Княгиня - Петер Пранге

Проводить торжества по случаю воздания пасхальной хвалы Господу выпало испанцам. Такой чести они удостоились в благодарность за поддержку, оказанную ими Иннокентию при выборе его папой, в пику кардиналам-французам. Следуя их идее, архитектор Карло Райнальди, сын папского архитектора, переоборудовал площадь под средневековую крепость — по обеим сторонам площади возвышались две мощные сторожевые башни, из-под куполов которых смотрели друг на друга Иисус Христос и Дева Мария. «Вот здесь, — обреченно думала Кларисса, — вероятно, уже несколько минут спустя Франческо Борромини и суждено расстаться с жизнью».

Ряды кресел для приглашенных представителей знати, церковной и светской, расположились вокруг подиума с троном папы, напротив пока что незавершенного фонтана Бернини, каменного свидетельства превосходства кавальере над своим поверженным соперником. И хотя фигуры, украшающие фонтан, пока что не установили, обелиск уже возвышался над мраморным бассейном. Указующим перстом вздымаясь в небо, он казался Клариссе грозным предупреждением.

— Как великолепно будет выглядеть фонтан, когда в него устремится вода и будет окроплять богов воды, — фантазировала донна Олимпия.

В этот день она и сама выглядела великолепно — роскошное платье с золотым шитьем, замысловатыми украшениями из шелка, расшитое бриллиантами. Под стать наряду было и ее настроение.

— Наверняка будет очень красиво, — рассеянно согласилась Кларисса.

— Твоему Борромини такое никогда не создать. Между прочим, — повернулась Олимпия к кому-то из сидящих позади Клариссы, — не пришло ли время сегодня вечером послать вашего братца на Виколо-дель-Аньелло?

— Думаете, сегодня вечером?

Услышав у себя за спиной этот голос, Кларисса стремительно повернулась. Как раз за ней расположился кавальере Лоренцо Бернини. Бернини приветствовал ее смущенной улыбкой. Кларисса без единого слова кивнула в ответ. С чего это он надумал усесться именно здесь, у нее за спиной?

Повернувшись, Кларисса стала глядеть перед собой.

— Кавальере, не будьте столь наивны. Сегодняшний вечер — самое удобное время, — принялась убеждать донна Олимпия. — Сегодня его соседка одна-одинешенька, и кто знает, когда еще объявят приговор, и вообще, отыщутся ли эти планы? Вполне может статься, что этот безбожник дал указания на случай, если с ним что-то произойдет, просто уничтожить все его чертежи и расчеты.

Кларисса не уловила смысла их беседы. Пару минут спустя Луиджи Бернини, брат кавальере, приблизился по знаку Олимпии сначала к ней, затем склонился к Лоренцо, который быстро прошептал ему какие-то наставления, и тут же, пробравшись сквозь толпу флагеллантов, торопливо исчез в неизвестном направлении. На физиономии Луиджи было написано такое недовольство, будто сейчас его заставили снова повторить пост.

Что все это значит? Времени на раздумья не оставалось — заглушая вопли флагеллантов, торжественно зазвучали фанфары, потом они смолкли, и на площади наступила тишина. Доносился лишь тихий перезвон колокольчика. На площадь верхом на белом лошаке, как некогда Иисус в Вербное воскресенье, въехал папа Иннокентий. Спешившись у самого возвышения, он прошествовал к трибуне. Едва папа занял место на троне, как многоголосый хор затянул заздравную в честь Христова Воскресения. Хору аккомпанировали оркестры, разместившиеся в двух сторожевых башнях. Торжественно и мощно звучало пение, будто стараясь охватить весь мир. Кларисса, сгорая от нетерпения, ждала завершения хорала и в то же время страшилась этого момента.

Когда смолк последний аккорд оркестра, гвардеец, выступив вперед, трижды стукнул древком алебарды о камни мостовой.

— Его святейшество призывает к трону Франческо Борромини!

Кларисса вздрогнула, будто понтифик вызвал ее саму, — нервы княгини были на пределе. Утром на пасхальной мессе, которую Иннокентий проводил в деревянной трапезной своей битком набитой прихожанами и паломниками епископальной церкви, Клариссе удавалось сохранять выдержку.

Несмотря на немыслимую спешку, с самого начала определившую ход работ по перестройке базилики, и все связанные с ней трудности, церковь все же сумели достойно подготовить к юбилейным торжествам. Франческо Борромини безупречно справился с поставленными перед ним задачами. Шестипролетная базилика на колоннах — первый и самый значимый храм христианского мира, в свое время украшенный императором Константином золотом, серебром и мозаикой, — при сохранении вида основного здания стала светлой, современной церковью, через огромные окна которой подобно божественному свечению в храм вливалось солнце. Верующие, принимавшие участие в евхаристии, были едины во мнении: Франческо превратил Латеран в величественное здание, истинное произведение искусства. Но избавит ли оно его от казни?

