Уиронда. Другая темнота - Луиджи Музолино
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Джако остался лежать в кровати, дожидаясь, пока эрекция прекратится, и обдумывал сон, который уже почти стерся из памяти. Потом потянулся, откинув голову назад.
И впервые увидел трещину над изголовьем.
Совсем не тонкую.
В половину мизинца.
– Проклятье!
Три дня назад, когда Джако, приложив невероятные усилия, передвинул кровать, чтобы пропылесосить, и снял изображение Иисуса (которое обожала Пьера), этой трещины тут не было. А сейчас она, кривая, зазубренная, как молния греческого божества из детской книжки, бежала по стене.
А может, это старческое слабоумие играет с памятью? Он точно принял утром таблетки? Так деменция и начинается?
Трещина вырывалась из-за головы Иисуса, создавая странную перспективу и делая фигуру Спасителя еще более мученической, а потом бежала вправо по штукатурке, вдоль стены, в которой была дверь в спальню.
Джако Боджетти снова лег (казалось, с каждым пробуждением ему требовалось все больше времени, чтобы подняться), потом спустил ноги на паркет и вытащил из стакана вставную челюсть. Взял очки с тумбочки, надел, встал и подошел к стене.
Ну да.
Почти невидимая известковая пыль на паркете. Неужели стена треснула, пока он спал? Произошло землетрясение? Или всему виной вибрация от постоянного гула самолетов?
– На этот раз я заставлю управляющего пошевелиться, заставлю-заставлю, можете не сомневаться, – проворчал Джако, прекрасно зная, что ни за что не позвонит этому скряге Франко Менса, чтобы сорок пять минут потратить на жалобы, а в ответ не получить даже обещания что-то исправить.
Джако проследил за трещиной до двери, а потом вышел в прихожую.
– Будь она неладна! – прошипел он и добавил, слегка улыбнувшись: «А ведь такое ругательство действительно услышишь только от стариков».
Трещина шла и дальше. Черная извилистая линия ползла прямо по косяку, прорезая дерево, а потом змеилась по правой стене прихожей до самой двери в квартиру. Местами щель становилась настолько толстой, что Джако мог засунуть в нее мизинец.
Он открыл дверь и вышел на лестницу. Трещина бежала по стене площадки, над дверью лифта, а потом, повернув почти на девяносто градусов, устремлялась вниз по пролетам, насколько Джако хватало глаз.
Интересно, она заканчивается на первом этаже или уходит в фундамент?
Джако вернулся в квартиру и запер за собой дверь, как будто та могла оградить от неприятного зрелища. Ему стало не по себе. А каждый раз, когда он нервничал, его усталое сердце начинало испуганно пускаться вскачь.
Вдруг потолок обрушится прямо мне на голову? Господи, ну почему нельзя жить спокойно?! А если это все мне померещилось?
Над крышами с ужасным грохотом пронесся еще один самолет; криииик, Джако услышал, как, тихонько повизгивая, застонала стена – точно такой же звук издавали дома, в которые попадала бомба, за секунды до того, как обрушиться, – и пока самолет не улетел подальше в сторону аэропорта, старик стоял посреди прихожей, замерев и затаив дыхание, уверенный, что ему на голову вот-вот рухнет и штукатурка, и само перекрытие. А завтра на первой странице La Stampa заглавными буквами напишут:
В РАЙОНЕ РОЗЕЛЛА ОБРУШИЛСЯ СТАРЫЙ ДОМ, СТАРИКИ ПОД ЗАВАЛАМИ, СПАСАТЕЛИ ПРОДОЛЖАЮТ ПОИСКИ
Посыпавшаяся из трещины штукатурка облачком взметнулась в воздух; нет, наверняка, это все ему померещилось от испуга.
И стена не стонала.
И дом не обрушился.
Разумеется. Стены ведь не падают, как карточные домики. Хотя и дураку понятно – что-то случилось с каркасом здания, что-то серьезное, и нужно действовать немедленно. Остается лишь ответить на вопрос – это сломалось в доме или в его голове?
Джако нехотя сделал два шага вперед, уперся лбом в стену и заглянул в трещину, прижав ладони к вискам.
Ничего.
А интересно спросить, что он собирался увидеть внутри? Потом Джако приложил к трещине ухо, почувствовав себя еще более нелепым. И услышал хруст, как будто кто-то разминал затекшие ноги, вздох, а потом слова:
– Джако. Помоги мне. Иди за мной.
Джако вскрикнул и неуклюже отпрыгнул от стены. Сердце начало отплясывать тарантеллу, и старик принялся делать глубокие вдохи, «глуууубоооокиииииие вдоооохиииии», как говорила, растягивая слова, доктор Джильи.
Вот оно, не заставило себя долго ждать. Старческое слабоумие, со всеми своими прелестями. Проклятая болезнь взялась за него всерьез. Еще немного – и он будет ходить под себя и нести всякую чушь, как Грация Колдунья.
Ужасная перспектива, но она не так пугала его, как мысль о том, что минуту назад с ним разговаривала трещина.
Джако надеялся, что все еще спит, и молился в душе, чтобы это не было признаком прогрессирующей болезни. Старик задумался, стоит ли снова подойти к трещине, и решил – а если сделав это, он в определенном смысле даст шанс невозможному стать возможным?
Поэтому сказал себе: «К черту», повернулся и отправился к телефону, стоящему на «Зингер», швейной машинке Пьеры, которая могла считаться настоящим антиквариатом.
– Ну, Менса, сейчас ты у меня попляшешь.
Джако открыл небольшой телефонный справочник и стал искать номер управляющего, пробегая глазами имена, написанные мелким аккуратным почерком.
– Ну вот и…
– Джако. Иди за мной. Помоги мне, а я помогу тебе.
На этот раз Джако Боджетти не закричал. Кричать он не мог. Шепот из-за его спины юркнул в грудную клетку и сжал сердце железными щупальцами, а мозг оплели ветки ядовитого плюща. Правый глаз сам собой закрылся, половина картинки исчезла. Джако тут же описался и обкакался, но какое это теперь имело значение.
Я умираю. У меня инфаркт.
Телефонный справочник упал на пол. Джако замер на пороге кухни и через полуоткрытую дверь на балкон посмотрел на скворца в клетке.
Кто теперь будет его кормить?
Фаустино вцепился в прутья и яростно махал крыльями, словно на полу клетки развели костер. Он повторял какие-то слова – Джако понадобилось несколько секунд, чтобы их разобрать. Но когда он понял, что говорит скворец, с губ Джако сорвался сдавленный крик.
Это просто невозможно. Фаустино принадлежал к породе скворцовых, которые называются священные майны. Как записывающие устройства, они повторяют все, чему учит их хозяин, подражая его интонациям и тембру голоса, хотя не понимают сказанного.
Фразу, слова которой сейчас вылетали из оранжевого клюва Фаустино, скворец слышал один раз пятнадцать лет назад, и запомнить никак не мог. Тем более что Джако никогда ее не повторял, потому что сам хотел бы забыть.
– Пасту с тунцом не надо посыпать пармезаном. Пасту с тунцом не надо посыпать пармезаном. Пасту с тунцом не надо посыпать пармезаном. Не надо. Не надо. Не надо.
Именно таким голосом, какой был у умирающей Пьеры.
Наконец заклинание, пригвоздившее Джако к месту, перестало действовать, ноги подкосились, и он шлепнулся на задницу, потянув за собой телефон. Тапки разлетелись в разные стороны.
Старик лежал на полу, тяжело дыша и гадая, не
