Место под солнцем - Полина Дашкова

В сумочке нашли скомканную обертку от шоколадки «Баунти», смятую пачку сигарет «Магна», в которой осталось всего четыре штуки, одноразовую зажигалку, щетку для волос и тюбик с остатками ярко-красной губной помады. При трупе не было никаких документов, удостоверяющих личность, никаких денег, украшений, дорогих вещей.

На шее отчетливо просматривалась странгуляционная полоса, след удавки. Но предмета, похожего на удавку, поблизости не нашли. Трава возле бытовки была сильно примята, и еще до приезда опергруппы милиционеры поняли, что тело сюда скорее всего приволокли. А возможно, привезли на машине. Асфальтовая дорога проходила совсем близко, между пустырем и опушкой рощи.

– Похоже, не ограбление, – заметил капитан, – но чистый «глухарь». Не меньше двух суток прошло. Пока установим личность, еще неделя пробежит. Хорошо, если москвичка, а вдруг приезжая, челночница с рынка? Приехала торговать на выходные, вот из-за выручки ее и кончили. Месяц назад такой же был труп.

Неподалеку находился большой вещевой рынок, один из самых крупных и дешевых в Москве. Туда приезжали торговать из Прибалтики, Белоруссии, Польши. Убитая могла быть кем угодно. Никаких особых примет не имела. Стриженая блондинка, рост от ста семидесяти до ста семидесяти пяти, телосложение плотное, нос короткий, прямой, губы полные, глаза маленькие, светлокарие. Человек из толпы.

– Нет, ребята, не все так безнадежно, – покачала головой эксперт из прибывшей опергруппы, – есть у нее особая примета. Очень даже особая.

– Интересно, какая?

– У нее удалена одна грудь, правая.

– О Господи! – возвел глаза к небу прибывший с опергруппой заместитель по розыску. – Нам еще маньяка здесь не хватало!

– Нет, не маньяк, – успокоила его эксперт, – нормальный операционный шов, грудь удалена хирургическим способом, вместо нее протез.

* * *

Катя сидела у Паши в полупустой комнате, в единственном приличном кресле, поджав под себя ноги, кутаясь в большую вязаную кофту. По экрану включенного компьютера плавали разноцветные рыбки. Пахло крепким кофе с гвоздикой.

Паша позвонил ей утром, на следующий день после похорон. Он не был уверен, что она захочет видеть его, просто подумал – вдруг ей будет так худо, что потребуется его участие, на всякий случай освободил себе день на работе. И не ошибся. Ей действительно было очень худо. Хотелось уйти из дома, убежать, спрятаться от всех, зарыться в какой-нибудь норе, свернуться калачиком, согреться, чтобы не бил этот противный нервный озноб.

Она понимала, необходимо еще раз, на свежую голову прослушать обе кассеты. Но так не хотелось опять оставаться наедине со злобными чужими голосами. Жанночка не в счет. От нее можно ждать только сочувственных вздохов, праведного возмущения, не более. А нужно все обдумать и разложить по полочкам, спокойно, без эмоций. Как же надоело раскладывать по полочкам эту гадость! И вроде идет следствие, арестовали подозреваемую в убийстве женщину, а грязи никак не убавляется.

Возможно, она все-таки ошиблась ночью, и это был тот же самый голос. Просто у Светы Петровой изменились планы, настроение испортилось. Ну, мало ли? Главное – этот ночной звонок не предвещал ничего хорошего. Ощущение какой-то скрытой, но очень близкой опасности не давало Кате покоя.

Она отпустила Жанночку домой. Пашу приглашать к себе не решилась.Отправилась к нему сама. Как-то нехорошо сразу после похорон приглашать в дом человека, который… Который что? Впрочем, ответа на этот вопрос Катя пока не искала. Вопросов и так хватало.

Паша Дубровин прослушал обе кассеты несколько раз, сначала каждый разговор целиком, потом поочередно, по фразе. :

– Да, ты права. Это два разных человека. Я все-таки не понимаю, почему ты не хочешь все рассказать следователю?

– Да они и так знают, – махнула рукой Катя, – оперативник, майор Кузьменко, заходил ко мне на днях. Оказывается, желающие поведать следствию о звонках и прочих прелестях нашлись и без меня. Мне оставалось только подтвердить, что да, звонки были. Однако никаких серьезных угроз они не содержали и, вероятно, к убийству отношения не имеют. А щепки в подушке – вообще чушь. Я не собираюсь обсуждать это всерьез.

– А про последний звонок ты не хочешь рассказать? Кассеты не хочешь дать им послушать? С бомжем Бориской не собираешься познакомить этого майора?

– Нет.

– Почему?

