Казино Москва: История о жадности и авантюрных приключениях на самой дикой границе капитализма - Мэтью Бжезинский

– К сожалению, – вздохнул Потанин, когда наше интервью подходило к концу, – некоторые из ведущих российских лидеров бизнеса не очень-то стремятся к каким-либо переменам и используют свое влияние, чтобы сохранить статус-кво.

Не был ли Потанин возродившимся Потемкиным? Или же российский бизнес действительно входил в новую и более справедливую эру? Я надеялся на последнее, поскольку крестовый поход Роберты за его величеством Рублем дал и мне некую финансовую заинтересованность в будущем России.

Глава девятая

Восточный фасад

Осень принесла тревожные новости из-за рубежа. В Азии так называемые «тигры экономики» начали колебаться на грани кризиса. Мировая потребность в нефти, основном источнике поступления твердой валюты для России, стала падать. Все это повсюду поставило рынки в шаткое положение. Повсюду, кроме Москвы, где цены на российские акции противились мировым тенденциям и продолжали игнорировать силу тяжести. Бизнес на корпоративных долговых обязательствах быстро развивался. Приближался сезон выдачи премий, и все сделки должны были завершиться до проведения проверок и подведения итогов, по которым брокеры и банкиры оценивали свою профессиональную пригодность в конце года.

На домашнем фронте произошли следующие события. Гретхен на последних месяцах беременности улетела домой в Кентукки рожать. В ее отсутствие мы редко видели Бориса, за исключением его случайного появления на телевидении. Мой аквариум преуспевал – после того как я купил несколько больших оскаров, которых не запугать вечно голодными полосатыми сичлидами, между его обитателями было достигнуто определенное равновесие. Отношения в аквариуме напоминали отношения между олигархами после шумного скандала со «Связьинвестом».

Акулий плавник Роберты тоже неплохо развивался. В этом сентябре она работала над завершением своего первого проекта в ОСО по финансированию строительства крупнейшего в России таможенного терминала. Западные товары широким потоком вливались в страну, и наши шансы на выигрыш были беспроигрышными. Всякий раз, когда она упоминала этот проект, я представлял себя за штурвалом собственной тридцатишестифутовой яхты фирмы «Бенетью».

В нашем бюро было полное затишье. Финансовые новости из России пошли на спад после жаркого и полного взаимных обвинений лета. Российская политика следовала предсказуемым сезонным циклам. Весна всегда вселяла надежды, принося с собой обещание кардинальных экономических реформ. Лето резервировалось на споры о методах проведения этих реформ в жизнь. Осенний период предназначался для проведения акций протеста и оценки ущерба, вызванного противоборством партийных групп. А зима? Зимой просто сидели на корточках и молились, чтобы хватило запасов угля и зерна до начала нового цикла.

Как журналист, освещающий финансовые вопросы и предпочитающий писать о «действительных событиях на улицах, а не о размышлениях на Уолл-Стрит», я с напряжением ожидал активной реакции людей на все происходящее вокруг в восточноевропейском стиле: общественных беспорядков с неизбежными брандспойтами для разгона толпы, кострами из подожженных покрышек и отрядами ОМОНа. Однако сезонные протесты возникали и заканчивались с каким-то разочаровывающим унынием. Не получавшие зарплату шахтеры несколько раз устраивали беспорядочные забастовки, причем только во время обеденных перерывов, чтобы не нарушать производственный процесс. Неудивительно, что Кремль их не заметил или не обратил на них внимания. После буйных демонстраций «Солидарности», которые я видел в Польше, и ярости румынских шахтеров с дубинами в руках, готовых вдребезги разнести Бухарест при малейшей провокации, меня пугала пассивность российских трудящихся. Готов спорить, что власти Польши и Румынии смогли обеспечить своевременную выдачу зарплаты своим рабочим. Почему же власти России этого не сделали и почему российские шахтеры при этом не восстали всерьез, было вне моего понимания. Некоторым не платили зарплату больше года, и требовалось специальное глубинное исследование славянской души, чтобы понять, почему они все еще продолжали ходить на работу.

Недостаток волнующих событий в Москве побудил меня искать интересные события в провинции. К счастью, перестройка зон ответственности в бюро газеты «Джорнел» оставила незанятым сектор нефти. Как известно, российские предприятия нефтедобывающей отрасли находились в удаленных диких уголках Сибири и Дальнего Востока.

Полет из Москвы на восток продолжался около десяти часов, почти такое же время нужно, чтобы долететь до Нью-Йорка. Был уже рассвет, когда мы приземлились на Сахалине, недалеко от тихоокеанского побережья России. Остров был окутан пеленой легкого тумана.

Сахалин был старой советской колонией для ссылки преступников, одним из самых заброшенных островов «архипелага ГУЛАГ». Международную известность этот остров приобрел как место, над которым в 1983 году был сбит корейский пассажирский авиалайнер после случайного захода в воздушное пространство СССР. В России Сахалин был известен как место добычи королевского краба, представлявшего собой разновидность аляскинского, и огромными запасами нефти, сравнимыми с запасами нефти на Аляске.

Полет в просторном «Боинге» был безопасен и даже довольно приятен. Я получил удовольствие от соседства с компанией канадских рабочих с нефтепромыслов и британских служащих нефтяных компаний, направлявшихся в наиболее удаленный к востоку район промысла. Нефтяники казались несколько грубоватыми, но их простота действовала на меня освежающе после прилизанных и сдержанных банкиров-инвесторов, с которыми я имел дело в Москве. Жизнь, проведенная в джунглях и пустынях третьего мира, сделала их циничными. Но, когда они добродушно подшучивали друг над другом, всех их объединяло какое-то благородное и гордое чувство. Непринужденное товарищество объединяло их, когда бесконечное черное пространство Сибири разворачивалось под нами. Я коротал время, слушая их пьяную болтовню, стенания по поводу наступающей зимы и всякие истории о сделках между конфликтующими сторонами во время прежних поездок.

Одна такая история, рассказанная остроумным служащим компании «Шелл», англичанином, чей облагороженный выговор свидетельствовал, что он обучался в хороших школах, засела в моей памяти. Это произошло в то время, когда он работал на нефтяной платформе в дельте реки Нигер. Дельта, сказал он, представляла собой гниющее болото, полное змей и малярийных комаров, все пропитанное сырой нефтью. Сырая нефть, заметил он, кажется, всегда просачивается наверх в самых неприветливых и мрачных местах, как будто сам Бог компенсирует этим неблагоприятные условия жизни для местного населения.