У-3 - Хяртан Флёгстад

Дождь. Дождь. Дождь.

Мы ждали. Дождь стоял стеной, долбил землю, окопался кругом. Но у нас не было выбора. Я завел мотоцикл, мы уселись и по раскисшей дороге покатили дальше в глубь норвежского материка, края с рекордными осадками и заснеженными дорогами, края, где не врастешь в землю — не удержишься, края, исхлестанного дождями, с лицом хмурым от тяжелого труда и суровой набожности. Края, где крепким мужчинам всю зиму достает работы расчищать дорогу. С великим смирением крадется она мимо скал тесной долины; с одной стороны — отвесные стены, с другой стороны у самых дорожных тумб бурлит река. Только дорога из детства, уводящая из прошлого, сравнится с ней обилием опасных мест, крутых и узких поворотов, туннелей и пещер. Или дорога вспять, в былое. Для Констанцы Хеллот она была и тем и другим, ведя по следам паломников к чудотворному распятию, извлеченному из толщи голубого фьорда и повешенному над алтарем деревянной церквушки у конца дороги.

И чудо свершилось. Констанца Хеллот взлетела. Правда, у нее не было костылей, чтобы их бросить. Не было слепых глаз, чтобы прозреть. Не было язв, требующих исцеления. Но хляби небесные разверзлись, и святая вода очистила ее плоть от скверны. Став невесомой, Констанца Хеллот вознеслась в воздух. На еще свободной от туристов площадке кемпинга у озера Рёльдал началось небесное странствие матушки Хеллот.

К этому времени дождь поумерился и тучи поднялись выше. Сквозь мелкий ситничек мы с Констанцей видели утесы по обе стороны долины. Увидели и вертолет высоко во мгле над водопадом Нёвле на востоке, задолго до того, как он сел. И проводили глазами его стремительный спуск на площадку, где мы стояли в ожидании, накрыв мотоцикл брезентом. Лопасти ротора рубили струйки дождя, разбрасывая капли во все стороны. В момент посадки и нас захлестнул воздушный вихрь. Один из пилотов выскочил и побежал к нам, придерживая рукой фуражку.

Объяснялись мы в основном жестами. Но все было понятно. В кабине вертолета было два свободных сиденья да еще нашлось место для вещей за креслом пилота. К груде валявшихся там веревок, цепей, карабинов, стальных зажимов и инструмента я добавил рюкзаки, сумки с мотоцикла и счетчик Гейгера, с которым Констанца никак не хотела расставаться. Затем я помог ей подняться в кабину. Мы опустили откидные сиденья на задней стенке и пристегнулись ремнями.

Как будто поднимаешь себя за волосы. Сдается мне, так восприняла Констанца Хеллот свое первое вознесение на небеса. Один лихой рывок — и где-то внизу остались кемпинг, деревянная церковь, озеро Рёльдал, увалы Хорда на севере и теснина Эккье на западе. И макушки гор. Тысячеметровые вершины выровнялись под нами в покрытую снегом каменную осыпь. Вертолет накренился, заложил крутой вираж и пошел боком на восток. Ротор сбивал сливки облаков, а далеко внизу все еще виднелись длинные извивы дороги, ползущей вверх по Аустманналиа. Время от времени Констанца поворачивала голову, чтобы взглянуть на меня, точно я был для нее подтверждением, что происходящее — реальность, что есть путь обратно на землю, что все это не возвышенные грезы, навеянные ей машинными силами внушения. Я отвечал с улыбкой, и кажется, впервые мне открылось что-то из происходившего в ее душе. Роторный рокот сорвал лавину на высоком гребне в районе Грютэйра, и снег тяжелым облаком покатился по голым скалам, пока его не перехватили кустарник и лес.

Прильнув к иллюминатору, Констанца видела срыв лавины, видела ее конец, видела Свандалсфлуна, Мидтлегер и водораздел. На западе по-прежнему темнела плотная завеса дождя. С востока на безлесные вершины наползала серая овчина тумана. По радио было слышно, как спасательная служба вызывает вертолет три-семь, чтобы предупредить, что плохая видимость исключает возможность посадки в Ховдене. Затем я увидел, что расчищенная часть дороги под нами, с метровыми сугробами на обочинах, кончилась; дальше на восток через заснеженные горы потянулся тонкий каллиграфический пунктир дорожных вех на фоне смятого белого листа геологии, где самолет крохотной черной точкой мог обозначить конец своего небесного странствия.

Но здесь туман заслонил от нас землю.

На перекрестке, где шоссе через горы Хаукели расстается с дорогой, ведущей на юг, в долину Сетесдал, стоит бревенчатый киоск с сувенирами, бензоколонка и кафе при автобусной станции. Киоск и бензоколонка были закрыты. Вместе с Констанцей Хеллот я взял на прицел дверь кафе.

