Улыбка Афродиты - Стюарт Харрисон

Сегодня утром он приехал к ней домой, чтобы попрощаться и сказать, что уезжает, но не смог. Иногда он мечтал о том, что, когда закончится война, вернется к ней. Хотя в Германии у него были жена и ребенок. Хассель чувствовал свою вину за то, что полюбил Юлию. Не хотел, но полюбил. Наверное, это прихоть, но перебороть себя не получилось.

Подойдя к Юлии, он опустился перед ней на колени, взял ее руку и приложил к своей щеке. Девушка робко и непонимающе взглянула на него.

– Я обязан тебе жизнью, – проговорил Хассель по-немецки: его греческого не хватило бы на то, чтобы выразить его чувства. – Ты сама-то понимаешь, что сегодня сделала?

Она не понимала, и он знал это. Но ему все равно необходимо было высказаться перед ней.

– Что же мне делать? – спросил он. – Если доложить о случившемся, штандартенфюрер Берген, без сомнения, прикажет нанести ответный удар.

Хассель знал наверняка, что так и будет. Берген приказал капитану «Антуанетты» открыть огонь по деревням соседнего острова. Много людей убило и ранило.

Но и не доложить об инциденте он, офицер германской армии, не мог. Об этом не могло быть и речи.

– А ты, Юлия… Что мне теперь с тобой делать?

Хассель ясно представлял, что Берген никогда не разрешит ему взять Юлию с собой. Но разве можно, после того что произошло, оставить ее здесь? Противоречия терзали его. Как он мог допустить, чтобы сложилась такая ситуация! Если бы он не дал развиться своим чувствам, если бы подумал не только о себе, но и о Юлии, ничего подобного не произошло бы. С той первой встречи, когда он увидел эту девушку, захватившую его мечты, он много раз пытался забыть ее. Он поддался иллюзии, что на Итаке нет войны и здесь все по-другому, а жители не считают немецких солдат захватчиками. Разумеется, он был не прав. И в глубине души всегда понимал это.

Хассель на мгновение положил голову на колени Юлии. Ее руки коснулись его лица, поднимая его. Она тихо произнесла несколько слов – он не понимал их, – и по щекам у нее потекли слезы. Он встал и, взяв ее за руки, поднял с собой и поцеловал ее в щеку. Она прижалась к нему, и он обнял ее. Нежный запах ее кожи, мягкие волосы, ее дыхание на его шее переполняли его чувства. Крепко прижимая ее к себе, он чувствовал биение ее сердца.

Уже совсем стемнело, когда Хассель спустился в подвал, куда бросили хозяина таверны. Он сидел, съежившись, в углу, было заметно, что его били, хотя и не очень сильно. Один глаз заплыл, щека поцарапана – вероятно, его швырнули на пол. Пленник испуганно смотрел на Хасселя.

Офицер повернулся к солдату, следовавшему за ним, совсем молоденькому, наверное лет семнадцати. Он еще даже не начал бриться.

– Что произошло с этим человеком? – строго спросил он.

– Упал, г-господин к-капитан, – заикаясь, ответил солдат, – к-когда мы его привели. Случайность.

– Потрудитесь проследить, чтобы таких «случайностей» больше не повторялось. Понятно? Мы – солдаты германской армии, а не войска СС.

– Слушаюсь, г-господин к-капитан.

Хассель подумал, что ругать солдат ему, в общем-то, не за что. Этот человек еще очень легко отделался: он старался напоить солдат вином, чтобы, когда появятся их убийцы, они не смогли дать достойный отпор. Тем не менее избиений больше не будет.

Второй солдат остался в коридоре. Еще один мальчишка в плохо подогнанной форме, с винтовкой, которая была почти с него ростом. Хассель вспомнил, что его фамилия Шмидт. Он уже немного говорил по-гречески. Лучше, чем он сам. Похоже, у парня неплохие способности к языкам. Хассель приказал ему войти.

– Скажи этому человеку, что я хочу знать имена руководителей группы, спланировавшей нападение на гарнизон. – Он строго посмотрел на хозяина таверны, надеясь, что его взгляд добавит веса словам, которые тому переведут. – И еще, если он не назовет этих людей, у меня не останется другого выхода, кроме как передать его в СС. Скажи, что там его будут пытать. Постарайся объяснить доходчиво. В конце концов мы все равно добьемся его признания. Но в отместку многие люди будут расстреляны. Убедись, что до него дошло. Мужчины, женщины и дети.

Хассель подождал, пока его слова переведут. Греческий язык солдата был не идеален, поэтому перевод занял много времени. По возросшему страху в глазах пленника стало ясно, что смысл сказанного он понял.

