Уиронда. Другая темнота - Луиджи Музолино

Последний раз он видел Грацию две-три недели назад и теперь с ужасом отметил, насколько хуже ей стало. Одевалась она всегда довольно кричаще, но при этом раньше была неизменно опрятна.

Боже, пожалуйста, не дай мне дожить до такого, пожалуйста, позволь мне умереть раньше… – взмолился Джако. – Проклятье, надо кого-нибудь позвать.

Серый халат, болтавшийся на костлявом теле Грации, открывал ноги ниже колен, морщинистые плечи и руки, усеянные пигментными пятнами. В правой руке, с покрытыми алым лаком ногтями, она держала тяжелую книгу в кожаной бордовой обложке. Лицо напоминало маску клоуна после попойки. Грация, очевидно, пыталась накраситься, но сумела лишь испачкать губы помадой и намазать тушь на веки. Волосы, которые раньше она прятала под разноцветным тюрбаном, сегодня были растрепаны и напоминали грязную швабру. Как у пугала, стоящего у пыльной дороги.

– Грация, что случилось? – спросил Джако, думая, когда же этот дурацкий день наконец закончится. Не зная, что делать, он подошел к Грации. – Иди в квартиру, давай я тебя уложу в постель и кого-нибудь позову… Тебе нужна помощь.

– Барби. Старый район съел мою Барби. Ты знаешь об этом, Джако? Я – да. Я знаю. Я ее слышу. Не позволяй управлять собой тому, что живет в трещинах, Джако. Ни за что. Нельзя этого делать, ты сильнее, чем Старик. Моя Барби… – протянула Грация и чуть ли не вприпрыжку прошлась по коврику у двери. Она двигалась как-то неестественно, и это пугало. К тому же совсем исхудала – наверное, не ела несколько дней, подумал Джако.

– Твоей Барби мы тоже поможем. Идем.

Джако взял ее за локоть, чтобы проводить в квартиру, но Грация вдруг воспротивилась, издав какой-то совершенно животный крик. Она прижала книгу к груди, и Джако успел прочитать ее название; вытесненные на обложке обычные прямые буквы имели странный металлический оттенок.

НАУКА О МЕРТВЫХ СРЕДАХЭНРИКО БЕДОЛИС

Грация увидела, что он с любопытством смотрит на обложку, и ее губы растянулись в улыбке, обнажив дряблые десны, напоминающие мясное филе, которое забыли убрать в холодильник. Вставной челюсти во рту не было. Потом Грация задрала голову, посмотрела на трещину в стене, над дверью квартиры, и ее глаза закатились так, что стали видны только желтоватые склеры, испещренные сосудиками. В этот момент Джако понял – перед ним не Грация Де Микелис. А нечто иное. Она ткнула пальцем в трещину, ползущую к двери в подъезд, а потом схватила Джако за руку с такой силой, какой просто не могло обладать это дряхлое, иссохшее тело.

Когда Грация заговорила снова, из горла выходил не ее голос. А голос кошмара, голос безумия. Голос Пьеры и Фаустино, голос бомб и асфальтоукладочных машин, голос домов, которые старательно возводят кирпичик за кирпичиком и которым рано или поздно суждено разрушиться, как любому творению человека.

– Иди-и-и за мноой, Джако. Ты должен. Ешь. Иди за мной. Я помогу. Тебе!

– Н-нет! – Старик инстинктивно сделал два шага назад, а Грация уронила книгу и кинулась к нему. Она двигалась неестественно быстро. Зрачки вернулись на место и голос стал прежним. Но несла она какую-то чепуху.

– Божества, думающие думы в древних храмах под землей… Это сказал город. В трещинах. Ты ведь тоже слышал, да? Мечты людей, их кошмары, смерть – это все энергия, которую способны поглощать некоторые районы, так написано в книге. Они сами словно живые. А живой не хочет умирать. Розелла не хочет умирать. В отложениях смерти образуется мертвая среда, которой питается район. Некоторые города, как губки, впитывают и хранят воспоминания и обгладывают жизнь, как куриную кость. Джако. Не ходи!

Грация вцепилась в его рубашку тонкими пальцами. Она была сильнее, чем Джако. Намного сильнее. Старик не понимал, о чем она говорит, но слова о древних божествах, живущих под землей, напомнили о странных помехах на линии во время звонка в поликлинику. Может, это розыгрыш, шутка, может, кто-то хочет свести его с ума или выманить деньги? Грация заговорила снова, чужим голосом, будто у нее опять начался шизофренический бред.

– За мноооой! Старииииик! Иди за мнооооой!

Удар пришелся в грудь Джако и чудом не сбил его с ног. Сильный, как ударная волна после бомбежки, которая иногда чувствовалась даже в бомбоубежище. Грация словно превратилась в бетонную статую. Джако споткнулся и наступил одной ногой на трещину в напольной плитке.

– Грация, я пойду позову кого-нибудь, чтобы тебе помогли… – сказал Джако, потирая место удара. Но из глаз Колдуньи вдруг полился свет – болезненный, гипнотический, напоминающий свет фонаря в подземелье.

– За мной. Сейчас же! – воскликнула она тоном, который не допускал ни отказа, ни промедления. Джако почувствовал – если он сейчас не послушается, произойдет что-то ужасное, непоправимое. И он уже никогда не сможет вернуться в свою квартиру на пятом этаже, хоть на лифте, хоть пешком.

Зайдя в квартиру, Джако наклонился, чтобы подобрать «Науку о мертвых средах» – странную книгу, о которой никогда раньше не слышал. Ему показалось, что в трещине между кирпичами и штукатуркой, на стене у входа, шевелится какая-то слизь.

Помни о таблетках. И о приеме у врача.

Грация протянула руку и резко дернула дверь на себя. Та захлопнулась, как крышка гроба, потревожив тишину подъезда.

Когда человек счастлив, ему иногда кажется, что все вокруг живое, что неодушевленная материя радостно вторит биению его сердца. Но сейчас радости не было и в помине. Родной дом Джако Боджетти, где прошла вся его жизнь, в один миг стал чужим и небезопасным. Он оказался полон тайн и обмана, как будто здесь разыгрывали спектакль его жизни, и занавес вот-вот готов опуститься.

Сглотнув, Боджетти поправил мятую рубашку, открыл дверь и вышел на раскаленную солнцем улицу. Его поприветствовал грохот самолета и собственная тень, растекшаяся по асфальту, как расплавленный свинец.

* * *

Старик-с-пальчик, вот кем чувствовал себя Боджетти, пока сгорбившись брел за трещиной, убегающей с тротуара перед домом в переулки района. Потрепанные облака то и дело закрывали солнце, то рассеивая, то фокусируя его лучи, как линза, из-за чего становилось еще жарче. Одежда прилипла к телу, пропитанная потом, который вонял старостью и лекарствами.

Края трещины казались относительно ровными. Пересекаясь с другими трещинами, она становилась немного шире, и Джако видел, что от нее отходят небольшие углубления, как шипы от стебля ядовитого растения. Порой она поднималась на стены или пряталась за вывески магазинов, но потерять ее из виду было невозможно. Пару раз, когда она становилась очень широкой, внутри что-то жутковато блестело, словно уродливый плюшевый мишка, которого Джако подарили в детстве, смотрел оттуда своими глазками-пуговицами.

Происходящее казалось ему бредом, но Джако знал, что вернуться не может. Страх и нездоровое любопытство заставляли его идти вперед.

Теперь он шел по виа Монвизо, главной улице района, которая делила