Красные цепи - Константин Образцов

Гронский остановил джип на тротуаре — проезжая часть узкой улицы была слишком мала для парковки — и они вышли под холодный дождь.

Дом был высоким, вытянутым вверх, причудливым эклектичным строением, похожим на средневековый замок, каким его мог себе представить гениальный до помешательства архитектор девятнадцатого века. Темно-серые стены хаотично утыканы окнами самых разных типов и размеров: большими квадратными в мелкой клетке частых переплетов, классическими готическими, узкими и прямоугольными, как бойницы, полукруглыми и даже круглыми. Так же причудлива была и крыша, заостряющаяся несколькими длинными узкими куполами и шпилями, с выступающими над фасадом мансардами, как будто каменные горгульи высунули с чердаков свои угловатые морды. Только на первом этаже окна были обычной формы, выстроены в ровный прямой ряд и все без исключения забраны железными жалюзи. Алина отметила, что серые стены дома совершенно чистые, в отличие от желтоватых боков своих покосившихся угрюмых соседей, испещренных грязноватым граффити и пестрящих слоящейся шелухой рваных объявлений. В дом вела только одна металлическая дверь, отделанная черным матовым деревом. Рядом не было ни табличек, ни вывесок, ни камер наблюдения или переговорных устройств: только маленькая серая кнопка звонка слегка выступала из стены.

Гронский нажал на кнопку, и почти сразу же массивная бронированная дверь медленно отворилась, впуская их внутрь.

— Проходи, — сказал он Алине. — Нас ждут.

За дверью было пусто и тихо. Широкие пологие марши прекрасно отреставрированной лестницы вели к небольшому холлу. Не было ни будок с охраной, ни золоченых львов, как в «Данко», ни других бросающихся в глаза примет нового времени и дурного вкуса. Дом восстановили изнутри таким, каким, вероятно, видел его и сам архитектор, создавший это необычное здание: сдержанным, холодным и немного надменным. Гронский и Алина прошли через холл и стали подниматься выше по другой лестнице, более узкой, с безупречно чистыми каменными ступенями и перилами, металлические завитки и деревянные поручни которых блестели, как новые. На широких лестничных площадках каждого этажа располагалось только по одной двери из черного дерева и с блестящей латунной ручкой замка. Двери были плотно закрыты, и из-за них не доносилось ни звука, лишь стук шагов отдавался коротким эхом между серыми стенами, облицованными тусклым камнем.

— Кстати, а как мне его называть? — спросила Алина.

— Кардинал, — ответил Гронский.

— Да? А может быть, все-таки лучше по имени?

— Это его имя.

На пятом этаже, когда Алина уже слегка запыхалась от долгого подъема и искоса посматривала на Гронского, который шел ровными и длинными шагами, нисколько не сбив дыхание, их уже ждали. У раскрытой двери стояла высокая, стройная молодая женщина с короткими светлыми волосами, безукоризненно правильными чертами красивого лица и в столь же безупречном сером костюме. Она вежливо, и в то же время сдержанно улыбалась, как умеют улыбаться только истинно профессиональные секретари и личные ассистенты.

— Здравствуйте, — сказала женщина. — Пожалуйста, проходите за мной.

Гронский и Алина вошли следом за ней в длинный коридор с низким потолком, стены которого были покрыты каким-то серым материалом, чуть шершавым и слабо поблескивающим в мягком рассеянном свете. В неглубоких нишах между черными закрытыми дверями висели картины с изображением странных геометрических фигур всех оттенков серого, которые причудливо пересекались множеством граней, как будто принадлежали другому, гораздо более многомерному миру. Алина удивилась совершеннейшей тишине вокруг: не глухой и вязкой, как в оставленной людьми квартире заброшенного дома, не звенящей, не гулкой, какая бывает в пустых помещениях, — это была тишина абсолютного, космического покоя, в которую не долетают голоса шумного мира. Даже звуки шагов были едва слышны и будто скрадывались широкими квадратными плитками пола, образующими шахматную клетку из светло-серых и темно-серых полей.

Они свернули налево и попали в маленькую приемную, обставленную в истинно спартанском духе настоящего минимализма. Стеклянная поверхность стола секретаря была совершенно пуста, исключая один черный телефон и плоский монитор. У стены стоял небольшой черный диван из кожи и хромированного металла, напротив располагался шкаф со стеклянными дверцами и рядами одинаковых папок внутри. Надписей на корешках папок не было.