– Теперь переведи, – продолжал Хассель, – что, если он назовет имена руководителей и скажет, где они прячутся, даю честное слово, что никаких ответных действий не последует. Объясни ему, что я понимаю, о каком нелегком решении идет речь, но лучше пусть будут расстреляны несколько человек, которые знали, на что шли, чем несколько сотен невинных. – Помолчав, Хассель добавил: – У него есть один час, чтобы принять решение.

Этот час Хассель провел у себя в кабинете. Он объяснил непонимающей Юлии, что это был единственный способ примирить долг и совесть. Если удастся сдать Бергену руководителей Сопротивления, может, тот и не станет применять репрессии. Пожалуй, это лучший из возможных вариантов.

Конечно, Юлия не понимала, что он говорит, но, когда он стоял у окна, она подошла к нему и прижалась, сплетя свои пальцы с его пальцами.

Прошел час, Хассель спустился в подвал. Хозяин таверны назвал ему одно имя, но это имя – Меткас, – насколько понимал Хассель, вполне могло удовлетворить штандартенфюрера Бергена. Меткас прятался в монастыре Кафарон.

Хассель приказал немедленно построить отделение солдат. Прибыв в Кафарон, солдаты рассредоточились вокруг монастыря, а Хассель проехал через главные ворота. Кроме Меткаса там был еще один юноша – сторожевой, но он заснул, и их обоих взяли в плен без единого выстрела. В Вафи их поместили в тот же подвал, где уже находился хозяин таверны.

Это оказалось ошибкой. Ночью Меткас голыми руками забил хозяина таверны до смерти.

«Антуанетта» уже стояла на якоре в маленьком порту Фрикес, когда туда прибыли транспорт и солдаты капитана Хасселя. Сам капитан явился к штандартенфюреру Бергену. Его временный штаб на время эвакуации расположился в обычном доме. Когда Хассель дошел в своем докладе до роли Юлии Заннас, помешавшей плану партизан убить его, он особо подчеркнул, что, если бы не она, его наверняка уничтожили бы.

Берген посмотрел на него с холодным презрением:

– Капитан, а вам не приходило в голову, что без участия этой девушки вас было бы не так легко заманить в ловушку?

– Согласен, штандартенфюрер, – послушно ответил Хассель, вытянувшись по стойке «смирно». – Однако, если мне будет позволено…

– Молчать! – Поджав тонкие губы, Берген поднялся и обошел вокруг стола. – У меня нет ни малейшего желания выслушивать ваши жалкие объяснения. Можете быть уверены, капитан, что, как только мы прибудем в Патрас, за ваши действия на вас будет наложено дисциплинарное взыскание. Где сейчас находится Меткас?

– Под охраной, в соседнем доме, штандартенфюрер.

– Доставьте его и второго арестованного на корабль. А девушка? Полагаю, вы привезли ее с собой?

Нерешительно помолчав, Хассель все-таки ответил:

– Так точно, штандартенфюрер.

– Надеюсь, вы не вообразили, будто мы возьмем ее с собой, когда будем уходить?

– С вашего разрешения, штандартенфюрер. Ее нельзя оставлять здесь после того, что она сделала. Я почтительно прошу, чтобы ее переправили на материк.

– Я отказываю вам в вашей просьбе, – злорадно ухмыльнулся Берген. – Неужели вы думаете, что меня волнует будущее вашей крестьянской шлюхи? Она должна быть счастлива уже потому, что я не приказал расстрелять ее. А со своими соотечественниками пусть разбирается сама. Я абсолютно уверен, что они поступят с ней так, как следует. А сейчас немедленно займитесь подготовкой к эвакуации.

Хассель понял, что теперь у него нет выбора. Если он будет продолжать просить за Юлию, то ее попросту могут расстрелять.

Пока шла подготовка к эвакуации, Берген готовился по-своему. Покинув здание штаба, он подозвал проходившего мимо солдата. Шмидт нервно вскинул руку в приветствии. Берген приказал ему взять грузовик и полдюжины солдат. Когда Шмидт вернулся с солдатами в кузове, штандартенфюрер сел в кабину и приказал ехать в деревню Ставрос.

По дороге Берген внимательно смотрел по сторонам, опасаясь засады, а Шмидт время от времени украдкой заглядывал в листок бумаги, который тот держал в руке. Берген не пытался прикрыть написанное: надпись была на греческом языке, хотя и не на таком примитивном, которым владел Шмидт. Тем не менее солдату удалось достаточно разобрать, чтобы понять, что перед ним стихи. В них говорилось о горах и двух морях и о чем-то еще, чего Шмидт не мог понять, не обнаружив при этом свою заинтересованность.

Следуя указаниям Бергена, он вел машину по бугристой дороге прямо к церкви на невысоком холме, где они и остановились. Берген вышел из машины и вынул пистолет.