Клятва на верность - Олег Алякринский

Двигался хозяин быстро, даже порывисто и напоминал кабана, легко несущего тяжелое тело на коротких сильных ногах. Квартира оказалась огромная, комнат на пять, не меньше. Обстановка соответствовала недавнему уровню благосостояния хозяина. Даже не верилось, глядя на этого добродушного и радушного человека, что он принадлежал к высшей касте советского чиновничества. Как не верилось, что сотням людей приходилось неделями обивать порог его приемной, пока медленно продвигающаяся очередь выносила очередного просителя к двери его кабинета.

Вошли в гостиную. Стол ломился от изысканных напитков и закусок. Пузатые темные бутылки французских коньяков стояли бок о бок с хрустальными графинчиками с водочкой. Искрилась под сиянием люстры черная икра в вазочках, лоснилась осетрина в нарезку на длинном фарфоровом блюде, аппетитно лежали рядком ломтики жирненькой буженины… Контраст этого уютного теплого гнездышка с сыростью и непогодой за окном невольно настраивал на веселый лад. Гоша, во всяком случае, оживился, сразу присел за стол и приналег на еду, уплетая за двоих, но пил мало, копил интеллектуальные и иррациональные силы для большой схватки.

Наконец Парфенов намекнул, весело подмигивая, что неплохо бы перекинуться. Во второй раз приглашать к игорному столу не было нужды. Юрий Петрович и сам горел желанием сесть за карты.

Разом поднялись и перешли в другую комнату. Здесь за квадратным столом, крытым зеленым сукном, все и уселись. Французский коньяк, американские сигареты, приглушенный свет канделябров — все, как видно, соответствовало представлению хозяина о приятнейшем времяпрепровождении солидных, уважаемых людей.

Гоша предложил сыграть в покер сначала лично с ним. Так, для разогрева. Юрий Петрович согласился — азартнейший был, видимо, мужик, не соврал Парфенов…

Итак, сели. Как это нередко случается, карта поперла одному — Гаврилову. Гоше явно не везло: на всякую его «двойку» у противника выходила «тройка», а на всякий «фул-стрит» — покер. И Гоще приходилось то и дело раскошеливаться. Но расставался с «зелеными» он без особого сожаления. Варяг смотрел и дивился: Юрий Петрович, который буквально сидел на золотой горе, который — будь его воля — смог бы скупить несколько кварталов на улице Горького, — сейчас радовался, как ребенок, выигрывая по десятке — двадцатке баксов со сдачи. Радостно блестя маленькими кабаньими глазками, похрюкивая, посвистывая и продолжая сыпать немудреными шутками, он подгребал к себе мятые зеленые бумажки и был счастлив.

Гоша проиграл одну сотню, вторую, а после того как проигрыш составил четыреста двадцать долларов, огорчился и, видимо, вконец отчаявшись, откинулся в кресле, крикнул с досадой и, гладя на хозяина в упор, вдруг громко отчеканил:

— Смотри мне в глаза и слушай!

Игра вмиг прервалась. Варягу вдруг показалось, что время побежало вспять, что вновь он сидит в лагерном бараке, — а напротив толпа готовых на все ссученных зэков, и перед ними стоит Гоша, с точно такими же, как сейчас, бездонными, горящими чернотой глазами, от мощной магнетической силы которых никто не может спастись, спрятаться, убежать. Не только Гаврилов, который стал вдруг мишенью телепатической энергии, но и все остальные завороженно смотрели и слушали Гошу.

— Где находятся деньги, которые тебе поручили переправить за границу?

Хозяин, сжав кабанью челюсть так, что побелели скулы, молчал.

— Не «деньги», — прошипел вдруг Парфенов. — Не «деньги»! Надо спросить про «средства партии». Так во всех инструкциях!

— Ты знаешь, где находятся средства партии? — задал вопрос Гоша.

И тут Юрий Петрович сдался. Его глаза остекленели, взгляд был мертвый, невидящий, а голос утробный, точно замогильный:

— Знаю.

— Где?

— На военном складе в Мытищах. Воинская часть 13-345.

— Командование в курсе?

— Нет. По документации ящики проходят как стратегический груз невоенного назначения.

— Где находится остальное?

— Не знаю. Я отвечаю только за свою часть средств.

— Кто, кроме тебя, отвечает за эту часть?

— Никто. Вся ответственность лежит полностью на мне.

— Кто может вывезти эти ящики из Мытищ?

— Помимо меня, никто не может вывезти ни одного ящика. Я лично должен присутствовать при отправке груза.

Гоша сделал паузу. Чернота в его глазах словно бы запульсировала. Юрий Петрович напряженно приподнялся в кресле, подался к Гоше своим тучным и крепким кабаньим корпусом. «Точно кролик перед удавом», — подумал невольно Варяг, вспомнив, как его самого мгновенно загипнотизировал Гоша у себя в кабинете.

