Одна тень на двоих - Татьяна Устинова

Гудки продолжались, и сердце уже разрывалось, и все труднее становилось дышать.

«Абонент не отвечает, — прервав гудки, доверительно сообщил ему из трубки чужой голос, — или временно недоступен. Попробуйте…»

— Я уезжаю, — сказал Данилов в сторону своего кабинета и поднялся. Таня вышла из стеклянной двери, посмотрела на него и вдруг сделала шаг назад, как будто собиралась убежать, и с размаху плюхнулась на стул. — Если что-то срочное, я на мобильном. У вас есть телефон капитана Патрикеева?

— Андрей Михайлович, что случилось? — пробормотала Таня.

— У вас есть телефон Патрикеева?

— Не-ет.

— У меня на столе записка с номером. Ира, пожалуйста, позвоните ему и уточните, будут ли они опечатывать дверь и кто из нас должен при этом присутствовать. Я думаю, что не станут. Таня, позвоните мне вечером, я скажу, будем ли мы завтра работать. Ира, свяжитесь с Сашиными родственниками и спросите, не нужна ли наша помощь. Не финансовая, а… человеческая. Финансовую я предложу сам. Все понятно?

В первый раз в жизни ему было все равно, понятно сотрудникам или непонятно. Не глядя он натянул пальто и вышел из офиса.

Руки были мокрыми и неприятно скользили но рулю, и на светофоре он старательно натянул перчатки. Мать всегда сердилась, что у него влажные руки.

Как у лягушки.

«Что такое с твоими руками? Что ты ими делаешь? Разве можно играть на рояле такими руками?»

Маленький Данилов часто рассматривал свои ладошки, пытаясь понять, почему они не нравятся матери и что он должен сделать, чтобы они ей понравились. Он стал вытирать их о штаны, и, заметив это, мать всякий раз шлепала его по рукам. До сих пор в ее присутствии ладони иногда начинали сильно гореть.

Когда он перестал играть, — они стали сухими, и он даже забыл, как это — влажные ладони.

До Марты было далеко — много светофоров и пробок в центре Москвы. Он еще раз набрал ее номер и еще раз выслушал предложение перезвонить позже.

«Если с ней что-то случилось, я перестану существовать, — подумал Данилов спокойно. — Я не умру, конечно, что за глупости. Меня просто больше не будет».

В машине было холодно, а он позабыл про отопитель. Дыхание оседало на стекле, как будто стягивало его белесой пленкой, и время от времени он тер стекло, разрывая пленку.

Если с ней все в порядке, господи, я в тебя поверю. Правда. Я никогда в тебя не верил, и очень гордился этим, и знал, что, кроме физики, химии и биологии, на свете нет ничего, во что можно было бы уверовать, но если с ней все в порядке, я поверю. Я знаю, что меня не за что любить, господи, и ты, наверное, тоже меня не любишь, но она ни при чем. Пусть с ней все будет в порядке. С ней и с лысым и мягким мышонком, о котором я не знал, что он — мой.

Не ради меня. Ради нее самой. Пожалуйста.

Он просил и ужасался тому, что просит, и ничего не мог с собой поделать. Он знал, что одному — без того, с кем он разговаривал и кого просил, — ему не справиться.

Поставить машину было, конечно, негде, и, не думая ни о чем, Данилов бросил ее посреди дороги, включив аварийную сигнализацию.

За чистым стеклом раздвижных дверей, дико и нелепо пристроенных к крылечку старого отреставрированного особняка, угадывалась просторная умиротворенная приемная, со стойкой из мрамора, с кожаной мебелью и всеми необходимыми символами достатка и процветания.

— Как мне увидеться с Мартой Черниковской? — спросил Данилов пиджачно-официальную барышню, восседавшую за стойкой. Сильно пахло кофе и духами, и искусственная елка сияла в середине чистого плиточного пола — маленький плезир всем работающим здесь иностранцам, привыкшим ждать Рождества с апреля.

— Вы договорились о встрече? — спросила барышня деловито.

— Нет. У нее не отвечает мобильный телефон, и я не смог с ней связаться.

— Одну минуточку, пожалуйста.

Охранник с заправленным за ухо витым шнуром микрофона пил кофе и смотрел в чистое стекло. Данилов воспринимал все окружающее так остро, что у него болели глаза. Он не знал, найдет ли барышня Марту. И не знал, что станет делать, если не найдет.

И не знал, сможет ли он ждать, пока она наконец ее разыщет!..

Он шевельнулся, и барышня подняла на него любезный взгляд.

— Еще минуточку, пожалуйста.

Барышне было наплевать, на месте Марта или нет.

Она еще послушала, кивнула и положила трубку.

— Она уехала в банк на проверку, — сказала она Данилову, — должна сейчас вернуться. Может быть, вы подождете или оставите ей сообщение?

— Передайте, пожалуйста, чтобы она перезвонила Андрею Данилову, — выдавил он сквозь перехваленное спазмом горло, — это очень важно. Пожалуйста.

— Конечно, — с некоторым удивлением произнесла барышня и вдруг пристально на него взглянула. — Может быть, все-таки подождете?

— Нет, — отказался Данилов, — спасибо.

Он прошел вестибюль и вышел на улицу, стараясь дышать глубже. Дышать было трудно.

— Данилов, ты что? Отупел? — бросила в лицо ему Марта. — Ты зачем машину посреди дороги оставил? Ни пройти, ни проехать!..

Она стояла на тротуаре прямо перед ним в длинной белой шубе. У нее были короткие волосы и розовые щеки. В одной руке она держала коробку с тортом, а в другой портфель. Данилов увидел все это словно со стороны.

— Как твоя проверка? — спросил он, как будто за этим только и приехал.

— Нормально, — настороженно ответила она, — а что такое? Ты думаешь, что я плохо работаю? Зарабатываю мало трудодней?

— А торт? У вас что? Праздник?

— У меня праздник, — буркнула Марта, — я праздную, что ты меня бросил. Да что тебе надо-то?!

Не говоря ни слова, Данилов ухватился за торт и поволок ее за собой.

Доволок до своей машины, впихнул в салон, она закричала:

— Торт, торт! Осторожней! — но он не слышал. Он обошел машину, завел мотор и отъехал за угол. Какой-то мужик на стоянке, очевидно, водитель, потрясенный даниловским способом парковки, весело покрутил ему вдогонку пальцем у виска.

— Ну что, — спросила Марта злым голосом, — развлек общественность? Выпусти меня, Данилов, мне на работу надо!..

— Я тебе звонил, — сказал Данилов, — ты не отвечала.

— Я телефон в машине забыла.

Что надо говорить дальше, Данилов не знал.

Господи, спасибо тебе, она жива, с ней все в порядке, у нее розовые щеки и она «празднует, что я ее бросил».

Что мне сделать? И как мне это сделать?

— Как ты себя чувствуешь?

— Данилов, ты кретин, — сообщила Марта, — почему я раньше не догадалась, что ты самый обычный кретин? Теперь наконец все открылось, и я пошла. Пока.

— Марта.

— Что — Марта! — И тут вдруг она в первый раз посмотрела ему в глаза. И перепугалась. — Данилов, ты что? Что случилось? Что-то ужасное? Зачем ты приехал?