Рикимару - Павел Иконников

Я пошел в руководство не потому что люблю командовать, а потому что не люблю подчиняться (Куст).

— А почему с Владом у нас больше шансов? — Я решил создать для себя хоть какую-то «базу уверенности», — И что нам мешает отвести еще одного умирающего в Саанд? Маззи вон, например.

Я конечно шутил насчет Гошки, но тот боязно отступил назад.

— Умирающий он на то и умирающий, — прищурившись ответил Руфус. — тут нам нужен свой человек, а гарантий что он не окочуриться раньше чем его найдет радужное облако никаких. Или у тебя секрет какой имеется?

Прав был пернатый змей. Со всех сторон прав. И не было у меня таких секретов.

— А шансов у нас больше потому что еще никто прежде не обладал тем же даром что и Равана. И как следствие мы можем узнать его слабые стороны.

«Если они у него есть».

— А заодно, сделаем из тебя первоклассного сказочника, — секундижжин продолжал увещевать, — у меня есть пара замечательных воспоминаний для тебя. Да ты и сам если захочешь, можешь многое заполучить.

Я поджал губы и немного подумав, решил что терять мне нечего. Вот только где то под коркой свербело необъяснимое чувство. Чувство страха и одиночества. Идя по тонкому следу, или даже вовсе наитию я наткнулся глазами на Гошу.

Я джинн, Владька вон тоже джинн, а вот что делать с Маззи? По хорошему его бы оставить в покое чтобы доживал свои век, но ведь он же не захочет.

— Умерь свои эмоции Гошка, — поморщился Руфус, — из тебя прям так и прет страх что тебя оставят. Вон даже Игоря проняло, хотя ему этот навык еще развивать и развивать.

— Ну дак, а что мне еще делать то? — чуть не плача забасил Маззи, — У вас запредельные приключения, а мне что? Жениться и состариться? А если ваша эта львица снова появиться?

Маззи негаданно нашел веский довод и стал на него давить.

— Сами значит в бега, а меня на растерзание? Вон она как Куста нашла. На раз-два. И меня найдет. И нашинкует в мелкую труху, никакая рукопашка не поможет.

— Ты забываешься, смертный, — Руфус весело хохотнул, — Я вижу все твои мысли как на ладони, и поверь, в них нет и намека на страх перед тем чтобы быть растерзанным.

— Да тут и не нужно быть мозголазом, — я обнял друга за плечи, — не дрейф Гошан, мне теперь терять нечего, костьми лягу а достану тебе собственного ракшаса. Что скажешь, пернатый змей? Найдем для Маззи друга? Или у него тоже голова червивая?

— Как может быть червивым то, что пусто? — с руки Руфуса слетел Кукулькан и завертелся по кругу открывая радужный портал, — А по сути, ты сам сказочник, и тебе решать сколько героев будет в твоей истории. Главное чтобы до эпилога все дожили или хотя бы ты сам.

Эпилог, всегда интересней пролога (Одиссей из к/ф «Троя»).

Часть 29 «Козырные тузы»

Легендарный воин древних времен Беовульф победивший сотню различных монстров, и в том числе Гренделя, на самом деле был не стройным, высоким и могучим жителем фьордов с голубыми глазами, а довольно таки низкорослым и кряжистым восточным европейцем с копной прямых, смоляных волос и горбатым носом.

Ко всему прочему легенды умалчивали о том что Беовульф был секундижжином — карателем. И как несложно догадаться ракшас его соединял в себе волка и медведя.

— И когда весь мой отряд полег на приступах, к логову Ониксии, а я с пробитыми легкими кое-как добрался до Хьердугаара. Когда пришел ко мне Равана, я взмолился. Я покоривший кунтов, Я низвергнувший атлантов, взмолился. Сил, говорю, наших не достаточно. Отступница, говорю, совсем из ума выжила, мало того что сама хитрее Скинкса, так еще и смертных натаскала, к битве с джиннами готовых да пистолями вооруженных. Так выйди же ты, говорю я ему, о десятиликий, пусти кровь врагу нашему, как пустил не так давно, когда осмелился он явиться в священный город дожей.

А вот про то что Беовульф был горд и тщеславен легенды не лгали.

— А Равана что? — сказочник, имитируя живой интерес, придвинул еще одну кружку с пенистой горкой, широкоплечему воину, — Распростер свой гнев?

— Ха, — легендарный охотник за чудовищами, отбросил пустую кружку в сторону и схватился за новую, — как бы не так. Я, отвечал мне десятиликий, я не я буду, коль все своими руками делать стану. Тут, говорит, нужен иной подход. Ты, говорит, мой верный воин и длань моя карающая отдыхай и отсыпайся.

Беовульф поднес кружку ко рту и в три больших глотка выпил её до дна. Вытер рукой просаленные губы, глубоко выдохнул и продолжил.

— Да как же так пресветлый, взьярился я, как же могу я отдыхать да здоровиться, пока по земле ходит отступница? Пока жива та, что хитростью и обманом извела отряд неустрашимого и непобедимого Беовульфа? Сна, говорю, мне спокойного не найти пока месть праведную не совершу я и в глаза её остекленевшие не помочусь.

— Ты то можешь, — продолжал льстить Руфус, хохоча и пододвигая еще одну кружку.

— Так и я говорил что могу. Да вот только архидижжин наш ответил что, мол все в порядке, процесс пошел и отступница понесет наказание. А следом через неделю, новость разлетелась что казнили её. Я и в крепость её ходил посмотреть да разведать. Да только пуста она оказалась, и от боя следов никаких. А ведь десятиликий почти все время при мне был ту неделю. Значит есть у нашего вождя потаенные каратели, которые не чета нам — старым аргонавтам.

Лохматый воин настолько расстроился что даже забыл о наполненной кружке в руке и треснул ей о стол, да так что дно на раз вышиб и весь нектар по столу расплескал.

— Вот и скажи мне теперь, змей пернатый, как быть да на свете жить старому карателю без отряда, да без чести?

Картинка воспоминания начала крошится и рассеиваться — верный признак того что отмеренное мне Руфусом подошло к концу.

Через несколько секунд я услышал привычный крик чаек и ощутил легкий бриз ласкающий кожу.

Глаза я открыл не сразу. Латинское солнце так же как и уральское слепило нещадно. Привыкнув к свету я откинул балдахин и выскочил из своего двухметрового шезлонга. Теплый, белый песок приятно обжег ступни, а я поискал глазами Гошку.

Как обычно, Маззи, оказался больше всех рад этой негаданной ссылке. В первый же день он ни слова не понимая по-бразильски, умудрился подружиться с местными мажорами и те вот уже вторую неделю учили его серфингу.

Сейчас, красные труселя Гоши маячили где то вдалеке, а его алый борд ласково уткнулся в чей-то фиолетово-белый.

— И как он умудряется без слов? — спросил я у себя искренне радуясь за друга, и стараясь разглядеть лицо его собеседницы.

«Брутальная внешность, широкая улыбка и недалекий собеседник».