Под властью пугала - Мичо Каламата
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Господа депутаты! Некоторые эвенементы и события последнего времени вызвали наше совещание в данный исторический момент. Почему вызвали? Потому что в течение некоторого времени в нашей стране правила олигархия, имевшая самую тираническую форму. Эти олигархи, вместо того чтобы служить нации, на них словно нашло помрачение, и они ни о чем другом не думали, кроме своей выгоды, вот почему Албания оказалась в ужасной нищете, в катастрофе, ее концом стала утеря государственности. Помощь, которую неоднократно оказывал дуче, была съедена. Помощь проели, а страна шла к катастрофе. Кто же мог спасти Албанию? Нужна была могучая сила, личность. Кто же стал этой личностью? Дуче фашизма! Как они поступали? Переговоры, которые затянулись и ни разу не приняли ясной формы, превратились в мершандаж.[87] Ты мне, я тебе. Поэтому дуче фашизма был вынужден направить сюда славную, легендарную армию фашистской Италии. Это не армия, совершившая нападение, как утверждают некоторые. Эта армия вовсе не совершала нападения, она пришла к нам как союзница, как сестра. Посему я рад, что албанский трон, на котором восседал сатрап, который бежал и нас бросил…
Выкрики:
– Чтоб ему никогда не вернуться!
– Да падут наши беды на его голову!
– Чтоб ему удачи не было!
– Чтоб ему пусто было!
– Опозорил нас!
Голос депутата из зала:
– Не вижу необходимости в дальнейших дебатах, давайте побыстрее проголосуем да передадим венед Скандербега Виктору-Эммануилу.
Аплодисменты.
Выкрики:
– Правильно!
– Давайте передадим!
– Голосуем!
Слово берет депутат Хюсни Тоска:
– Да здравствует Виктор Мановел!
Ходжо-бей:
– Я счастлив, господин председатель, что на трон Скандербега взойдет его величество Виктор-Эммануил Третий.
Бенджо-бей:
– Армию дуче мы все, за некоторым исключением, приняли как друга. Произошло несколько совсем незначительных стычек, так что о сопротивлении нельзя и говорить, мы встретили ее с цветами, с радостью и с распростертыми объятьями.
Болван-бей:
– Наше единственное желание – чтобы были гарантированы все наши обычаи и наше существование как нации. Все это упомянуто в протоколе – стало быть, гарантировано.
Дуб-бей:
– Во многих городах Италии есть улицы, носящие имя Скандербега, так дадим же его корону королю Италии!
Глуп-бей:
– Мне очень жаль, что я не оратор и не умею выразить свои чувства при осуществлении мечты увидеть Албанию соединенной с фашистской Италией.
Депутат из зала:
– О аллах! Его сиятельство Якомони дожидается нашего решения, а мы тут развели канитель. Давайте поскорее проголосуем да и отдадим корону кому следует.
Аплодисменты.
Слово имеет Гафур-бей:
– Албания связала себя неразрывными узами с фашистской Италией. Албания в сердце у великого дуче фашизма. Так воскликнем же: "Да здравствует дуче фашизма!"
– Да здравствует!
Собрание единогласно постановило передать венец Скандербега Виктору-Эммануилу Третьему, назначило многочисленную делегацию для поездки в Рим и избрало нового премьер-министра. Им стал Шевтет-бей Верляци, несостоявшийся тесть Ахмета Зогу, крупнейший феодал Албании. Он взял слово последний.
– Король Зогу был тщеславен и правил страной, словно феодальный властитель, отныне же у нас будет царить истинная свобода…
Перед зданием парламента Вехби Лика наткнулся на патера Филиппа. Тот сиял торжествующей улыбкой.
– Мои поздравления, падре. Воистину историческое событие.
– О да, это великий день, Вехби-эфенди. Теперь Албания пойдет вперед.
– Наконец-то и на нашей улице праздник, падре…
– Я не знал, Вехби-эфенди, что и вы…
– Да, падре, я тоже ждал этого дня, но при тираническом правлении сатрапа я не мог этого показать. Сколько раз хотел я открыть вам душу, падре! Однако я что-то не вижу патера Георгия.
– Он не приехал.
– Скажите, падре, доволен ли наш национальный поэт?
– Чрезвычайно.
– Он тоже об этом мечтал, не так ли?
– Да, господин Вехби, об этом мечтало все католическое духовенство.
– А вот и Нуредин-бей. Я вас приветствую, Нуредин-бей! Как вам заседание?
– Величественное зрелище! Историческое заседание!
– О, и вы тоже в черной рубашке!
– Как видите, падре. Я эту рубашку приготовил еще много лет назад.
На следующий день делегация, выбранная на заседании парламента, поджидала в аэропорту посадки самолета. "Отцы нации", собравшись кучками, переговаривались.
– Да вы только посмотрите, Фейзи-бей, просто поразительно!
– Да, историческое событие!
