Письма с фронта. 1914–1917 - Андрей Снесарев

Когда же Леля напишет мне письмо со своими мудрыми вопросами, иначе я успею забыть, как ее звать. Давай, золотая, глазки и всю, а также малых; я вас всех обниму, расцелую и благословлю. Ваш отец и муж Андрей.

Дорогая моя и славная беленькая (наладил я что-то – беленькая да беленькая… ничего не поделаю, эпитет от корня бел лезет сейчас же в голову) женушка, четвертый день сижу в прекрасной обстановке и с утра до вечера занимаюсь порученным мне делом. Сегодня пропустил мимо себя до 500 лошадей и, вероятно, удивил офицеров и ветеринара своим быстрым приговором… Могли ли они предполагать, что пехотный бригадный раньше был четыре года в лошадиной дивизии и много сотен коней пропустил мимо своих глаз. Но все-таки я нахожу свободные минуты, чтобы прочитать (или больше пробежать) несколько французских книг довольно фривольного содержания. В библиотеке пана, очевидно, таковых не мало. Сегодня, читая «Physiologie du Mariage»[ «Физиология брака»] Бальзака, удивляюсь великому таланту этого литературного прощелыги. Тема узкая, сальная и глупая: «Брак есть борьба между мужем и женой, в которой жена хочет надуть первого, а он – остаться владыкой второй». Но как разработана эта тема! Сколько юмору, фантазии, дивно и изящно описанных эпизодов! Воображаю, как пагубно и иссушающе такие книги действуют на французскую молодежь! А сколько их, таких книг… ведь эта из старых, нагие и бесстыдные идеи которой все-же прикрыты шуткой, изяществом и талантом писателя. А другие – более новой формации, им же несть числа.

Я тебе писал, что ехал с Нат[альей] Никол[аевной] Кивекэс. Я с ней много говорил и теперь припоминаю, что многое в ней как-то показалось мне неясным. (В Скобелеве я с ней разговаривал только один раз, что мы и припомнили.) Сейчас мне ясно, что неясное в ней было то, что подарил ей Париж – она в нем была много раз, а раз – оставалась два года. Все это у нее как-то иначе, вверх тормашки. Говоря о нас с тобою, я случайно заметил: «Мы с женой люди религиозные и этим много сильнее других». «И вы религиозный?» – она подняла на меня глаза и задумалась. Она еще не раз, под разными формами, повторила все тот же вопрос и, очевидно, никак не могла этого уразуметь… Вот он, Париж, с его духовным гнетом; прежде всего, он отнимает у человека Бога и, не дав ничего взамен, тянет его на простор проб и распущенности. Уж нашу дочку, женушка, мы в Париж не пустим, чтобы она не угорела.

Пока не имею никаких новостей относительно своей персоны… может быть, где-либо что и решено. Часа два тому назад ходил по парку, и думы мои летели во все стороны… Думал о женушке – что-то она делает, о Киске, которая не особенно ладила со своим отцом, но очень усердно его крестила, отправляясь 6-го спать, о наших двух молодцах… и другие думы лезли в голову, вне семейных… Сейчас что-то с моей головой неладно: болит что-то, а ночью вижу непрерывные сны – один за другим. Сейчас немного лучше, а то начал уже думать, не следы ли это моих контузий. Пора ложиться спать. Давай глазки и головку, да троицу нашу, я вас всех обниму, расцелую и благословлю.

Дорогая моя и золотая женушка!

Еще два дня пройдут, и с ними будет 21 день, как я тебя не вижу… ровно столько, сколько я пробыл с тобою в Петрограде. Дни идут страшно быстро; мне даже кажется порой, что у тебя они шли медленнее, так как были заполнены богатством дум, впечатлений и переживаний, а здесь… каждый день сухо и монотонно похож на своего предшественника, как похожи трупы людские, покинутые на поле боя, один на другой. Сейчас у меня выпало пять дней, в которые у меня было что-то новое, что меня отвлекло и заинтересовало новизной, сама жизнь сложилась здесь более удобно и красиво, но в основе этого чувствуется все же старая почва… почва войны, со всеми ее атрибутами, которые переживаю полтора года. Здесь действительно хорошо. Огромный дом, скорее дворец, стоит на высоком холме, покрытом с одного своего ската парком; на востоке видна деревня, южнее ее – долина, с протекающей по ней речонкой… горизонт большой, вид внушительный. А тут еще эта осень, с воем ветра, падающими хлопьями золотистых листьев и с нервными стаями галок, кричащих и плавающих в воздухе…

Я это люблю, и эти картины умирающего года всегда были приятны моему, увы, очень часто кислому сердцу. Я хожу по аллеям, ветер хлещет мне в лицо, будто хочет прогнать мои назойливые думы, а сверху смеются галки, перебивая одна другую и купаясь в струях воздуха. «Смотрите, – читаю я их галочью болтовню, – о чем это думает там этот глупый человек, и пора бы ему измерить аллею своими шагами… не сто раз же делать эту промерку». А глупый человек ходит все и ходит, а для его дум и фантазии мало не только ближайшего театра войны, мало всей его страны, мало того текущего клочка времени, которое сейчас развертывается… Он расширяет и место, и время, и все же теснота душит и жмет его.

Я, мой славный Женюрок, разболтался, но это то, что я переживаю сейчас. Хотя это время я читал легкие франц[узские] книги – одну совсем гадкую, две фривольные книги от XVIII века и две книги Бальзака, но, как видишь, я не настроен легкомысленно, а скорее мечтательно – философски.

Сегодня после обеда выезжаю к своим позициям и там надеюсь получить письма от тебя и из других мест. Вероятно, ты уже получила 1162 руб; сегодня спрошу, пересланы ли они тебе. Как идет выучка Миши поваренному делу, если ты согласна с моей идеей? Читая Бальзака («Физиолог[ия] брака»), невольно вспоминал нашу жизнь, и мне казалось, будто некоторые ее пункты были похожи на таковые, о которых говорит автор… казалось, так как сильная вещь всегда вызывает в уме аналогии и сближения, которые, быть может, являются и значительно натянутыми.

Давай, моя голубка, твои глазки, шейку и проч., а также нашу лихую троицу, я вас обниму, расцелую и благословлю.

Дорогая моя женушка!

Со вчерашнего дня я вновь в своей халупе, а сегодня уже был в окопах одного из полков… и ходил по ним, и учил офицеров тактике, а пули свистели по-старому и где-то недалеко рвались артилл[ерийские] снаряды. Вчера много говорили с начальником дивизии по поводу моего поручения; он, между прочим, в первый раз заметил, что у меня три ученых значка, на седьмой месяц совместной службы! Получил от Савченко милое и теплое письмо; напиши ему, чтобы дневник он переслал к тебе в Петроград и вообще все, что нужно. Он написал тебе, и, когда будешь ему отвечать, подтверди о журнале военных действий за мое время. Экземпляр у них лишний обязательно должен быть, для меня специально переписывал Жуков и др.