Бронепароходы - Алексей Викторович Иванов

— Под ижевцами, — пояснил Ганька.

— Помолчи, комиссар, — поморщился Аплок.

— Разведка доносит, что у воткинцев на деле только один боевой пароход — «Русло», — вступил начальник штаба. — Получится, пароход против парохода.

— «Русло» и утопил «Медведя», — мрачно сказал Иван Диодорович. — То есть «Карла Маркса». На «Русле» вояки отчаянные, и лоцман молодец.

— Мы не можем отправить несколько судов, — с недовольством возразил Аплок. — Это привлечёт внимание ижевцев к нашей операции, и они вышлют отряд для обороны промыслов. Десант будет разбит. Ничего не поделать, капитан, вам потребуется уничтожить вражеский пароход самим. Война.

Нерехтин отвёл взгляд. За переборкой трещала пишущая машинка, будто штаб находился при губернской канцелярии. Ивану Диодоровичу не хотелось никаких рейдов и сражений с «Руслом», никаких матросов на барже.

— Гарнизон в Николо-Берёзовке не должен вас беспокоить, — продолжил начальник штаба. — Село пройдёте ночью, незаметно. Десант надо высадить на нобелевской пристани в устье Белой. На ней раньше выгружали оборудование для промыслов. К буровым через леса проложен подъездной путь.

— Устье — сплошные протоки да старицы. — Иван Диодорович в сомнении покачал головой. — И нобелевской пристани я там не знаю, не был никогда.

— Пристань разыщете, вы не новичок, — жёстко усмехнулся Аплок. — На барже для воздушной разведки у вас будет аэроплан «Ньюпор» и лётчик.

Иван Диодорович угрюмо размышлял, что ещё сказать Аплоку.

— До промыслов Арлана ближе и безопаснее добраться из Сарапула. В Сарапуле — красные, и у них свои пароходы есть.

Аплок дёрнул плечом, словно поёжился от холода:

— Бригада Овсеенко вряд ли удержит Сарапул. Овсеенко нам не поможет. И прекратите упадничество, капитан.

— Ненадёжный он, — злорадно заметил Ганька. — Рискуем, товарищ Аплок.

Аплок посмотрел на него с усталостью и неприязнью.

— Исполняйте, — обронил он Нерехтину. — Кстати, не забудьте закрасить новое название вашего буксира.

03

Отвал назначили на раннее утро. Иван Диодорович лежал на койке и в темноте под тихий плеск воды размышлял, не помолиться ли, чтобы завтра господь уберёг его пароход от снарядов «Русла»? В дверь постучали.

В коридоре, тускло освещённом керосинкой, стоял старпом Серёга Зеров, а рядом с ним — человек в кожаной военной форме и с саквояжем в руке.

Он небрежно прикоснулся двумя пальцами к потёртой фуражке.

— Военлёт Свинарёв. Прошу разместить меня в отдельной каюте.

— Откуда же я её возьму? — удивился Нерехтин.

— Не могу знать, товарищ капитан, — ответил гость.

Светлые глаза у него сидели близко к носу, будто бы так лётчику было удобнее выглядывать из-за борта кабины во время полёта.

— А на барже с матросами вам не по чести? — спросил Нерехтин.

— Я должен занимать отдельную каюту, — спокойно повторил военлёт.

Иван Диодорович хмыкнул и посмотрел на Серёгу.

— Стешкину, значит, — вздохнул Серёга.

Команда «Лёвшина» теснилась в кубрике, артиллеристам и пулемётчикам отдали трюм, сколотив там нары, и кают для военлёта на буксире не было — кроме разве что каюты Стеши. Раньше этот закуток возле гребного колеса служил каптёркой боцмана. Снятую с «Медведя» Стешу Иван Диодорович принял в матросы и приказал Панфёрову перетащить барахло из каптёрки в форпик — нехорошо, если баба поселится в кубрике с мужиками, пусть живёт наособицу. А теперь, похоже, придётся Стешку турнуть.