– Бомж Бориска вряд ли станет откровенничать с милицией. Если сейчас у меня есть шанс вытянуть из него хоть что-то, то стоит напустить на него милицию – он будет молчать, как партизан, а то и вообще исчезнет. Он их не любит и боится.

– Ну хорошо, а почему ты не хочешь сказать им про последний звонок?

– Именно потому, что телефонная мадам так этого желает.

– Чисто женская логика, – усмехнулся Паша, – ну а если серьезно?

– Устала. Я только сейчас поняла, как смертельно устала. Знаешь, сначала мне казалось, что убийца должен быть непременно пойман и наказан. Мне хотелось справедливости, а обратная сторона справедливости – месть. Я стояла у гроба, и мне хотелось отомстить. А потом, когда я узнала, что эта несчастная женщина задержана по подозрению в убийстве, ничего, кроме усталости, не почувствовала. Конечно, подозрение – это еще не доказанная вина. Но у меня нет больше сил думать обо всем этом. Кто убил? Почему? Глеба не вернешь, и вместе с ним умерла какая-то часть меня. Возможно, лучшая часть. А этот звонок, так сказать, комок посмертной грязи, меня доконал.

– Ну что ж. – Паша встал, быстро, нервно прошелся по комнате из угла в угол. – Значит, он добился своей цели. Вернее, она, эта баба, которая звонила. Она победитель, триумфатор. Ты смертельно устала, а у нее все получилось. Даже ее ошибка сыграла в ее пользу.

– Какая ошибка? Что ты имеешь в виду? – спросила Катя без всякого интереса.

– Этот последний звонок был ее первой ошибкой. Боюсь, она захочет ее исправить.

– Ты можешь формулировать конкретней?

– Когда была арестована эта женщина?

– В понедельник.

– Ну вот, всего лишь вчера. Тебе кто об этом сказал? Валера Лунек. Официальная «крыша» твоего мужа. То есть крупный бандит. У него свои источники, он узнал про арест первым. Правильно?

– Ну, и что из этого следует?

– В ночь с понедельника на вторник твоя доброжелательница еще не знала про арест. Более того, целью звонка было не что иное, как ускорить события. Она ведь звонила как бы от имени этой женщины, Ольги. Все эти эротические подробности… В общем, она подталкивала тебя, провоцировала, мол, колись, рассказывай следователю, что у твоего мужа была сумасшедшая любовница, которая до сих пор никак не угомонится.

– Но я ведь и так рассказала.

– Значит, не все. Более того, твой рассказ прозвучал для следствия не слишком убедительно, на ее взгляд.

– То есть ты хочешь сказать, эта дама в курсе – что я рассказывала следователю, что нет? – прошептала Катя. – Она где-то совсем рядом? И вовсе не Ольга стреляла? Ольгу просто подставили? Ну, продолжай… – А ты сама уже все уже сказала. Я только подвожу итоги. И они мне совсем не нравятся.

– Чем же? – Катя вытянула сигарету из пачки, Паша подошел, щелкнул зажигалкой, потом закурил сам.

– Хочешь, я сварю еще кофе?

– Нет. Спасибо, потом, чуть позже. Продолжай, пожалуйста, чем тебе не нравятся эти – как ты выразился – итоги?

– Ну, прежде всего тем, что после убийства твоего мужа тебя не оставили в покое. Это во-первых. Во-вторых, мне не нравится вся эта история с исчезновением Светы Петровой. Разумеется, до самой Петровой мне дела нет. Но то, что она исчезла, а потом позвонил некто и стал говорить ее голосом – это крайне неприятно. И знаешь, я не удивлюсь, если окажется, что Светы Петровой действительно нет в живых. Кстати, у меня в блокноте остался телефон парикмахерши Эллы. Ты не хочешь позвонить, поинтересоваться, не нашлась ли наконец ее дочь? А еще лучше было бы подъехать к ней и поговорить подробней. Она ведь иногда бывает трезвой. Если она слышала обрывки разговоров, запомнила выражение «сушеная Жизель», она могла бы еще что-то вспомнить – на трезвую голову. Мне кажется, начать надо именно с этого.

– Начать – что, Паша? Я не поняла, что именно мы с тобой собираемся начать? Частное расследование? Но уже арестована эта женщина, Ольга, и скорее всего убила все-таки она. Кому и зачем надо было ее подставлять? Сам подумай. Если Глеба убили из-за каких-то денежно-мафиозных дел, то для этого можно было нанять профессионального киллера и не устраивать весь этот сложный спектакль с сумасшедшей любовницей. Если его убили из-за любви и ревности, то, кроме Ольги, этого не мог сделать никто. Я думаю, там достаточно серьезные улики. Вряд ли ее арестовали бы просто так, на всякий случай.

– Улики… – задумчиво проговорил Паша, – да, улики там должны быть серьезные. А третий вариант ты исключаешь?