая из темноты монотонной скручивающей боли на свет яростной, ослепляющей. Сколько дней прошло...

  Вязкий холод боли наполняет руки, ноги: пауком затаившаяся судорога, сжав челюсти на волглом мясе, ждет попытки - хоть чуть-чуть пошевелить, хоть мизинцем, чтобы вновь, наливаясь силой, скручивать, давить, рвать, свивать мускулы в безмолвно орущий комок!

  Боль, достигшая наивысшей точки, за которой животное безумие, огненная пустота, несколько откатила и замерла, давая возможность думать, мыслить, понять...

  Одуматься.

  Нет!!! Не предам! Не предам!

  Раз пытают меня, значит - Кугель, Гонсало держатся, ничего не сказали.

  Я главный! Я! Они ничего не знают! Ничего! Не было золота! Не было!

  Начну говорить - примутся и за них. Продержусь - тайна уйдет со мной, все свалят на альгвасила.

  Господи! Как же больно, кто бы знал... Скорей бы уже...

  Перестали терзать, значит, я умираю, значит, решили, что - все...

  Я готов...

  Любой мир - мир взрослых. Никто так просто меня не отпустит...

  Никогда не узнаю, сколько прошло времени прежде, чем в камере возник свет. Не много, помереть не успел.

  Рыжие блики от факела метались, выхватывая из клубящейся здесь темноты грубую кладку стен, прогнувшиеся под собственной тяжестью плиты нависающего потолка.

  Дуновением ветерка свет скользнул по моим щекам, прижег веки...

  Ошеломленно хлопал слезящимися глазами, не зная, как реагировать.

  Резь, гной, ресницы слиплись... Я вижу?

  Двое внесли в камеру стол. Вышли, вернулись, внесли низкий топчан.

  Меня грубо вздернули на ноги, содрали одежду, и, бросив прямо мордой на плохо оструганные доски, вновь начали пытать. Один придерживал руки, ноги, зажимал голову, второй месил. Тело скручивало судорогой, но пальцы мяли, раздирали мышцы, отрывали их от костей. Когда палач уставал, менялись местами. Сжав зубы, я молчал.

  Потом, перевернув на спину, все повторили. Спину уже отпустило. Разогретое тело кололо иглами, но это уже была не та боль. Меня лечили. Средневековый массаж.

  Первый массаж в моей жизни. Слово вспомнил.

  Когда перешли к пальцам, я уснул.

  Они меня годами пытать могут. Этот сам сказал - золото дело серьезное. Попытают, подлечат и опять. Ну, влип...

  И в хомяка почему-то не получается.