После гибели «Медведя» Стеша была как мёртвая. Её поразила не смерть Севастьяна, а взаимная ненависть братьев-капитанов. Севастьян и Дорофей вроде любили её, Стешу, но без колебаний швыр нули в костёр старой вражды. И во что же тогда ей, Стеше, верить? На что надеяться, если даже любовь не осилила жажду первенства и мести? Кому она, Стеша, нужна, кроме сына?

— Прости, дева, — виновато сказал Нерехтин. — Хрен знает, откуда этот летун приземлился… Мы тебя проводим в кубрик и команду вразумим.

Вещей у Стешки был только жалкий узелок — всё утонуло на «Медведе». Серёга Зеров хотел взять этот узелок, но Стеша не заметила его порыва.

В кубрик спускалась железная лесенка; из проёма доносились невнятные голоса внизу, будто в кубрике ругались, проиграв в карты. В подвешенных к бимсам керосинках фитили уже пригасили на ночь, и низкое помещение тонуло в полумраке, но машинисты, кочегары и матросы не спали — торчали на своих нарах, как взъерошенные куры на насестах, и разговор у них, похоже, был на нерве. Серёга поднял руку и подкрутил одну лампу поярче.

— О чём спор после отбоя? — спросил он.

— Есть о чём… — недовольно ответил кто-то.

Серёга сделал вид, что не замечает непорядка.

— Ребята, Степанида к вам переходит, — сообщил он. — Девяткин, сбегай к боцману, принеси холстину какую… Мы Стешке уголок выгородим.

— Это польза, — с озлоблением согласился из темноты матрос Колупаев. — Побалует нас бабочка перед завтрашним.

— Тебя, Колупаев, я щас по зубам побалую, — тотчас пообещал Серёга.

Стеша это слышала, но лицо её не дрогнуло.

За Стешей по крутой лесенке, кряхтя, слезал Иван Диодорович.

На лежаке над Колупаевым поднял кудлатую голову Митька Ошмарин. Он был единственным, кто заснул, и, как всегда, ничего не понимал.

— А чево завтра-то? — зевая, спросил он.

— Да ничего, — ответил Серёга Зеров.

— На смерть нас гонишь, капитан! — вдруг закричал Павлуха Челубеев.

Нары под грузным Павлухой закачались и заскрипели. И людей в кубрике словно прорвало гневом — все заорали на Ивана Диодоровича.

— Мы в солдаты не нанимались! — Машинист Подколзин ударил кулаком в потолок. — Какого беса нам под пули соваться?!

— «Русло» всех завтра утопит! — надрывался матрос Краснопёров. — Там черти на борту! Скрягина уже убили — а он сосед мне по деревне был!..

— Мою-то ораву кто без меня прокормит? — вопил штурвальный Дудкин.

Иван Диодорович молчал, ему нечего было сказать. За спиной капитана появился старший машинист Осип Саныч — из своей каюты он услышал гвалт в кубрике. В свете керосинки его очки и лысина сердито блестели.

— Я сбегу поутру! — тонко крикнул матросик Егорка Минеев.

— Да все сбежим! Могила тут! — поддержали его матросы и машинисты.

Теперь они были заодно, а не набрасывались друг на друга, как прежде. Но Ивану Диодоровичу стало как-то душно от глупости команды.

— В рейсе позор с парохода сбегать! — строго сообщил Осип Саныч.

— Лучше позор, чем на дно!..

Иван Диодорович заговорил негромко, но его услышали:

— Да куда вы денетесь на берегу? Большевики вас поймают — расстреляют как дезертиров, рябинники сцапают — расстреляют как большевиков! Война везде достанет!

— Я в деревне отсижусь! — крикнул Егорка Минеев.

— Тебя свои же мужики выдадут — от греха подальше!.. Усвойте, дурни: мы все уже с клеймом! Хотите уцелеть — так держитесь одной стороны!

— Какой? — вспыхнуло в кубрике с новой силой. — Красной?

Белой?