Одна тень на двоих - Татьяна Устинова

— Почти нет, — сказал Данилов и улыбнулся, — но я научился материться, как раз когда отдирал от себя пластырь.

— А кто тебя снова заклеил?

— Знаменская. Она проснулась, когда я матерился. Она у меня ночевала. Я жаловался ей на свою судьбу.

Он был высокий и худой, как будто облитый смуглой чистой кожей. Под кожей бугрились хорошие мужские мышцы. Марта помнила, какие они на ощупь.

Может, он и не образец мужской красоты и стати, но ей он так нравился, что она старалась пореже смотреть на него, чтобы не оказаться в идиотском положении.

Теперь — то ли оттого, что он был «раненый боец», то ли оттого, что он приехал среди дня к ней на работу и что-то долго и невнятно мямлил, а потом их чуть не убили, — Марта рассматривала его во все глаза и ничего не стеснялась.

Он вытянул из гардероба свитер, оглянулся, увидел, как Марта смотрит на него, и опять спросил:

— Ты что?

Свитер он держал в левой руке.

Марта подошла и взяла у него свитер.

— Давай. Вот сюда голову, а сюда руку. А правую как мы засунем? Или так оставим?

Ее руки потрогали его шею, здоровую руку, а потом грудь — по мере продвижения свитера. Потом Марта обняла его.

— И прижаться-то к тебе как следует невозможно, Данилов, — пробормотала она, — кругом одни бинты и раны!

— Черт с ними, — негромко сказал Данилов, — не обращай внимания.

— Как же мне не обращать, если ты — мужчина моей жизни!

— Я? — удивился Данилов.

Левой рукой он взял ее за затылок и прижал к своему плечу — с той стороны, где не было нашлепки, — и засмеялся от того, что надо было сначала выискать место, к которому ее можно прижать, не кривясь от боли!

— Не получается у нас романтических объятий, — посетовал он и опять засмеялся. — Черт знает что!

— Ты слишком часто стал поминать черта.

— Жизнь такая.

— Какая?

— Странная. — Он хотел спросить ее о чем-то важном и никак не мог вспомнить, о чем.

— Давай я сниму с тебя штаны, Данилов. Не пугайся, я не буду к тебе приставать.

— Ко мне сейчас хоть приставай, хоть не приставай, — пробормотал он, — толку никакого.

Она стала расстегивать его брюки, и тут он вспомнил, о чем хотел ее спросить.

— Слушай, — сказал он и перехватил ее руки, — ты сказала, что всю жизнь меня… любила, — слово выговорилось с таким трудом, как будто он внезапно заговорил по-китайски, — это… что?

— Что?

— Ты только сейчас придумала?

— Я ничего не придумала, Данилов! — возразила она с досадой и перестала стаскивать с него брюки. — Ты же большой мальчик, а все утешаешься какими-то сказками! Конечно, любила. Я в тебя влюбилась, когда мы в Риге в теннис играли!

Это было пятнадцать лет назад. Почти шестнадцать.

— А по-моему, когда в кафе ходили, — произнес Данилов задумчиво.

— Нет, когда играли. Я на лавочке сидела, а ты ко мне подошел и спросил, почему я не играю, а я ответила, что мне не с кем, а ты сказал, что с тобой…

— А ты сказала, что играешь не слишком хорошо и боишься, что мне с тобой будет неинтересно, а я ответил, что это не имеет значения, — подхватил Данилов.

— А в кафе мы потом пошли, дня через три. Я уже в тебя была влюблена как ненормальная, а ты все таскал за собой свою девицу, и она была такая взрослая, красивая, белые волосы до попы…

— Постой, как же ее звали? — перебил Данилов. Он стоял в своей спальне в кое-как натянутом свитере и без штанов — почти! — и предавался воспоминаниям, и его нисколько это не смущало, а Марта гладила осторожной ладошкой его спину у самого позвоночника, и там, где она гладила, спине становилось горячо и щекотно, и Данилов вдруг подумал, что если бы на спине у него была шерсть, она непременно встала бы дыбом.

— У нее было какое-то странное имя… Ирэна или Карэна… нет, не помню.

— А я так из-за нее страдала, потому что мне было шестнадцать лет, и у меня не было волос до попы, и я была с родителями, и они, когда гуляли, всегда заходили на корт, чтобы посмотреть на меня, и я этого стеснялась ужасно, а папа говорил — дурочка. Ты меня и в кафе повел просто потому, что твоя девица куда-то на экскурсию поехала и ты без нее скучал.

— Неужели? — удивился Данилов. — Не помню.

— Конечно, ты не помнишь, — сказала Марта и неожиданно шлепнула его пониже спины, — еще бы ты помнил! Ты же не был в меня влюблен!

— Не был, — признался Данилов, — никогда.

Все правильно. Она сама это отлично знала. Но он сказал — и все потеряло смысл. Даже то, что она так боролась за них обоих на темной дороге. Одна. Никто не мог помочь.

— Давай все-таки наденем штаны, — предложила она, и он моментально заглянул ей в лицо, чтобы понять, почему у нее так изменился голос, — и пойдем чего-нибудь поедим. Ты покупал еду?

— Нет, — ответил Данилов, — я забыл.

— Мясо, по-моему, еще осталось, — буднично заметила она и присела, стягивая с него брюки, — я сейчас посмотрю. Тебе бы тоже хорошо поесть, пока ты не ослаб совсем.

— Марта, посмотри на меня, пожалуйста.

— Я смотрю.

— Нет, — сказал Данилов и здоровой рукой за волосы потянул ее вверх. Нагнуться он не мог. — Ты смотришь не туда. Ты же обещала не приставать!

— Я стараюсь. Но ты такой сексуальный мужчина, Данилов, особенно без штанов, что я за себя не отвечаю.

— Замолчи, — велел Данилов.

Теперь она сопела рядом, но в глаза не смотрела и старательно делала вид, что ей все равно.

«А нам все равно, а нам все равно, станем мы храбрей и отважней льва!..»

Как стать храбрей и отважней льва? Где взять силы? В книгах об этом не писали, а весь жизненный опыт Андрея Данилова был почерпнут в основном из книг.

Считается, что женщины любят сильных, уверенных в себе, опытных, грубоватых, властных мужчин, в меру романтических, в меру бесшабашных, умеющих кидать к ногам «миллион алых роз» и в то же время держать на коротком поводке.

Ни одно из этих ценных качеств не было свойственно Андрею Данилову.

Никогда в жизни он не был уверен в себе, грубость презирал, в романтике ничего не понимал, театрализованных представлений с демонстрацией страстей терпеть не мог. Сентиментальные штуки выводили его из себя.

Он не знал, получится у него на этот раз или нет. Даже если он очень захочет, ему никогда не измениться и не стать таким, каким должен быть мужчина мечты.

Имеет это значение или нет? Он не знал.

Он не знал даже, справится ли со своим «черным человеком» и что будет с Мартой, если он не справится.

С Мартой и с их общим ребенком, которого они привезли из Ярославля, из жаркой, темной, воробьиной ночи, разорванной всполохами дальней грозы, так и не перешедшей за Волгу, как в сказке.