— Слушай меня и запоминай. Тебя будут теперь называть Козырь. Это твое настоящее имя. Где бы ты его ни услышал, должен подчиняться приказам хозяина. Я твой хозяин! Твое имя Козырь! Повтори!

— Мое имя Козырь.

— Даю установку: как только ты услышишь: «Козырь, вывози денежные средства», — немедленно выполняй мой приказ. Ты понял?

Гаврилов молчал.

— Отвечай! Ты меня понял?

Загипнотизированный с усилием раскрыл рот и медленно глухо произнес:

— Да, я понял.

Наступила гробовая тишина. Было видно, что Гоше этот короткий сеанс психологического внушения дался нелегко. Он был словно выжатый лимон: руки его мелко тряслись, крупные капли пота стекали по лицу. Гоша достал платок и вытер лоб, потом шею. Дело было сделано. Потребовалось всего-то проиграть полтысячи баксов, чтобы притупить защитные психологические установки и найти лазейку в подсознание Юрия Петровича Гаврилова, который теперь был просто Козырем, только пешкой, просто удобной отмычкой…

— Мог бы по старой нашей дружбе и побольше мне гонорар посулить, — шутливо произнес Гоша, обращаясь к Варягу. — Видишь, какая работа проведена. Теперь он твой с потрохами: делай с ним, что хочешь.

Он помотал головой, помассировал шею.

— И чего это так ломит кости после сеансов. Чую, надо с этим поосторожнее, энергии много забирает. Ну а ты чего глаза таращишь, мудило грешное? — бросил он сидящему как истукан Гаврилову. — Пока ты свободен, Козырь, живи — жди приказа.

Гоша щелкнул пальцами — и все мгновенно изменилось.

— Вот это игра! — ликующе воскликнул очнувшийся Юрий Петрович. — Сегодня я явно в ударе. Вот это я люблю! Вот это по-нашему. Вы как, будете отыгрываться или закончим на этом? Время-тο позднее.

Явно не хотел спугнуть удачу. И Гоша не стал его разочаровывать. Прекратил игру. Странное ощущение испытывал Владислав, глядя на сияющего Юрия Петровича. Казалось бы, человек, сильный даже человек, богатый, а скажи одно только слово — и перед тобой окажется раб, зомби, запрограммированный на выполнение его приказов. «Гоша опасный человек, — подумал Варяг. — Очень опасный человек. Надо с этим что-то решать»… И тут же испугался, что тот угадает или прочитает его мысли.

Прощаясь, выходили за порог, стараясь не смотреть на хозяина. Словно заговорщики, кем, впрочем, и были. Юрий Петрович довольно потирал руки, чуть ли не хрюкал: какой удачный вечер! Какая удача!

А на улице все так же шел дождь — без просвета, сплошная сетка воды.

Глава 41

Наступили такие жуткие дни, когда синьор Валаччини чувствовал себя совсем стариком. Почему? Но меньше всего хотелось копаться в своих ощущениях, и в такие моменты Валаччини предпочитал выходить в море на яхте — отвлечься.

Яхты были его слабостью с детства. С юности он ловко управлялся со снастями, восхищая своих знойных подружек. Первую яхту он купил, когда ему едва исполнилось двадцать. Но та первая его яхта показалась бы просто корытом по сравнению с его нынешним флотом, который вызывал зависть сильных мира сего. В гаванях Палермо, Неаполя и Генуи стояли его белоснежные красавицы, которые он любил как любовниц.

И однако же свою первую яхту Валаччини вспоминал с умилением. В воспоминаниях она давно уже стала больше, крепче, изящнее, чем тогда, когда он был еще глупым, но сильным и ему казалось, что бог создал землю лично для него, и жизнь была безусловно прекрасна, как и веселые девчонки из трущоб, выросшие с ним по соседству…

Валаччини проснулся рано, на рассвете. После покушения он уже оправился окончательно, и лишь иногда, в плохую погоду, раны еще ныли. Он вышел на террасу, чтобы взглянуть на море. В лицо ему, в грудь, в самую душу пахнул предрассветный ветерок. Прозрачное сине-розовое небо медленно разгоралось на востоке. Да, скоро рассвет.

Он вспомнил, как легко приручил синьора Юрьева по кличке Сержант, и улыбнулся. Да, увлек его, мерзавца, в засаду, перестрелял всех его помощников, оставив в живых только одного, — все, разумеется, не своими руками, тогда он еще был слаб, раны только заживали, хотя не мешали ни ходить, ни вести беседу. Сержант, морщась от боли, когда ствол автомата одного из людей Валаччини слишком сильно вдавился в висок, думал над предложенной альтернативой: служить Валаччини либо последовать к праотцам немедленно.