Девушка с короткой стрижкой открыла дверь в противоположной стене приемной и кивком пригласила Гронского и Алину войти.

Кабинет, в котором они оказались, тоже был сравнительно невелик и обставлен в том же стиле, что и приемная. Слева находился длинный стол для совещаний со столешницей из матового стекла, по обеим сторонам которого стояли шесть черных кожаных стульев на легких металлических каркасах. Во главе этого стола стоял другой, видимо принадлежащий хозяину кабинета. На его черной поверхности лежал закрытый тонкий ноутбук. Большое квадратное окно, находившееся в стене слева, было забрано толстым дымчатым стеклом и походило на экран, на котором неторопливо двигались кадры старинной кинохроники.

— Родион, мой мальчик! Рад тебя видеть!

Алина вздрогнула. Она так увлеклась интерьером кабинета, что не заметила, как из-за стола с ноутбуком поднялся человек. Впрочем, Алина не могла бы поручиться за то, что он был там, когда они вошли, а не материализовался вдруг прямо из высокого черного кресла.

Кардинал широко улыбнулся и шагнул навстречу гостям: среднего роста, крепкий мужчина в прекрасном сером костюме, белоснежной рубашке, с коротко постриженными пепельно-серыми волосами и небольшой седеющей бородкой вокруг рта. Его лицо, которое вполне могло бы подойти и университетскому профессору, и командиру атомного ракетного крейсера, прорезали неглубокие, но заметные морщины, и при взгляде на него Алина подумала, что вот именно это называется «красиво стареть», когда каждый прожитый год не крадет, а приносит с собой толику силы и благородства. На вид Кардиналу можно было дать и сорок пять, и пятьдесят пять лет, но Длина не была уверена ни в минимальной, ни в максимальной своей оценке. А еще в нем было какое-то неуловимое сходство с Гронским: в плавной манере двигаться, в серых холодных глазах, которые оставались серьезными, когда он улыбался, и даже в этом костюме и белой рубашке без галстука.

— Я тоже очень рад, — мрачно отозвался Гронский, и они с Кардиналом пожали друг другу руки. По сравнению с хозяином кабинета ее напарник показался Алине каким-то поношенным и потертым.

— Ты представишь мне свою спутницу?

Кардинал, все так же широко улыбаясь, повернулся к Алине.

— Алина, это Кардинал. Кардинал, это Алина, — безрадостно произнес Гронский.

— Очень приятно познакомиться, — Алина протянула руку и улыбнулась как можно приветливее, забыв про разбитую губу, которая тут же напомнила о себе и заставила болезненно поморщиться.

— Я тоже искренне рад знакомству, — отозвался Кардинал и, к величайшему смущению Алины, поднес ее руку к своим губам. — Друзья Родиона — мои друзья.

Алина почувствовала, что растерялась: и от этого церемонного обмена приветствиями, и от угрюмости Гронского, так несоответствующей радушию хозяина, а еще от быстрого пронзительного взгляда Кардинала, похожего на точный удар ножом, мгновенно доставший до сердца.

— Ну что же мы стоим? Проходите сюда, — и Кардинал сделал приглашающий жест в правую часть кабинета, отделенную стеллажом с полками, на которых сквозь туманное стекло виднелись силуэты то ли старинных артефактов, то ли небольших авангардистских скульптур.

Алина осторожно присела на краешек удобного низкого дивана. Гронский устроился на противоположном конце, выложив перед собой на небольшой столик телефон и пачку сигарет с зажигалкой. Кардинал предложил гостям кофе — его, великолепно заваренный, в маленьких белоснежных чашечках через несколько минут принесла девушка с короткой стрижкой, — открыл дверцу массивного деревянного шкафа и достал бутылку виски.

— Тридцатилетний «Ardbeg», — сказал он, с бережной гордостью держа бутылку в руках. — Можно сказать, хранил для особого случая. Не откажетесь?

Алина подумала и не отказалась. Она вдохнула густой, насыщенный аромат дегтя и дыма с рыбацких верфей, сделала глоток, и жидкое торфяное пламя, пробежав по гортани, успокаивающим теплом разлилось в мыслях и чувствах, наполняя их величественной тишиной равнин и прибрежных скал острова Айла. Кардинал достал из хьюмидора сигару, предварительно осведомившись, не против ли леди, и скоро пряный сигарный дым поплыл под потолком кабинета. Алина почувствовала, что постепенно расслабляется: крепкий дымный виски, аромат сигары, тишина и изысканность обстановки придавали ситуации оттенок светского визита.