Место под солнцем - Полина Дашкова

– Улики… – задумчиво проговорил Паша, – да, улики там должны быть серьезные. А третий вариант ты исключаешь?

– То есть?

– Действовал непрофессионал, человек, достаточно близкий вашей семье. Роман с Ольгой был использован как удобная ширма. Слишком уж быстро и легко все сошлось на одной этой женщине. Кстати, ты когда-нибудь ее видела?

– Нет.

– А откуда она вообще взялась, не знаешь?

– Понятия не имею. Я никогда не интересовалась этим, избегала разговоров на подобные темы.

– А что, были желающие поговорить с тобой об Ольге? – быстро спросил Паша.

– Ну, впрямую – нет. Жанночка однажды обмолвилась, мол, представляешь, как тесен мир! У нее ведь язык без костей, она сначала скажет, потом подумает.

– Ну, и как же тесен мир? – усмехнулся Паша.

– Оказывается, эта Оля училась в одном классе – знаешь с кем? С женой Константина Ивановича.

– Не понял, – покачал головой Паша, – кто такой Константин Иванович?

– Константин Иванович Калашников, отец Глеба.

– Ах, ну да, народный артист, депутат Думы. Подожди, у него что, такая молодая жена? А как же мать твоего мужа?

– Ты что, правда ничего не знаешь? – удивилась Катя.

– А почему я должен знать? Про тебя мне интересно, а про Константина Ивановича и его жен, а также про любовниц твоего мужа совершенно не интересно.

– Паша, ну ты же выписываешь «Московский комсомолец»! – усмехнулась Катя. – Там печатаются сплетни. Народный артист Калашников развелся с женой, с которой прожил тридцать лет, и женился на своей студентке, которая сейчас очень известная актриса. Об этом вся Москва знает.

– Ну, не обязательно, что вся Москва. Я не люблю читать светские сплетни. Константин Калашников – замечательный актер. Но его личная жизнь касается только его лично. Я терпеть не могу, когда все эти разводы, адюльтеры и прочие интересные подробности вываливают публике, как объедки домашним животным. В этом есть что-то непристойное.

– Полностью с тобой согласна, – кивнула Катя, – но все-таки странно, что ты совсем ничего не знаешь. Так вот, Ольга была одноклассницей Маргоши Крестовской.

– Подожди, Крестовская – это которая в боевиках снимается?

– Вот, все-таки знаешь что-то! Паша подошел к полке, уставленной видеокассетами, вытащил одну из ярких коробок.

– Парнишка, технолог с нашей фирмы, свихнулся на боевиках. Я как-то попросил его принести что-нибудь приличное российского производства. И вот он принес мне это.

Паша держал в руках коробку с фильмом «Кровавые мальчики». На этикетке красовалась фотография Маргоши в роли девушки-киллера.

– Ну и как фильм? – улыбнулась Катя.

– Честно говоря, я не сумел досмотреть до конца. Беготня, стрельба, нельзя понять, где все эти роскошные приключения происходят – в России, в Америке, на Марсе. Все настолько условно и недостоверно, что сразу становится скучно. Нет разницы между хорошими героями и плохими. Все одинаковые бандиты, причем не настоящие, не живые, а какие-то силиконовые. Ладно, мы отвлеклись. Значит, Маргарита Крестовская женила на себе старика Калашникова, а потом познакомила его сына со своей подружкой?

– Паша, ну зачем ты все так огрубляешь? – поморщилась Катя. – У Константина Ивановича случилось большое и горячее чувство на старости лет. Просто так совпало, что эти две девочки оказались одноклассницами. Маргоша специально никого не знакомила. Я не знаю, как это произошло, но думаю – совершенно случайно. Такие вещи вообще происходят случайно. Маргоша очень хороший человек. Между прочим, она вытаскивала Свету Петрову из тяжелой депрессии после операции.

– Она что, и со Светой Петровой знакома? Да, права твоя Жанночка, мир действительно тесен.

– Ну да, Элла рассказала, что она была единственным человеком, который… Ой, мы же собирались позвонить Элле. Вдруг Света давно дома, и мы зря с тобой занимаемся этими пустыми разговорами?

Паша принес телефон, раскрыл блокнот на той странице, где был записан номер Эллы Анатольевны.

Трубку долго не брали. Наконец хриплый, глухой голос произнес:

– Я слушаю.

– Элла Анатольевна, здравствуйте. Это Катя Орлова. Как вы себя чувствуете? Света не появлялась?

– Нет. Я себя чувствую очень плохо, – было слышно, что она действительно еле ворочает языком.

– То есть Света с тех пор, с субботы, не звонила и не появлялась дома? – уточнила Катя. – И вы так и не выяснили, где она?

– Мне плохо, – пробормотала Элла.

– Что с вами?

– Сердце болит.

– Вы вызывали врача?