Взгляды всех были прикованы сейчас к зодчему, пробиравшемуся через людскую массу, заполнившую пьяцца Навона, к папской трибуне. Франческо Борромини, как обычно, одетый в черное, с серьезным, непроницаемым лицом степенно приближался к понтифику. Проходя мимо зрителей, он едва заметным кивком приветствовал княгиню. Ни один мускул не дрогнул на его волевом лице, ни одной черточкой оно не выдало того, что происходило у Франческо в этот миг на душе, когда он опускался на колени перед Иннокентием. Чувствовал ли он грозившую ему опасность? Размышлял ли о том, что день триумфа может стать последним в его жизни? В четверг накануне Пасхи Борромини обратился к папе с просьбой о помиловании: как и каким образом это удалось Вирджилио Спаде, ведомо лишь последнему да Господу Богу. Над площадью повисла тишина, было слышно лишь воркование голубей на крыше палаццо Памфили.

— Ты свершил великое, сын мой, — начал Иннокентий, — в этот день ты удостоишься нашей похвалы за свое деяние. В знак признательности заслуг твоих во благо католической церкви и города Рима и в особенности за обновление нашей базилики с этого часа мы принимаем тебя в состав ордена братьев Иисуса.

Кларисса взмолилась к небесам, чтобы папа на этом и закончил свое обращение. Однако призыв ее, по-видимому, не дошел до Всевышнего.

Пока церемониймейстер ордена принимал от Иннокентия рыцарский меч для вручения его Франческо в знак принадлежности к рыцарям Иисуса, понтифик скрипучим голосом продолжил:

— Но нами же и установлено, что ты, дав волю гневу своему, совершил убийство человека, коим взял на душу тягчайший грех. Вина твоя безмерна, она заслуживает смертной казни.

Толпа собравшихся зароптала, грозно блеснула на солнце сталь врученного Франческо клинка. Иннокентий, сделав паузу, пристально посмотрел на свою невестку. Та отчаянными кивками выражала свое согласие. Кларисса в ужасе застыла с прижатой ко рту ладонью.

— Однако в ознаменование того, — папа, возвысив голос, снова повернулся к Борромини, — что деяниями своими ты предоставил нам возможность достойным образом отметить Священный год, мы отпускаем тебе грехи твои и даруем тебе жизнь.

Иннокентий поднял руку, благословляя Франческо Борромини.

— Ступай с миром!

— Слава Господу, Вседержителю нашему! — ответил Франческо, и тут же слова его подхватили сотни и сотни голосов собравшихся на площади.

Когда папа протянул Франческо руку с перстнем для целования, у княгини вырвался вздох облегчения. Тяжелый груз страшного нервного напряжения последних часов, дней и месяцев свалился с плеч, и Клариссу переполнила отчаянная, безграничная радость. Ей захотелось петь, танцевать, смеяться. И тут она заметила донну Олимпию — на лице кузины отпечатался гнев, заставивший Клариссу вновь похолодеть от ужаса.

Вдруг она увидела идущего от трибуны опоясанного мечом Франческо. Он шел прямо к ней. Кларисса, вскочив, радостно протянула ему обе руки.

— Поздравляю вас от всей души, синьор Борромини. Я столько молилась за вас, так надеялась на благополучный исход!

Борромини не торопился ответить на ее жест. Веки его подергивались, прежде чем заговорить, он обстоятельно откашлялся. Взгляд темных глаз был прикован к княгине, его слова звучали холодно и отчужденно. И очень страшно. Уже позже, вдумавшись в их смысл, Кларисса поняла, что предпочла бы вовсе не слышать их.

— Слишком благородно с вашей стороны, княгиня. Мне не хотелось бы злоупотреблять ни вашим благородством, ни вашей добротой. Однажды я уже просил вас не вмешиваться в мои дела. И потому буду вам весьма признателен, если впредь вы не забудете о моей просьбе.

Отвесив ей официальный поклон, он повернулся уходить, но на прощание добавил:

— Прошу вас именем святой Терезы.

Франческо ушел, а Кларисса так и осталась стоять, будто он наградил ее пощечиной. Повернувшись, она встретилась взглядом с Лоренцо Бернини — удивленно поднятые брови, искривленный улыбкой рот.