Иди через темный лес. Вслед за змеями - Джезебел Морган

Я молча покачала головой. Сейчас я ощущала, словно из меня рывком выдернули стержень. Вроде еще стою на ногах, но через пару минут скомканной тряпочкой осяду на пол.

– Хватит, – всхлипнула я и оттолкнула Финиста с дороги. Тьма, густая и холодная, мне не мешала. Меня все еще вела золотая нить, и как наяву я видела впереди сияющий образ Марьи.

Чуть посветлело, и последние метры я почти бежала. Дыхание вырывалось изо рта паром, от мороза начало ломить пальцы. Свод пещеры поднимался все выше и выше, пока не раскололся, обнажив блеклую полосу неба, затянутого серыми тучами. На голову падали редкие крупные снежинки.

Обвал скосил своды пещеры, крупные валуны раскатились во все стороны. Среди них слабо мерцал огромный кусок то ли льда, то ли горного хрусталя, отражая блеклый рассеянный свет. Снежинки не таяли на его гранях.

Я едва не споткнулась и дальше пошла медленно, до боли в глазах вглядываясь в мутную глубь кристалла. Там что-то темнело: может, просто кусок породы, а может…

Марья.

Я провела по гладкой, отполированной до стеклянного блеска грани кристалла, словно стирая наледь с окна, но он все равно остался мутным. Я не могла разглядеть детали, только размытый, скованный туманом силуэт.

Сестра спала, как дома, раскинувшись внутри кристалла как на самой мягкой кровати, волосы разметались вокруг бледного лица. Она не дышала.

– Не волнуйся, – с жалостью сказал Финист, глядя, как с тихим отчаянным воем я пытаюсь царапать ледяные грани. – Она жива. Я умею быть благодарным. Я просто не мог допустить, чтобы с ней что-то случилось, чтобы ненасытный лес до нее добрался.

– Да, – тихо подтвердил шаман, – она жива. Я вижу, дух ее не покинул тело. Тебе нужно только разбудить ее.

– Как жаль, что я не прекрасный принц, – с сарказмом всхлипнула я, утирая слезы. Пояс Яги предупреждающе покалывал, но я игнорировала робкие и слабые иглы боли.

– Вытащи ее, – попросила я Финиста, но он только головой покачал.

– Если б эти чары так легко можно было снять, они не уберегли бы твою сестру от леса и его навий. Но ты живая. Тебе это будет под силу.

В этот момент в нем больше было от охотника, чем от мертвой птицы, но я запретила себе это замечать.

Прижавшись лбом ко льду, я закрыла глаза, чтобы не видеть застывший силуэт сестры. Как мне спасти ее? Как вытащить из этой то ли ледяной, то ли каменной тюрьмы? Вряд ли тут поможет обычный поцелуй.

– Девичьи слезы горючи, – так же тихо сказал шаман. В задумчивости он водил ладонью по хрустальной грани, и мерцающий свет отбрасывал на его лицо пугающие отблески, и он казался совсем стариком, уставшим и седым.

– Вот только на девицу тут только Марья и тянет, – снова огрызнулась я, мысленно проклиная Финиста. Как заставить спящую красавицу плакать? Что пробьется сквозь толщу камня, что ее разбудит?

Озаренная глупой идеей, я всем телом повернулась к шаману. Меня снова начало потряхивать от нервного напряжения.

– Дай мне флейту!

Он замер на мгновение, словно сомневаясь, словно не находя в себе сил хоть на мгновение с ней расстаться, но все же доверчиво вложил ее в мои пальцы. Зажмурившись, я робко выдохнула первый трепещущий звук, едва слышимый, как сдерживаемый всхлип.

А затем заиграла.

Конечно, я не умела обращаться с флейтами, да что там, я никогда даже гитару в руки не брала, что уж говорить об инструментах сложнее! Но мелодия сама подхватила меня и начала управлять мной, говорить за меня. Душа мертвой девушки плакала, повторяя свою историю, увлекая всех нас в водоворот своего отчаяния. Я дала ей выговориться и выплакаться, вместе с ней заново переживая предательство, а затем заставила рассказать мою историю.

Мелодия взвилась к сводам пещеры, превратилась в тонкую нить и скользнула в крошечную, незаметную трещинку в кристалле. Теперь флейта плакала о моих ошибках, о моем беспросветном отчаянии, когда я не могла представить, как, как мне тянуть сестру, спасать ее от той ответственности, что обрушилась на меня лавиной. Флейта плакала о разрушенной дружбе, о забытом доверии, о холоде, разделившем меня и Марью вернее граней кристалла. Флейта плакала о моей усталости, о ее усталости, о ее страхе, когда единственный маяк в ее жизни погас и она осталась в темноте.

Флейта плакала о том, что нельзя вернуть прошлое и потерянное, но можно создать новое, разжечь новый огонь, что осветит путь и обогреет.

Флейта плакала, и я плакала вместе с ней, ледяные слезы, совсем не горючие, текли по моим щекам, и исходящий от кристалла мороз превращал их в крошечные льдинки. Они падали, разбивались с тихим звоном, который нельзя было услышать и нельзя было не ощутить всем телом, и этот звон вплетался в рыдание флейты, в ее щемящую мелодию.

Когда легкие начали гореть с непривычки, я выдохнула последний звук и замерла. Костяная флейта тихо хрупнула в дрожащих пальцах и рассыпалась на крошечные частички: вместе с последней нотой ее покинула и мятущаяся душа девочки. Наверное, она тоже решила забыть прошлое и разжечь для себя новый огонь.

Кристалл стал прозрачным, словно от него осталась одна оболочка, тонкая, только тронь – и она разлетится на осколки. Марья шевельнулась, словно перекатилась по кровати, на ее щеке блеснула слезинка.

– Удалось! – одними губами выдохнула я, прижимая ладони к груди.

Очертания ледяной глыбы размылись и растаяли.

И когда от кристалла остался только холод и несколько блестящих кусочков на земле, Марья открыла глаза.

23

Начистоту

Я ждала ее первых слов и боялась их. Вот сейчас она ляпнет привычную грубость, и зыбкая радость встречи исчезнет, вернется тяжесть ярма на шее, тяжесть долга и ответственности. Но Марья молчала, тряслась и переводила взгляд с меня на Финиста и обратно. Когда пауза затянулась до неприличия, она порывисто бросилась ко мне и уткнулась лбом в грудь.

– Тише, милая, – дрогнувшим голосом прошептала я, осторожно обнимая ее за плечи. – Все хорошо. Я тебя нашла, сейчас мы пойдем домой…

Она тряслась в моих объятиях не то от запоздалого страха, не то от беззвучных рыданий.

– Ты уверена, что это настоящая твоя сестра? – тихо спросил шаман из-за спины. – Уверена, что не очередная тварь под личиной?

Я хотела рявкнуть на него, мол, как смеет он сомневаться, что после всех испытаний и мороков я снова могла обмануться. Но я смолчала. В конце концов,