One for My Baby, или За мою любимую - Тони Парсонс

— Я хочу уйти отсюда.

— Нельзя.

— Почему?

— Потому что в этом случае они победят.

— Они победят в любом случае. Так происходит всегда.

И мы остаемся. Но ни мне, ни Джеки уже не интересно и не радостно находиться здесь. Она отвечает только тогда, когда кто-нибудь обращается непосредственно к ней, сама никаких разговоров не заводит и не поддерживает. Я отвожу свою спутницу в сторонку, где мы обсуждаем висящие на стенах гравюры, кольцо Тамсин и прочую ерунду, которая только приходит мне в голову. Наконец мы собираемся уходить. Джеки напоследок отправляется в туалет, чтобы привести себя в порядок.

В этот момент ко мне подходит Джош.

— Мне она нравится, — сообщает он. — Милая девушка.

— Мне она тоже нравится, — признаюсь я.

— Но, дорогой мой старина Элфи, когда же ты найдешь для себя подходящую женщину?

— Что значит «подходящую»? — не понимаю я.

— Дело в том, что у тебя постоянно появляются… неподходящие для тебя подружки, что ли. Взять, к примеру, твой маленький гарем иностранок. Они все, конечно, симпатичные и так далее. Наверное, ты испытывал разные ощущения каждый раз, так сказать, для экзотики и колорита. Я не влезаю в чужие дела, приятель. В свое время я на чужбине тоже позабавился на славу, и тебе это хорошо известно. Но ты не можешь принимать их серьезно, чудак. Ты же не считаешь, я надеюсь, что эта острота ощущений будет оставаться у тебя в течение всей жизни? Все эти женщины тебе не подходят. Ну а теперь еще вдобавок и мисс Половая Тряпка.

— Не называй ее так.

— Прости. И все же, Элфи, когда ты опустишься на землю? Она ведь не Роуз, правда?

— Мне кажется, она понравилась бы Роуз. Наверное, Роуз посчитала бы ее забавной и совсем не глупой.

— Немножко грубовата, но это и понятно. Зато язык у нее без костей, да и палец в рот не клади.

— Наверное.

— Но что такого замечательного в том, что она моет полы и таким образом зарабатывает себе на жизнь? То, что она бедна, еще не означает, что она хрустальной чистоты человек.

— Она одна воспитывает ребенка. У нее девочка двенадцати лет. Мне кажется, что того, кому это удается, можно назвать смелым человеком.

— У нее есть ребенок? Тогда смелым скорее можно назвать тебя, Элфи. Я бы не стал связываться с женщиной, у которой под боком будет присутствовать вечное напоминание о моем предшественнике. Извини, конечно, за прямоту… — Он насмешливо поднимает свой бокал с шампанским, словно хочет произнести тост. — Ты, оказывается, куда лучше меня.

— А я никогда в этом и не сомневался, Джош.

Мы оба смеемся, но как-то невесело. И теперь я задумываюсь над тем, что я сам, собственно говоря, делаю здесь, в компании совершенно чужих мне людей? Неужели я пришел сюда только потому, что больше мне и идти, в общем-то, некуда? Или, может быть, подсознательно мне все-таки хочется находиться рядом с этой толпой, чтобы вот так же беззаботно пить и веселиться, позабыв обо всем, что творится на свете? Ну и что с того, что мне вовсе не наплевать на окружающих? Или же моя проблема заключается в том, что чужие трудности мне совсем не безразличны?..

— Как вы назовете состояние женщины, у которой парализована нижняя часть туловища? — выкрикивает тем временем Дэн.

— Замужество, — отзывается Джош, и под всеобщий хохот мы с Джеки покидаем этот дом.

Мы берем такси до вокзала. Джеки молчит, удобно устроившись на заднем сиденье большого черного автомобиля.

— Мне кажется, ты была там самая красивая, — замечаю я. — И самая умная.

— Я тоже так считаю. Тогда почему мне сейчас как-то не по себе?

На этот вопрос я не нахожу ответа.

Я наблюдаю, как Джеки идет по платформе, заходит в поезд, чтобы отправиться к себе в Эссекс. Она не оборачивается. Но когда я собираюсь уходить, Джеки вдруг высовывается из окошка, машет мне рукой и улыбается. Она словно хочет сказать: «Не волнуйся, они не смогут обидеть меня на долгое время. В конце концов все будет хорошо».

Она храбрая. Очень. Вот она какая. Джеки — храбрая женщина.

«Да, — думаю я про себя. — Это могла бы быть она».

34

Иногда мне кажется, что умершие люди живут в наших снах. Рай, следующее перевоплощение, загробный мир — как ни назови, это все можно прочувствовать, только когда спишь.

После того как Роуз погибла, я видел ее во сне. Не часто. Всего несколько раз. Но эти сны являлись так отчетливо, как наяву, и я никогда не забуду их. Они были для меня такими же реальными, как, например, день нашей свадьбы или знакомства или тот трагический день, когда она умерла.

