Лестница Шильда, роман - Грег Иган

Тарек переменил позу, крепко вцепившись в кафедру, но продолжал тем же голосом:

— Вы несомненно и бесспорно правы: если за Барьером существует разумная жизнь, мы обязаны истребить ее по малейшему подозрению, что она может поступить с нами аналогично. И, руководствуясь этим выводом, мы можем и ко всему остальному подходить с тех же позиций: а именно, что у жизни нет иных целей, кроме стремления поддерживать и воспроизводить себя самое, и систематическое истребление всего, кроме нас, а хотя бы и тех из нас, кто не удовлетворяет критериям безопасности, есть кратчайший путь к этой цели.

Он несколько секунд простоял молча. В комнате опять воцарилась тишина. У Чикайи перехватило сердце от ужаса и стыда. Он никогда не думал, что Тарек способен занять такую позицию, хотя, обозревая ситуацию ретроспективно, он начал понимать, что высказанная Защитником точка зрения присуща тому изначально, и никакого предательства прежних идеалов Тарек не совершал. Наверное, Тарек затем и покинул семью, оставил родной дом и друзей, чтобы сражаться за их будущую безопасность, и самим актом прибытия сюда он преобразовал себя из представителя определенной культуры в защитника более универсальных представлений о должном. Может, он и фанатик, но если так, то движет им идеализм, а никак не лицемерие. Если за Барьером обитают разумные существа, сколь угодно чуждые ему, он все равно меряет их той же меркой, с какой подходит ко всем остальным.

Тарек сошел с трибуны. После него встал Сантуш, еще один новоприбывший, и произнес пылкую речь в поддержку Мурасаки, используя примерно так же леденящие кровь выражения. Когда он закончил, полдюжины человек подхватились с мест и принялись наперебой перекрикивать друг друга.

Тарек с некоторым трудом восстановил тишину.

— Есть ли еще вопросы к Расме и Чикайе, или же нам целесообразно перейти к внутрифракционным прениям?

Вопросов не оказалось. Тарек обернулся к ним.

― Я должен попросить вас покинуть собрание.

Чикайя бесстрастно ответил:

― Удачи.

Тарек неохотно улыбнулся в ответ, точно пытаясь показать, что они оба в конечном счете могут преследовать аналогичные цели, отстаивая их по-разному.

Потом сказал:

― Не знаю, как долго это будет продолжаться, но мы не выйдем отсюда, пока не примем решение.

Выйдя в коридор, Расма повернулась к Чикайе.

― Откуда они? Мурасаки и Сантуш?

― Понятия не имею. В их сигнатурах это не указано.

Он проконсультировался с кораблем.

― Они оба прибыли с Пфаффа,[104] но истинное происхождение предпочли не разглашать.

― Откуда бы они ни оказались, напомни мне в случае чего, чтоб и ноги моей там не было.

Ее затрясло. Она безвольно обхватила себя руками.

― Стоит ли нам дожидаться их вердикта? Он может последовать и довольно нескоро. Им все равно придется огласить его публично.

― Ты о чем? Не думаю, что нам стоит возвращаться в Синюю Комнату.

― Как насчет моей каюты?

Чикайя расхохотался.

― Ты себе даже не представляешь, как это сейчас заманчиво звучит.

― Именно так оно и должно прозвучать.

Расма взяла его за руку, и он понял, что она не шутила.

― Эти тела быстро обучаются. Особенно если сохранилась память о прежнем увлечении.

― Я думал, с этим все кончено, — сказал Чикайя.

― Это персистентность как она есть.

Она повернулась к нему лицом.

― К кому бы ты ни был до сих пор привязан, обещаю, что воспоминания о нашем заочном соревновании вылетят у тебя из головы и больше никогда не вернутся. — Она усмехнулась собственному преувеличению. ― Ну или, по крайней мере, я все для этого сделаю, если ты посодействуешь.

Чикайя лишился дара речи.

Ему все в ней нравилось, но какая-то очень глубокая часть его личности все еще вела себя так, точно держаться от нее подальше было делом чести.

Он попытался подобрать нужные слова.

― Я в семь раз тебя старше. У меня тридцать один ребенок. Шесть поколений моих потомков старше тебя.

― Угу, я это уже это слышала. Ты стар, ты очень стар, ты супер-стар и на грани маразма. Но мне кажется, что в моих силах оттянуть тебя от края пропасти.

Она прильнула к нему. Запах ее тела понемногу обретал особенную значимость.

― Если у тебя есть шрамы, я их все обцелую и сведу.

— Я хочу, чтобы они оставались неприкосновенны.

— Ладно, как хочешь. На самом-то деле я, конечно, бессильна их стереть.

― Ты замечательная. Но ты слишком мало обо мне знаешь.

Расма издала недовольный стон.

― Да прекрати ты поучать всех с высоты четырехтысячелетнего жизненного опыта. Твой возраст не является естественной единицей измерения времени, с коей долженствует сопоставлять все остальное.

Она придвинулась еще ближе и поцеловала его в губы.

Чикайя не пытался отстраниться.

Она спросила:

― Ну и как тебе?

Чикайя придал лицу выражение, в некоторой степени отвечавшее довольной ухмылке квайнианского сомелье.

― Ты лучше Янна. Думаю, что ты в этом уже практиковалась.

― Хотелось бы, но… Думаю, ты оставался девственником доброе тысячелетие?

― Нет. Просто я себя так чувствую.

Расма отступила на шаг, но потом протянула руки и взяла его ладони в свои.

― Пойдем. Дождемся итогов голосования у меня. Мы не сможем проделать ничего, против чего ты бы возражал. Извращения невозможны биологически.

― Этим тебе в детстве все уши прожужжали, да? Жизнь всегда сложнее.

― Только если ты ее усложняешь.

Она потянула его за руки.

— У меня, знаешь ли, есть своя гордость. Я не собираюсь тебя до посинения упрашивать. Я даже не намерена тебе угрожать и заявлять, будто это твой последний шанс. Но я не верю, что мы чужие друг другу. Не верю, что ты в эту чушь искренне веришь.

― Не верю, — признался он.

― И разве не ты только что возгласил длинную программную речь об опасности принятия решений в обстановке информационного голода?

— Я.

Она торжествующе улыбнулась. И он не стал с ней спорить. Логика отступила в сторону. Стоило наконец повести себя так, как хочется. Но если один инстинкт говорил ему, что ее надо отвергнуть, ибо много раз он принимал именно такое решение и уже отвык считать противоположную линию поведения чем-то иным, кроме предательства, то другой нашептывал, что, если он не изменит себя, то жить дальше еще хоть век не имеет смысла.

Чикайя сказал:

― Ты права. Положим конец нашей отчужденности.

Они пошли в каюту Расмы и легли на ее постель. Все еще одетые. Они болтали обо всем подряд и изредка целовались. Чикайя знал, что Посредник сообщит ему результаты голосования немедленно. Но ожидание изматывало его. Он сделал все, что было в его силах, чтобы продемонстрировать Защитникам истинное положение дел на Той Стороне, и не мог отдыхать, не узнав, пропали эти усилия зря или же нет.