Герой Ее Величества - Дэн Абнетт

— Есть сор и брожения, куда мог спрятаться французик? — спросил О'Бау.

— Нет. Никаких.

Уравнитель нахмурился и отвернулся. У камина стоял заставленный напитками столик. Великан положил меч и взял с него бутылку, вытащив пробку зубами.

Аптил облизнул губы и глубоко вздохнул, зная, что настал момент действовать.

Схватив со стола клинок, он отшвырнул оружие в дальний угол комнаты и что есть силы врезал О'Бау. Тот, падая, задел стол, и оба врезались в стену, подняв хаос из рук, ног и разбивающихся бутылок.

— Это за Дрю, — пояснил Аптил, пнув ошеломленного громилу и перекинув через банкетный стол на подставку для свеч. — Это за Руперта, — добавил он.

Удар О'Бау заставил австралийца согнуться пополам. Задохнувшись, он упал на колени к ногам великана, шипя, как проткнутый баллон.

— Это для начала, — сказал Уравнитель.

Агнью и Дрю набросились на О'Бау, но тот отшвырнул обоих, словно стриптизерша, сбрасывающая с себя одежду. Блюэтт приземлился на пол у окна, не в силах встать. Агнью рухнул в кресло у двери. На его лице было написано чудовищное разочарование.

— Получается, — сказал О'Бау, поднимая Аптила за горло одной рукой, — вы все председатели.

— Извини, — отозвался слуга, поднимаясь на ноги. — Прошу, освободи моего друга Аптила. — Он сжал кулаки и принял боксерскую стойку. — Дерись со мной, если хочешь.

Великан отшвырнул Аптила в сторону и направился к Агнью.

— Не зли меня, — сказал он. — Я из тебя фарс сделаю.

Слуга нанес мощный удар О'Бау в лицо, но тот даже не пошевельнулся. Агнью поморщился, тряся разбитой рукой. Великан улыбнулся и вынул из-за пояса тесак, на лезвии которого заиграли отблески света.

— Время задирать свиней, — объявил он.

Тут на него рухнул кот.

Он спрыгнул откуда-то со стропил разрядом рыжевато-коричневой молнии, и О'Бау исчез под этой пушистой горой. У Агнью перехватило дыхание, но потом он отодвинулся от двух бьющихся на полу тел: Уравнителя и громадного кота размером с великана — кота с пальцами, в дублете и бриджах.

Из-под его ногтей выступили острые когти.

Раздались пронзительные крики.

— Так как же честь и долг? — спросила Долл у толпы.

— Как бы там ни было, они уходят быстро, — присоединилась Элис Мантон. — Богиня, о великая, скажи, как заключить нам сделку?

Долл раскинула руки, обратившись к толпе в зале. У ее ног сидели охотники любви: Артемида, Диана и Орион — и с обожанием снизу вверх смотрели на нее.

— За мир! — воскликнула Долл. — Я в смятении,

И именно я должна сделать выводыВ честь славы, благородства, долга, прав.Смотрите не на даму ночи,А на богиню дня!Глориана! Благословенная Глориана!Никогда более благородный лоб не венчался короной.Более благородная десница не правила этим городом!Этот город, этот бург, эти земли.Из всех прекрасных городов ни один не сможет сравнитьсяС гордым Римом, прелестной Веной, полной воды Венецией,Где гондольеры поют гимн красотеВеликой Лагуны, с благородным Мадридом,Прекрасной Барселоной и Парижем, жемчужиной континента!Никто из них не сравнится с Лондоном,Словно замок венчающим серебристую Темзу.

Долл замолчала, ибо толпа разразилась таким громом аплодисментов, что тот заглушил остальные слова. Она стояла, широко раскинув руки, и ждала, пока шум стихнет, а затем посмотрела вниз, на Элис и Мэри.

— Великолепно, великолепно! — промурлыкала миссис Мерсер со слезами на глазах.

Элис побледнела от нахлынувших чувств и не могла говорить. Долл с беспокойством взглянула на Горация Катона, игравшего Ориона. Тот не сводил глаз с Королевского павильона, судорожно стискивая в руке лук.

Аплодисменты начали стихать.

— Но что есть красота серебристой ТемзыВ сравнении с этим превосходством смысла мира.Божественной Глорианой, богиней дня?Если царит истина и наши сердца объединены в Союзе,Давайте же вновь возложим корону на ее чело!

Теперь аплодисменты звучали даже громче. Их подхватили толпы за стенами дворца, и Ричмонд сотрясла волна ликования. Знать в Королевском павильоне кланялась королеве и подкидывала шляпы в ночной воздух ничтожным подобием фейерверка.

Долл перевела дух. От ее дыхания газ чепца заколыхался.

Где же Руперт?

Триумф чувствовал, как неприятно ворочаются кишки у него в животе. Он стоял у самого шатра позади Джасперса, Тонгфор прижимал к его горлу клинок. Преподобный что-то мычал над талисманом, сжимая его потными руками, и именно от этого неразборчивого бормотания Руперту было не по себе. Примерно так же он чувствовал себя, когда Вулли устроил ему проверку с тем нечестивым пергаментом. В воздухе витала черная магия — в этом не было никаких сомнений.

Со своего места Триумф ясно видел стоявшую на сцене Долл, Элис Мантон, Горация Катона и Мэри Мерсер, сидящих у ее ног, а также ликующую толпу.

Джасперс поднял руку и с треском раздавил талисман. Его осколки песком просыпались сквозь пальцы преподобного, и ночной ветер унес их.

Он повернулся к Триумфу.

— Дело сделано, — ухмыльнулся священник, но лицо его было бледным, а на лбу выступил пот, словно он только что пробежал марафон в куртке на меху.

— Что сделано-то? — спросил Триумф.

— Посмотри на Катона, — ответил ему Джасперс. — Круглый дурак. В его колчане отравленная стрела. Через пару секунд он ею воспользуется.

— Значит, Катон тоже участвует в заговоре?

— Он? Не по своей воле, — усмехнулся преподобный. — Я только что отправил архидемона из ада в его ничего не подозревающую душу. Тот скажет ему, что делать.

Триумф через полог шатра посмотрел на актера. Тому было жарко и неудобно, он выглядел растерянным и сильно беспокоился. Рука его на древке лука дрожала, и он как раз потянулся к колчану, висевшему за спиной. Никто из присутствовавших этого не заметил. Они все слишком увлеклись, аплодируя Долл.

Гораций достал стрелу.

Триумф незаметно опустил левую руку и, сжав рукоять couteau suisse, висевшего на поясе, нажал на кнопку.

В рапиру тот не превратился, как ни надеялся Руперт. Кажется, приказам оружие не подчинялось, а деликатности момента не понимало.

Тем не менее оно порадовало хозяина длинным прямым ножом для резки жареного мяса. Четыре дюйма стали вонзились в бедро Тонгфора.

Тот завопил, и Триумф изо всех сил толкнул его, подавшись назад. Клинок скользнул над ухом морехода, глубоко царапнув кожу, но Бонвилль оказался слишком нерасторопным и не смог остановить Руперта.