Взлетев из одного кемпинга, мы сели в другом. Этот располагался на южном берегу реки, у самого моста Таллак в Хаукелигренде. Ветер от ротора разметал бумажные мешки, куски асбоцемента, обломанные ветки и прошлогодний мусор, оставленный туристами. Тем временем машина мягко утвердилась на земле, ротор, почихав напоследок, остановился, мы отстегнули ремни и выбрались из кабины. Низкие тучи лепились к склонам, царило тяжелое сумеречное освещение. Дома смотрели хмуро и нелюдимо. Выгрузив свое имущество, мы пошли к мосту. Пилоты занялись проверкой агрегатов.

Мы пересекли реку и шоссе и вошли в кафе.

ОН был в центре внимания. Он стоял на полке на стене. Все смотрели на него. Все стулья были повернуты к нему. Кассирша тоже смотрела на него. Посетители ежесекундно отрывались от еды, чтобы посмотреть на него. Я глянул на него, войдя в дверь. Констанца Хеллот никогда еще его не видела.

Официально передачи еще не начинались, и ретрансляторов не было ни в Ловре, ни в Хаукелигренде. Сказка, да и только. И, как в сказке, осенью сам король должен был торжественно открыть электронное феодальное царство на экране. Тем не менее одинокий телевизионный приемник в захолустном кафе ухитрялся ловить передаваемые станцией на Юнскнютен под Конгсбергом живые картинки в виде причудливо колышущихся теней.

Я уже высмотрел свободный столик и сел. Но Констанца застыла на пороге, держась за дверную ручку, словно за отрицательный электрод, который малость оглушил ее током. Наконец она все же оторвалась от двери и пошла к стойке, не сводя глаз с экрана на стене. На нем то и дело возникала какая-то неясная пробная картинка; всякий раз по-другому искаженная, она угасала, тонула в дожде, растворялась в тумане, наполняя треском звуковой канал; под конец и вовсе пропала в черном безмолвии.

Внезапно появилось отчетливое изображение глобуса. Земной шар вращался вокруг своей оси вместе с полоской текста и музыкальной заставкой, которые извещали, что сейчас будут передаваться новости. Констанца подошла к столику с двумя чашками кофе. Одну поставила передо мной, села сама с другой в руках. На экране диктор в пиджаке и при галстуке поднял глаза от листа бумаги и растаял. В кафе зазвучала речь на совершенно непонятном языке. Когда картинка возникла снова, посетители увидели советского партийного секретаря и премьер-министра Хрущева. Он стоял в драматической ораторской позе, одна рука со сжатым кулаком поднята над головой, другая держит какой-то непонятный предмет. За эфирной метелью на экране не разобрать — то ли это лист бумаги, то ли ботинок. Последовало еще несколько возбужденных русских слов, и в нижней части кадра появились очень четкие, броские титры на хорошем норвежском языке: «Мы уничтожим вас изнутри, через ваших детей, через вашу религию!»

Посетители кафе явно не придали особого значения этому пропагандистскому залпу норвежского телевидения. Констанца расстегнула молнию штормовки, я пригубил кофе. Из аппарата на стене донесся отчетливый стук, после чего и картинка, и звук пропали. Исчезли бесследно. Констанца Хеллот воспользовалась паузой, чтобы достать дорожный припас. Сняла с картонной коробки красную резинку и выложила на стол оставшиеся бутерброды. Закусывая, я смотрел, как на экране возникают новые силуэты. Пока эфирный дождь размывал фотографию центра Будё, теплый голос Эйнара Герхардсена и более сдержанный баритон Халварда Ланге заверяли, что оба они знать не знали о том, что самолет-шпион должен был приземлиться в Будё. Генералы Эг и Юнсен, а также полковник Эриксен с разной степенью афазии утверждали, что никогда не давали разрешения на посадку. Восстановленный центр Будё все еще угадывался на экране, но опять пропал звук. Наконец эфирный дождь окончательно поглотил контуры городских строений, и только трескучая серая плоскость смотрела на нас с розовой стены кафе.

Программа была волнующая и драматическая. Мы с Констанцей доедали припасенные бутерброды. Внезапно сквозь дождь и метель на экране пробилась поразительно резкая картинка, приковав к себе взгляды всех присутствующих. Перед глазами скромных посетителей захолустного кафе в маленьком поселке у подножья норвежских гор возникли стены Московского Кремля. И голос из ящика звучал ясно и звонко, норвежский диктор на основном государственном языке пересказывал советскую ноту, адресованную норвежскому правительству: если подобное повторится, Советский Союз не остановится перед тем, чтобы обезвредить используемые самолетами-шпионами базы и уничтожить приданные им военные установки.