Казино Москва: История о жадности и авантюрных приключениях на самой дикой границе капитализма - Мэтью Бжезинский

Вся советская система была построена на том, что вы кого-то знали и кого-то знал ваш знакомый. Потанин, очевидно, знал многих влиятельных бюрократов, ибо к 1992 году его сеть надежных продавцов продукции за границу выросла настолько, что позволила открыть в одном глухом углу здания Министерства свой собственный маленький банк. Этот маленький банк управлял финансовыми потоками клиентов, получивших через него лицензии на экспорт. Бизнес успешно развивался и постепенно унаследовал от скончавшегося к тому времени собственного министерского банка полный список клиентов всего ведомства. В результате Потанин стал банкиром всех российских экспортеров сырья. Ему опять подвернулась удача, когда он заполучил высокоценную концессию на управление кремлевскими таможенными поступлениями, – пошлины, взимаемые за каждый «Мерседес», пачку сигарет «Мальборо» или телевизор «Сони», ввозимые в Россию, позволяли ему с 1994 года отщипывать в свою пользу кусочек от всего, что ввозилось в страну или вывозилось из России.

Однако самый большой прорыв к деньгам пришелся на 1995 год, когда он предложил своему шефу Чубайсу и премьер-министру Черномырдину смелый и остроумный план. В то время правительство России пребывало в крайне отчаянном финансовом положении. Президент Ельцин готовился к выборам на второй срок, и ему крайне нужны были деньги для выплаты задолженностей по зарплатам и пенсиям, поскольку невыплата могла ему дорого обойтись при голосовании. Потанин предложил сформировать консорциум из крупнейших частных банков России, чтобы предоставить избирательному штабу Ельцина необходимую сумму для избрания его на второй срок. В качестве ответной услуги Кремль должен был выставить на продажу акции крупнейших лучших государственных предприятий России. При этом заранее оговаривалось, что стоимость этих акций будет в сотни раз меньшей, чем величина ссуды, выделенной президенту на выборную кампанию. Кремль, таким образом, вернет банкирам ссуду в ходе продаж акций вместо того, чтобы изыскивать деньги на погашение долга.

Оставалось неясным, что же все-таки заставило правительство пойти на такое разрушительное для страны одностороннее соглашение. Некоторые говорили, что Чубайс хотел создать союз взращенных в стране супербанкиров, которые не позволят иностранцам разграбить страну и вырвать бриллианты из русской короны. Другие склонялись к тому, что не имеет значения, какие банкиры приобретут государственные предприятия, главное здесь – передача государственных предприятий в частные руки для более эффективного использования. В любом случае польза от этого соглашения для банкиров была конкретной и незамедлительной. Они скупали предприятия стоимостью в миллиарды долларов, заплатив лишь несколько центов за каждый доллар их реальной цены. Примечательно, что для этого они использовали фонды, принадлежавшие правительству. (Действительно, они отдавали казначейству его же собственные деньги, используя таможенные платежи, которые Кремль разместил в их банках.)

Когда эти приобретения, как свалившееся с неба наследство, были завершены, семь человек вдруг ощутили себя собственниками примерно половины всей приватизированной экономики России (с этого момента в стране и появился термин «олигархи», который до того служил лишь для обозначения могучих семей, правящих в некоторых государствах Латинской Америки). Среди семи супербанкиров Потанин был самым крупным и богатым, сумевшим сорвать суперкуш за разработку этой схемы. К 1997 году промышленная империя Потанина включала в себя крупнейшее в мире предприятие по добыче и переплавке никеля, ведущий в России завод по производству авиадвигателей, самый крупный сталепрокатный стан, занимавшее четвертое место в стране предприятие по добыче и экспорту нефти, успешный инвестиционный банк и телефонную компанию «Связьинвест», стремящуюся к национальной монополии.

– Мои компании производят примерно двадцатую часть от общего внутреннего валового продукта России, – просиял Потанин, пока мы записывали эти поразительные цифры в свои блокноты. Я полагал, что ближайшим аналогом Потанина мог быть только Джон Рокфеллер, исключительное положение которого в американской экономике в начале двадцатого века сегодня недоступно даже самому Биллу Гейтсу. Однако, как бы ни хотели Потанин и другие олигархи изображать из себя современных рокфеллеров, существовало ключевое отличие между ними и американскими баронами грабежа: Рокфеллер создал свою «Стандард Ойл» на пустом месте, а олигархи захватили активы Советской России почти даром. Они не создали материальных ценностей, которые привели бы к процветанию страны, – они ее попросту ограбили.

Все, что говорили олигархи о происхождении своих состояний, представляло собой сказки для детей. Существовали более точные и страшные причины, в большинстве своем не доказанные, быстрого обогащения олигархов. Как моя коллега Бетси открыла для себя, слишком пристальное внимание общественности к источникам обогащения олигархов неизбежно потребует судебных разбирательств или чего похуже. Перед тем как перейти на работу в газету «Джорнел», Бетси работала в одном из больших американских еженедельников в Москве. Она рассказала, что этот еженедельник как-то начал выпуск серии статей о деятельности одного из крупных российских политических магнатов, но срочно свернул это расследование после того, как два вооруженных субъекта появились в московском офисе газеты и предупредили, что российский капитал может оказаться слишком опасным для любопытных и неосторожных иностранцев. В другом случае один смелый журналист из газеты «Голос деревни» счел за благо скрыться после того, как главарь русской мафии, живший в Будапеште, обязал его выплатить ему сто тысяч долларов за нелестную статью о себе. Получая от руководства изданий весьма скромные полисы страхования жизни, мы, журналисты, когда беремся описывать в своих публикациях источники происхождения богатства олигарха, обычно ограничиваемся терминами «темный» или «таинственный».

Как будто проникнув в наши мысли, Потанин пустился в разговор о его торговых делах.

– Мы приближаемся к завершению первой фазы перехода России к капитализму – фазе накопления капитала, – пояснил он на безупречном английском, который он, как и дети многих высокопоставленных коммунистов, изучал в элитном советском институте. Он допускал, что эта ранняя стадия перехода к рынку была иногда грубой и «несправедливой», особенно, когда для обладания богатством и собственностью использовались сомнительные средства. Кроме того, новые хозяева частенько грабили только что приватизированные компании.