– Да какое событие, Фейзи-бей! Я совсем не о том! Вы помните, ведь именно нас выбрали когда-то преподнести корону Ахмету Зогу? Или я ошибаюсь?
Фейзи-бей Ализоти удивленно оглядел членов делегации.
– Странно! Как это вы подметили!
– А некоторые ходили когда-то и к князю Виду. Например, Шевтет-бей, Джафер-бей, Гафур-бей, ваша милость, я…
– Действительно, странное совпадение.
– Как вы думаете, повезет нам на этот раз?
– Бог троицу любит.
– Аминь!
Ах, венец Скандербега! Будь ты даже спортивным кубком, вряд ли ты переходил бы с такой легкостью из рук в руки!
XIV
Шпреса услыхала, как кто-то постучался во входную дверь, но открывать не пошла. Вдела нитку в иголку, нажала ногой на педаль швейной машины и склонилась, следя за швом. Потом прислушалась. Из прихожей доносились радостные удивленные восклицания. Мать, Агим, Вандё – все что-то громко говорили. Шпреса услыхала взволнованный голос отца:
– Где ты пропадал, сынок?
Шпреса бросила работу, подбежала к двери, рывком распахнула ее и замерла на пороге.
Вначале она не узнала рослого парня в новом плаще. Она, скорее, догадалась, кто это, увидев, как отец обнимает его, а мать, повиснув у него на шее, никак не хочет отпускать. Почему-то вдруг забилось сердце. Их глаза встретились, и Шпреса, не выдержав, кинулась к Лёни. Мягкие волосы защекотали ему щеку, его словно ударило током, когда он прикоснулся рукой к ее плечу.
– Пришел, сынок, слава богу! – приговаривала госпожа Рефия.
– Агим, запри дверь! – приказал учитель.
Лёни, подхватив на руки Вандё, вошел в гостиную. Госпожа Рефия присела рядом и снова обняла его.
– Знал бы ты, как мы тут беспокоились. Услыхали, что открыли тюрьму, а тебя все нет и нет, столько дней, – пожаловалась она.
– Я уж хотел было ехать в Тирану, да ведь не знаю, где тебя искать там. Где пропадал так долго?
– В Тиране, господин Демир. Меня товарищи задержали.
Госпожа Рефия ласково погладила его по волосам.
– Как ты изменился! Я тебя сначала и не узнала, думаю, что это за тип кидается ко мне обниматься. Да сними ты плащ.
Шпреса взяла плащ. Непривычно было видеть Лёни в новом, хорошо сшитом костюме.
– Как живете, господин Демир?
– Хорошо, мы-то все хорошо, – ответила за мужа госпожа Рефия.
Лёни вспомнил Скэндера, захотелось что-то такое сказать, но он не находил слов. Глаза его погрустнели.
Шпреса села напротив, Агим прижался было к плечу Лёни, но тот, взяв мальчика за руку, вытащил его на середину комнаты.
– Как ты вырос, Агим! Скоро будешь совсем взрослым. Ну-ка скажи, ссоритесь с Вандё?
– Чего нам ссориться? Мы с ним друзья.
– Братья вы с ним, – поправила госпожа Рефия.
– Братья.
– А ты, Вандё, как учишься?
– Хорошо, скоро перейду в третий класс. – Он прижался к брату. – Я так соскучился! Ты мне даже приснился…
– И мне тоже, дядя Лёни, – сказал Агим.
– Ну а теперь идите-ка, ребята. Успеете еще наговориться.
– Да пусть посидят, – вступилась госпожа Рефия.
– Принесли бы нам бутылочку, а? Не грех выпить сегодня по рюмочке, правда, Лёни?
Шпреса вскочила, чтобы принести бутылку, но мать ее остановила.
– Ты бы пошла, Шпреса, да закончила работу.
– Да я устала, мама, руки уже не работают.
– За ней ведь завтра придут с самого утра.
– Получат попозже, – вмешался Демир. – Оставь ты Шпресу, она сегодня достаточно поработала. Принеси лучше сыру и оливок. И салат бы сделала.
Когда стол был накрыт, Демир поднял рюмку.
– За твое здоровье, Лёни! За благополучное возвращение!
– Спасибо!
– Принеси рюмку и для Шпресы!
– Не надо, отец, я не буду.
– Одну рюмочку. Чокнешься с Лёни.
– За тебя, Лёни!
Они расспрашивали его обо всем: как жил в тюрьме, как вырвался, где был последнее время. Лёни отвечал подробно, время пролетело совсем незаметно.
Демир вдруг опомнился.
– А не пора ли нам ужинать?
– О господи, я совсем и позабыла! – воскликнула госпожа Рефия. – А что будем есть на ужин?
Все рассмеялись.
– Да сделай что-нибудь, неважно. Тут все свои.
Лёни вдруг стало как-то не по себе. Ему вспомнилось опять, что нет с ними человека, столь любимого всеми. Стало грустно.
Учитель, угадав его мысли, тронул за плечо.