И я до сих пор не знаю, как мне следует воспринимать эти сны. Может быть, они стали всего лишь результатом моих переживаний, моей потери и разыгравшегося от горя воображения? Или это действительно была она? Ведь то, что я видел, когда спал, совсем не походило на то, что я иногда придумывал сам.

В том сне, который потряс меня больше всех остальных, Роуз прогуливалась возле футбольного поля, расположенного в тех местах, где она родилась и росла. Все было таким же, как в жизни: и сама Роуз, и это поле, и ряд магазинчиков рядом с ним. Но кое-что показалось мне странным. Между нами как будто возникла некая стеклянная стена, доходящая до самого неба. Впрочем, Роуз она совершенно не беспокоила. Да и меня, кстати, тоже. Но тем не менее стена разделяла нас, и, когда я спросил Роуз, не может ли она остаться со мной, ее лицо сморщилось и она заплакала, отрицательно мотая при этом головой.

Она казалась мне вполне счастливой. Но не могла оставаться со мной. И от этого печалилась. И вот этот сон окончательно заставил меня поверить в то, что умершие люди живут в наших снах.

Возьмем, например, Фрэнка Синатру. Если вам захочется посетить его могилу, вам придется отправиться в Калифорнию, в Палм-Спрингс. Там вы должны будете найти мемориальное кладбище, где вам подскажут, что Фрэнк похоронен в секторе Б-8, на участке 151.

Я лично там ни разу не был. И вообще не люблю ходить на кладбища. Я, кстати, не был на кладбище у Роуз со дня ее похорон. Нет, я, конечно, не расстроюсь, если проведу некоторое время возле ее могилы. Наоборот, меня это, должно быть, успокоит. Особенно если потом я зайду в маленькую церквушку на вершине холма, откуда хорошо видно все окрестности, все те места, где выросла Роуз. Я не хожу туда вовсе не потому, что не хочу грустить, и не потому, что мне все равно. Просто считаю, что самой Роуз там нет. Точно так же я уверен в том, что Синатра — его сущность, искра, то, что делало его именно тем человеком, которым он был при жизни, — находится вовсе не в Калифорнии, не в Палм-Спрингс на мемориальном кладбище. Синатра находится где-то в совершенно другом месте. И Роуз тоже.

Если вам хочется вспомнить умерших, вернее, если вам хочется увидеть их, вы мечтаете встретиться с ними, увидеть, как они улыбаются, тогда вам нужно заглянуть в себя. Вот где живут ушедшие от нас люди.

Моя бабушка стала видеть умерших. Что меня пугает, так это то, что иногда она при этом не спит, а видит их как бы наяву. Ей не надо засыпать для того, чтобы встретить мертвых.

Чтобы ей было удобнее пользоваться телефоном, я купил бабуле маленький беспроводной аппарат и внес в него самые любимые ее номера: моей мамы, моего отца, Изюмки, свой собственный, нескольких ее подруг-старушек и приемной врача. А буквально на следующий день она мне заявляет, что ее муж запрограммировал ей новый телефон и как это здорово! Мой дедушка, который вот уже двенадцать лет как умер.

Я даже не знаю, как на это реагировать. Может, перевести все в шутку? Или осторожно намекнуть ей на то, что ее мужа уже давным-давно нет в живых? Я теряюсь, но и оставить без внимания тоже не могу. Мне становится страшно даже представить себе, что она в скором времени попросту сойдет с ума, если уже сейчас не может отличить меня от своего покойного супруга.

— Бабуль, — осторожно начинаю я, — ты разве ничего не помнишь? Ведь это я внес все нужные номера в новый телефон. Это ведь был не дедушка, а я.

Она долгое время молча смотрит на меня. Затем будто в глубине ее мозга включается какая-то лампочка, и она только недовольно качает головой. Но я не уверен в том, дошло ли до нее, что это именно она ошиблась, а не я.

Изюмке тоже становится все сложнее находиться рядом с моей бабушкой. Та без конца болтает о братьях, которые уже давно умерли, вспоминает деда, который якобы частенько забегает навестить ее. Дальше — хуже. Разговор уже идет о ее собственных родителях, потом о ее маленькой дочке, сестре моего отца, которая умерла от пневмонии еще во младенчестве. Кстати, именно это свое эмоциональное потрясение отец позже описал в первой главе книги «Апельсины к Рождеству».

Моя бабушка говорит об умерших так, будто все они живы до сих пор и находятся где-то поблизости. А ведь Изюмке еще не исполнилось и тринадцати. Жизнь ее только начинается, она ничего не знает о смерти, а потому не понимает, как ей нужно реагировать на бабушкины рассказы. Я испытываю примерно те же чувства, что и Изюмка.