– У меня нет денег. Без денег они ничего не сделают. Скажут, от водки… – Голос еле слышен, сильная одышка.

– Вы одна дома?

– Одна.

– Хотите, я к вам сейчас приеду?

– Пожалуйста, приезжай, Катя, пожалуйста… улица Нестерова, это у метро «Коньково», дом тридцать семь, квартира восемнадцать. Первый подъезд, пятый этаж, от метро сразу налево, вход со двора… приезжай, деточка, очень прошу. Если есть нитроглицерин… у меня кончился, не нашла… Катя положила трубку, соскользнула с кресла, сунула ноги в туфли.

– Она совершенно трезвая, и ей действительно плохо. А Света так и не появлялась с тех пор. У тебя случайно нет нитроглицерина? Или мне придется заехать в аптеку?

– Нам, – Паша уже зашнуровывал ботинки в прихожей, – нам придется заехать в аптеку.

Записка попала к адресату. Бомж Бориска видел это своими глазами, даже заметил, как адресат отлепил пластырь от дверной ручки и, садясь в свою машину, быстренько сунул бумажку в карман. По вороватости жеста, поспешности, с которой была спрятана бумажка, Бориска понял, что не ошибся. Косушка и правда будет завтра у него.

Остаток ночи Бориска провел в теплом подвале, в новом доме на соседней улице. Сивка про это место не знала, и никто не знал. Старый дворник татарин Саидыч, который уволился месяц назад, душевный был человек, как-то по пьяни подарил Бориске запасной ключ от подвала, и теперь ключик хранился в тайничке на всякий случай. Если часто туда лазить, обязательно свой же брат, бродяга, выследит, прознает, многие полезут и испортят тихое место, засрут хороший подвал. Так что Бориска своим тайным убежищем не злоупотреблял. Ночевал там очень редко, всего-то пару раз, и пробирался всегда осторожно, с оглядкой, чтобы, не дай Бог, никто не выследил.

Рано или поздно такая лафа, конечно, все равно кончится. Либо кто-то пронюхает, сломает замок в подвале, либо жильцы скинутся на железную дверь с домофоном. Но пока в подвале он чувствовал себя хозяином. Это была его вотчина, личная территория, можно сказать, секретная фазенда. Только крысы бегали.

Они деловые, крысы-то, на людей похожи. Носятся туда-сюда, глазками сверкают, где бы чего пожрать, сами здоровые, как бегемоты, и умные – ох, умные, прямо академики выживания.

Бориска хорошенько шуганул бегемотов-академиков, устроил себе лежаночку повыше, приспособил несколько широких досок на толстых трубах, сверху ватничек бросил.

Он загодя заготовил себе запасы на случай эвакуации от горячей воинственной Сивки. В подвале хранились две банки говяжьей тушенки, поллитровочка «Столичной». Правда, банки оказались погрызенными. Крысы ободрали пропитанные салом бумажки, на толстой консервной жести были видны мелкие вмятины от крысиных зубов. Хорошо, консервы наши, российского производства. Импортную жесть бегемоты-академики мигом бы прогрызли. И еще хорошо, что крысы водку не пьют.

С собой у Бориски был черный хлеб, ножичек-открывашка. Поужинал он славно, в тепле, в одиночестве. И еще раз подумал, что с бабой оно, конечно, неплохо, с Сивкой-то, но одному жить все-таки лучше, спокойней. Вот получит он завтра свою тысячу и умотает отсюда по-тихому.

Есть одно место под Москвой, деревня Удальцово, всего в семидесяти километрах. Там половина домов заброшенные стоят, можно поселиться, обустроиться без всякой прописки. Заплати местному участковому тысяч двести и живи на здоровье. Никто не тронет. «Новые русские» это место еще не освоили, население – одни бабки. Как кончатся деньги, можно подработать – дров нарубить или еще что по хозяйству. Можно и пастухом устроиться. Бабульки коров держат. В общем, там не пропадешь.

А Москвой он сыт по горло. Город грязный, суетный, злобный, с каждым годом бездомному человеку все трудней, особенно зимой. Теплые подвалы-чердаки наперечет, все распределено по квадратам, попробуй сунься на чужую территорию – загрызут, на куски порвут. У нищих своя мафия, свои крестные отцы, свои законники, беспределыцики, отморозки. Все как у людей, то есть хуже, чем у крыс.

К тому же в толпе, в тесной городской жизни, где все друг на друга дышат, подстерегают бродягу туберкулез, желтуха, чесотка, прочая нищенская инфекция. А уж вши – постоянные Борискины приятели. Раньше пытался их керосином травить, а сейчас привык, смирился. Керосин кожу жжет, а толку никакого. Только выведешь, они опять, заразы, разводятся, любят они его, Бориску-то. Вкусный, наверное. Говорят, есть примета: вошь, умное животное, любит селиться на везучих людях.