Из тьмы веков - Идрис Базоркин

Глава пятая

Праздник божьеликой Тушоли

Три дня Наси оставалась у сына вместе с другой женой и сыновьями Гойтемира. Принимала соболезнования односельчан и гостей. А на четвертый вернулась в горы, где был главный дом старика и где прошла вся его жизнь.

Многочисленные родственники и знакомые долгое время посещали их двор. Наси держалась мужественно. Печаль, как прощальный луч заката, освещала ее бледное, прекрасное лицо. Мало кто мог удержаться от искренних слез при виде этой женщины, для которой, все знали, с потерей мужа кончилась ее жизнь. А ведь она была еще так молода!

Много дней Наси принимала гостей и раздавала соседям поминание. Непрерывно в котле варилось мясо. Вечерами, исходя потом, плясали и пели мюриды, замаливая грехи старшины. А когда все, усталые и сытые, расходились на отдых, в окне кунацкой еще долго светился огонек, и видно было, как, склонившись над Кораном, неутомимый Хасан-хаджи читал за погибшего друга священные стихи. Долго звучал в спящем ауле его красивый голос, исполненный святого благочестия.

Когда никто из посторонних не оставался ночевать в доме, наградой за усердие муллы были неутомимые ласки вдовы, искавшей «утешения».

В такие ночи Наси и Хасан долго не могли уснуть и строили планы будущей жизни, которые требовали от них большого мужества и немалых жертв. Но они решили сделать все, чтобы в остаток дней не разлучаться никогда. Они испытывали прилив сил и желаний, которые долгие годы таились, под тяжестью их неудачной судьбы.

В тридцать девятую ночь была зарезана скотина. На трапезу собралась вся округа. Приехали сыновья, жена Гойтемира, близкая и дальняя родня. Не было только Зору — ей еще не полагалось показываться на людях. А тем более, что со времени свадьбы, которая совпала с гибелью свекра, она никак не могла оправиться. Все видели, как она извелась. Но никто не знал, что настоящей причиной этому была уверенность в том, что смерть Гойтемира не случайность. В разговоре с девушкой на свадьбе Калой дал понять Зору, что будет ждать ее побега всю ночь. Значит, в ущелье он проезжал на следующий день и должен был встретить Гойтемира перед его смертью.

На сорок первый день посторонние разъехались, а Хасан-хаджи, мулла из соседнего Цоринского ущелья и мулла, приехавший со старшими сыновьями из Назрани, по поручению многочисленных домочадцев Гойтемира собрались в его кунацкой для дележа имущества.

Первый день муллы составляли длинный список всего, что принадлежало Гойтемиру. Со слов сыновей и жен были записаны его земли, дома на плоскости, лавка, земельные участки в горах, скотина, лошади и овцы.

Замок и башню не записывали. Они принадлежали всему роду и тому, кто в них жил.

Так как все сыновья обязались говорить только правду, скрыть им друг от друга почти ничего не удалось. Старший сын, что стоял в лавке, утаил выручку последнего месяца, сказав, что отец забрал ее на свадьбу братьев. Андарко не записал оплаченные поставщикам товары. Чаборз «забыл» про одну из отар, которую круглый год отец содержал на вершине Цей-Лома.

При перечислении скота старшая жена Гойтемира многозначительно переглянулась с сыновьями. Это означало, что они не верят Чаборзу. Муллы ждали, как к этому отнесется Чаборз. Но вместо него заговорила мать.

— Я думаю, улыбаться не стоит, — скромно потупясь, сказала Наси. — Я же не улыбаюсь, когда говорят, что он забрал выручку… Или что у него нигде нет закупленных для лавки товаров! Раз это говорят сыновья моего мужа, братья моего сына, я верю… Я даже не говорю о том, что он сам мне говорил о своих делах и где брал деньги для свадеб… Его же нет, чтоб подтвердить это… — Она скромно смахнула слезу, потому что женам плакать не полагалось. — А Чаборз может подтвердить все сказанное клятвой… — добавила она.

Натянув на ладони длинные рукава платья, чтобы не осквернить Коран прикосновением голых рук, она взяла его с полки и положила перед муллами.

Все это было сказано и сделано с такой простотой, с таким скорбным выражением лица и искренностью, что оба старших брата решительно запротестовали против присяги Чаборза, гневно прикрикнув на свою мать.

Теперь ничего больше не оставалось, как только приступить к дележу.

Но в это время заговорил Хасан-хаджи.

— По закону шариата, — сказал он, ни на кого не глядя, — каждый, кто участвует в дележе имущества того, который уже не может говорить за себя, должен быть искренним и правдивым перед людьми и перед всемогущим Аллахом! Так ли это?

