Эмфирио - Джек Вэнс

«Не забуду. А теперь — прощайте!»

«До свидания, Гил Тарвок, до свидания!»

С печалью в сердце Гил смотрел на «Грейду», уплывающую в ветреное голубое небо Африки. Но когда звездолет коммерсантов наконец превратился в точку и пропал, печаль сменилась радостью — не всякому выпадало впервые оказаться на Земле с чем-то вроде миллиона талонов в кармане! Гил вспомнил детство — нереальные годы, подернутые золотистой туманной дымкой. Сколько раз они с Флориэлем валялись в сухой траве на холмах Данкума, мечтая о путешествиях и финансовой независимости! Как ни удивительно, им обоим это удалось — каждому на свой лад. И Гил попытался представить себе, по каким закоулкам Галактики блуждает сейчас Флориэль. Жив ли он еще? «Бедняга Флориэль! — подумал Гил. — Потерянная душа...»

Целый месяц Гил разъезжал по Земле, посещая достопримечательности — заоблачные небоскребы Америки и не менее чудесные подводные города Большого Барьерного рифа, необъятные парки-заповедники, где не разрешалось летать никаким аппаратам. Он посетил восстановленные центры античных городов — Афин, Вавилона и Мемфиса, средневековых Брюгге, Венеции и Регенсбурга. Повсюду и на всем, иногда едва заметно, а иногда подавляюще, лежало бремя бесчисленных веков истории. От каждого клочка земли исходила эманация миллионов трагедий и миллионов торжеств, рождений и смертей, страстных поцелуев и пролитой крови, пожаров и энергичного зодчества, песен, пьяного разгула, мрачных заклинаний, военных кличей и безумств. Каждый холм, каждый прибрежный откос, каждый склон, разрезанный дорогой, состояли из бесчисленных напластований прошлого — слой за слоем, эпоха за эпохой, катастрофа за катастрофой — то отдельных и бессвязных, то непрерывно переходящих из одних в другие. Гилу рассказывали, что по ночам на Земле нередко появлялись призраки — в парках вокруг древних дворцов, в горах Кавказа, на вересковых пустошах и торфяных болотах Севера.

Гил начинал приходить к тому мнению, что земляне одержимы прошлым — подтверждением этой теории служили многочисленные традиционные процессии и костюмированные шествия, соблюдение анахронистических традиций и существование Исторического института, регистрировавшего, обрабатывавшего, индексировавшего и анализировавшего мельчайшие факты, относящиеся к происхождению и развитию человечества... Исторический институт! Рано или поздно Гилу следовало навестить главное управление института в Лондоне, хотя по какой-то причине, которую Гил не желал формулировать, он не спешил с этим визитом.

В Санкт-Петербурге он повстречал стройную молодую блондинку из Норвегии по имени Флора Айландер, чем-то напоминавшую ему Шанну. Некоторое время они путешествовали вместе, и Флора указывала ему на аспекты земного существования, ускользнувшие от его внимания. В частности, она подняла на смех его предположение о том, что земляне помешались на прошлом. «Нет, нет и нет! — говорила Флора неотразимо певучим голосом, с неотразимо лукавой улыбкой. — Ты ничего не понимаешь! Мы одержимы сущностью вещей, подлинным естеством бытия!»

Не будучи уверен в том, что понимает ее разъяснения, Гил, тем не менее, уже привык к недоразумениям. Земляне приводили его в замешательство. Каждый разговор становился запутанным клубком утонченных острот и двусмысленностей. Обитатели древней Земли, по-видимому, придавали недосказанному столько же — если не больше — значения, сколько высказанному. В конце концов Гил убедился, что иные замысловатые комбинации земного общения так же недоступны ему от природы, как виртуозные выкрутасы жрецов-эквилибристов в храме Финуки: малозаметный жест или мимолетное изменение выражения лица могли служить намеком, полностью изменявшим значение фразы, от продолжительности выдерживаемых с точностью до сотых долей секунды пауз между противоречивыми утверждениями зависело предполагаемое отношение говорившего к обсуждаемому вопросу, не поддающиеся определению интонации свидетельствовали о настроениях, нуждавшихся в поддержке или опровержении строго определенным образом.

Гил злился на себя и ссорился с Флорой, а та лишь усугубляла их расхождения снисходительностью: «Не забывай, что мы уже все испробовали, испытали все возможные муки и удовольствия. Поэтому вполне естественно...»

Гил резко расхохотался: «Какая чепуха! Тебе приходилось испытывать настоящее горе, настоящий страх? Ты когда-нибудь угоняла звездолет? Расстреливала гаррионов из лучемета? Танцевала на сельском балу в прибрежном парке у поселка Григлзби в компании лордов и леди, спустившихся с поднебесья в фантастических одеяниях? Спотыкалась во время экзаменационного выкрутаса в храме Финуки? Сидела в мечтательной дреме на краю обрыва в Скудных горах, над пустынными нивами древнего Фортинона?»

«Нет, конечно. Ничего такого я не делала», — пристально посмотрев на него, Флора прекратила разговор.

Еще месяц они блуждали с места на место — по пыльной Абиссинии, где алоэ тянулись навстречу беспощадному Солнцу, плавящему асфальт, по оливковым рощам Сардинии, где цвели золотистые асфодели, в туманных сумерках готической Северной Европы.

Однажды, в Дублине, Гил заметил плакат, заставивший его остановиться и подойти поближе:

«Оригинальные перипатетические аттракционы Шпанбруса!

Чудесная трансгалактическая фантасмагория!

Леденящие кровь вопли вакханид с планеты Маупте!

Шутовские трюки и ужимки марионеток Холькервойда!

Аутентичные зловония двадцати четырех планет!

И многое другое! И многое, многое другое!

В парке Кастейна — спешите! Только одну неделю!»

Флору мало интересовали балаганы, но Гил настоял на том, чтобы они немедленно отправились в парк Кастейна — чем вызвал у нее такое же искреннее недоумение, какое у него вызывали многие ее причуды. Гил объяснил ей, что видел это представление в детстве, но больше ничего говорить не стал.

В парке, под сенью гигантских дубов, пестрели весело раскрашенные щиты и афиши, разносились звуки шарманок и выкрики зазывал — картина, знакомая Гилу с первого взгляда. Он нашел театр Холькервойда и вытерпел довольно посредственное варьете. Марионетки пищали и кувыркались, распевая комические куплеты и пародируя местных знаменитостей, после чего группа марионеток-паяцев в гротескных костюмах исполнила несколько фарсов.

Как только спектакль закончился, Гил оставил скучающую, но не возражающую Флору на скамье зрительного зала и направился к полотняной шторе справа от эстрады — вполне вероятно, что это была та самая штора, за которую он когда-то просунул голову. Гил подавил желание обернуться и посмотреть — не сидит ли позади Амианте? Гил отодвинул штору. За ней — так, будто он не сходил с места все эти годы — сидел и починял какой-то реквизит кукольник Холькервойд.