Лестница Шильда, роман - Грег Иган

Встал Софус.

— Я изучил эту проблему. Я не верю, что слой мог быть построен Левой Рукой так, чтобы мы этого не заметили. К вендекам приложимо аналогичное заключение. Эта структура подлинная. Ее надо изучать. Я появился здесь, чтобы уберечь цивилизации от гибели, а не разрушать их. Вероятность, что мы столкнулись с проявлением чужого разума, чрезвычайно мала, но к ней стоит отнестись крайне серьезно. Я решительно поддерживаю предложение объявить мораторий. Этот срок не пройдет для нас втуне; мы не прекратим размышлять и планировать свои действия. Год, за который мы сможем как следует обсудить и взвесить следующий шаг, в сочетании с информацией, которую предположительно удастся почерпнуть с Той Стороны в ходе исследований глубинных структур, спасет больше миров, чем потребует принести в жертву. Барьер расширяется со скоростью в половину световой. Успех любой попытки его остановить или обратить вспять чрезвычайно сильно зависит от скорости распространения «возбудителя» этого процесса, который в конце концов будет нами определен. Хватаясь за первое найденное решение, в то время как открывается возможность значительно усовершенствовать его, мы не добьемся ничего, кроме локальной победы. Если нам удастся очиститься от любых подозрений в том, что мы совершаем величайшее злодейство, и отточить оружие, которое предстоит повернуть против этой угрозы, можно будет сказать, что курс между высокомерным пренебрежением ею и откровенной трусостью, между сдачей всего, что нам дорого, и бездумным вторжением в непроглядную тьму, выбран верный и достойный.

Софус сел. Чикайя перекинулся взглядами с Расмой. Пожалуй, лучшего союзника они и пожелать не могли. Чикайя обрадовался, что не озвучил аналогичные преимущества для фракции Защитников в своей речи. Из уст Софуса они прозвучали куда правдоподобнее и весомее. Рискни же с такими предположениями выступить представитель оппозиции, это вызвало бы только отторжение.

Следующей должна была говорить какая-то новоприбывшая. Чикайя с ней никогда не общался, но, если верить сигнатуре, ее звали Мурасаки.[101]

— Там может существовать разумная жизнь, а может ничего и не быть, — сказала она. — Какая нам разница? Мы вправе принимать на себя ответственность только в надежде на то, что наши действия встречают адекватный отклик. Многие великие мыслители аргументированно доказывали, что разумные существа, не родственные нам, не облекаются действием нашего собственного морального кодекса. Даже на чисто эмоциональном уровне ясно, что существа эти — порождения абсолютно чуждого и неприемлемого для нас мира. О каком же сочувствии им можно говорить? О каких общих с ними целях?

Чикайю мороз продрал по коже. Тон Мурасаки был вежливо-удивленным, точно она и впрямь не могла взять в голову, как вообще кто-то может придавать малейшее значение чужой жизни.

— Эволюция движима соперничеством, — продолжала она. — Если мы не отвоюем нашу территорию и не позаботимся о ее безопасности, то, как только потусторонние существа узнают о нашем существовании, они уж наверняка изыщут способ разогнать Барьер до скорости света. Основное преимущество в том, что Та Сторона не подозревает о нас, и мы обязаны воспользоваться им. Если здесь и есть жизнь, если здесь есть существа, для которых Та Сторона — комфортабельная среда обитания, то единственный для нас выход — это удвоить усилия с тем, чтобы уничтожить их прежде, чем они истребили нас самих.

Она села, и по аудитории поползли шепотки. Если большинство Защитников и решило никак не реагировать на представленную им петицию, к отдельным членам фракции это явно не относилось. За все время, проведенное на борту «Риндлера», да какое там — во всех своих странствиях от мира к миру Чикайя никогда не слышал, чтобы кто-то высказывал столь бессмысленную и омерзительную точку зрения. Многие культуры активно распространяли свое влияние, многие насмехались над выбором оппонентов и подкалывали их, но ни один даже самый пылкий приверженец Воплощения или бестелесной жизни, ни один даже самый последовательный сторонник планетарной традиции или свободы передвижения никогда не клеймил иные подходы к жизни в таких словах, утверждая, будто они так омерзительны, что уничтожить их без зазрения совести — дело похвальное и настоятельно необходимое.

Эти слова не могли пройти незамеченными. Идея геноцида могла выродиться в нечто едва ли большее, чем фигура речи, однако следовало учитывать, что в новые времена еще не возникала ситуация, когда усилие, потребное для совершения массового убийства, не было так уж непропорционально возможной пользе от него, пусть даже сформулированной языком полубезумным.

Если кто-то до сих пор лелеял мечты возродить кошмары Варварской Эпохи, то шестьсот лет постоянного бегства и открывшаяся возможность наконец отплатить за эти несчастья чему-то абсолютно чужому и непостижимо враждебному казались вполне достаточными аргументами, чтобы девятнадцатитысячелетнему периоду, в продолжение которого ни одно разумное существо не пало от руки себе подобного, настал конец.

Пока Чикайя пытался придумать достойную отповедь, встал Тарек.

― Я бы хотел ответить, если можно.

Чикайя удивленно обернулся к нему.

― О да, разумеется.

Тарек прошел к трибуне и положил руки на импровизированную кафедру. Потом посмотрел вверх и обратился прямо к Мурасаки.

― Вы правы: если за Барьером существует разумная жизнь, то она, скорее всего, не сможет разделить моих целей. В отличие от присутствующих в этой комнате, ведь они по жизни идут почти той же дорогой, что и я, придерживаясь в точности аналогичных вкусов в еде, искусстве, музыке и сексе. В отличие от людей Шура,[102] Картана [103]и Сапаты, которых, потеряв мой родной дом, явился я сюда защитить. Они, без сомнения, отмечают те же праздники, наслаждаются теми же песнями и историями, собираются каждую сороковую ночь, чтобы посмотреть те же пьесы, которые актеры разыгрывают на том же языке, по тому же неписаному канону, как и те, кого я оставил. Если за Барьером существует разумная жизнь, то наладить с ней эмпатический контакт мы, без сомнения, окажемся не в силах. Существа эти, скорее всего, лишены миловидных мордашек новорожденных млекопитающих, или что мы там принимаем за характерные черты нового человека. Никто из нас не способен вообразить, что потребуется для ликвидации препятствия столь труднопреодолимого, или попытаться применить на практике такие мудреные абстракции, как, например, Общая теорема об интеллекте. Хотя в моем родном мире каждый человек, достигший двадцати лет, обязан был овладеть ее формализмом, так что нельзя исключать, что и по Ту Сторону она повсеместно известна. Вы правы: нам следует снять с себя ответственность за какие угодно моральные суждения и руководствоваться исключительно соображениями естественного отбора. Эволюция так основательно печется о нашем счастье, что никто, рожденный ей подчиняться, не подумает на нее сетовать или восставать против нее. История полна забавных экспериментальных примеров людей, следовавших велению инстинктов по любому поводу. Они трахали все, что двигалось, воровали все, что плохо лежало, разрушали все, что им попадалось на пути. Вердикт, увы, беспристрастен и безличен: поведение, способствующее рассеянию генетического материала в среде, есть залог неподдельного удовлетворения как для тех, кто этим занимается, так и для тех, кто их окружает.