— Совершенно верно! — согласились муллы.

— Тогда я должен сказать следующее. Это было несколько лет тому назад. Гойтемир тяжело болел. Но Аллаху было угодно, чтоб болезнь оставила его. В то время он вызвал меня, вызвал двух стариков и попросил написать ему завещание… Было такое? — обратился он к Наси.

Та молча кивнула головой. Сыновья и старшая жена Гойтемира заволновались.

— По закону шариата, если умерший оставил завещание, оно избавляет нас от многих хлопот и нам придется считаться с волей его. Так ли я говорю? — снова обратился Хасан-хаджи к муллам, и те снова подтвердили его слова.

— Раз это так, я хотел бы знать: где эта бумага? Не уничтожил ли он ее? И почему Наси о ней не говорит? Я ждал этого… Но раз ты, Наси, молчишь, я обязан напомнить об этом перед людьми… Иначе мне нельзя. Вы привлекли меня к этому делу, и я должен быть правдив и честен перед людьми и Богом…

Наси казалась смущенной и растерянной. Она молчала. Старшая жена и сыновья поедали ее глазами. Видя ее смущение, Чаборз покраснел.

— Отвечай! Что ты молчишь? — строго сказал он матери, потому что сообщение о завещании отца и для него оказалось неожиданностью.

Теперь, после слов Хасана-хаджи, все сомнения должна была разрешить его мать. А ей почему-то явно стало не по себе. Чаборз не знал, что подумать. Но он знал одно: если она уйдет от ответа, это вызовет подозрение сводных братьев и их матери. А тогда от пересудов и позора ему никуда не уйти.

Наконец Наси заговорила.

— Я не знаю, почему я не вспомнила об этом раньше… — сказала она и запнулась.

Соперница впилась в нее глазами.

— Была такая бумага… Но где она, я не помню… Это же было три или четыре года тому назад. И зачем она вам?..

— Наси! — обратился к ней назрановский мулла. — Ты должна найти это завещание. Где оно было?

— Не помню… — со слезами на глазах ответила Наси, пожимая плечами.

— Я хорошо помню, — сказал Хасан-хаджи, — что по желанию Гойтемира бумагу я тогда передал тебе, чтоб ты спрятала. Не взял ли он ее обратно?

— Нет… Кажется, не брал… Не помню… — снова беспомощно пожала плечами Наси.

И тогда старшая жена Гойтемира вышла из себя:

— Да что ты, ребенок, что ли? Или это тебе дали спрятать кукурузную рубашку для закрутки цигарок!

— Да, действительно! — поддержал ее старший сын, бросив на Наси злобный взгляд.

Они были уверены в том, что Наси или утаивает завещание, или уничтожила его только потому, что оно было ей невыгодно. И уж, конечно, не верили, что она действительно не знала, где оно.

— Мать, — сказал Чаборз. — Ищи бумагу отца. Переверни весь дом, но найди ее!

Наси растерянно посмотрела на него и молча принялась искать завещание. Она начала с комнаты, в которой они находились. Искала молча, изредка вытирая слезы и тяжело вздыхая. Когда в этой комнате было перевернуто все, перебрана каждая вещица, переложена каждая тряпочка в сундуке, Наси перешла в общую комнату. Старшая жена и Чаборз отправились за ней, а два старших брата остались с муллами.

— А если она не найдет?.. — спросил их через некоторое время Андарко.

— Тогда приведем ее к присяге в том, что она не уничтожила завещание и действительно не знает, где оно находится. А затем поделим ваше добро так, как велит закон, — ответил ему назрановский мулла и посмотрел на своих друзей.

— Я думаю, что Наси не зря «забыла», где оно… — сказал цоринский мулла и многозначительно посмотрел на Хасана-хаджи.

— Я кое-что помню из этого завещания, — ответил тот. — Но если оно не будет найдено, мне ничего другого не остается, как забыть о нем до судного дня… Я связан присягой… — А там, — он указал на небо, — все несправедливое и справедливое будет оценено Всевышним!

— Амин! — подтвердил цоринец.

Наси, Чаборз и жена Гойтемира вернулись ни с чем. Старшая жена села по приглашению назрановца. Наси и Чаборз остались стоять.

— Память отбило… Конечно, если б я думала о том, что оно понадобится… — Голос у Наси дрожал. — И для чего вам обязательно это завещание, если эти люди могут все поделить по-божески и, конечно, никого не обидят!.. — сказала она. — Я доверяю им!

— Ты хочешь сказать, что мы не доверяем! — возмутилась старшая жена Гойтемира и презрительно поджала губы, которые сразу провалились у нее под носом.