Тропа длиною в жизнь - Олег Микулов

Но где бы он ни был, Аймик старался как можно больше расспросить о Стене Мира, о пути к ней.

Рассказы разнились. Вначале говорили, в общем, то же самое, что и дети Сайги: о том, какая она высокая, Стена Мира. Эти горы? У-у, куда там! Выше, много выше, аж до самого неба. Изо льда, всюду лед – ни подойти, ни взобраться. Ну конечно, для Избранного Духи проложат тропу…

А направление указывали одно: на закат. Аймик двигался на закат, все дальше и дальше. Остались позади горы, где людьми обжитые, а где – горной нелюдью. На равнине, похожей и не похожей на те, что остались далеко на севере, жили иные люди, но по-прежнему весть об Избранном опережала его самого. Только теперь Аймику приходилось задерживаться на одном месте подольше, – к неудовольствию хозяев, да и к собственной досаде. А что поделаешь? Языки-то иные; нужно хоть немного разобраться в чужой речи, чтобы расспросить о дальнейшем пути.

То ли от того, что трудно обучиться чужому языку за несколько дней, то ли по какой-то иной причине, но только вести о Стене Мира стали меняться. Уже не говорилось о Великих Льдах, сковавших и Стену, и подступы к ней, да и о том, что она дорастает до самого неба, если и упоминалось, то как-то вскользь. Самое странное – в разных местах Аймику указывали разные направления, то на запад, то на юг. И он послушно менял тропу, недоумевая и постепенно впадая в тревогу… Тем более что сами Духи упорно молчали; Аймик теперь и рад был бы почувствовать вновь знакомый и ненавистный запах прелых листьев, да вот беда: не было видений. С того самого времени, как покинул он степняков, ни разу.

Зато чем дальше, тем чаще приходилось слышать прежде не слышанное. Долина Неуловимых…

Теперь, на совсем уж чужих землях, с ним, Северным Посланцем, общались исключительно колдуны. Сами приходили к костру Избранного, старались понять его вопросы и все разъяснить, растолковать как можно лучше, лишь бы этот непрошеный гость – опасный, но неприкасаемый – как можно скорее уходил. Подальше, туда, где его ждут. Скудная речь дополнялась жестами, рисунками на песке…

«…Там… Близко к Высоким горам, да.. Стена Мира? Да, да… Там люди нет, нельзя… Духи? Да… Нет… Северный Посланец там ждать, нет?»

«…Долина Неуловимых… Близко Стена Мира, так. Люди? Нет, люди нет! Древние. Так называть: Древние…»

По-разному называли это непонятное место: Заповедный Край, Долина Неуловимых, Земли Древних… Среди собеседников Аймика были даже такие, кто, по-видимому, сами там побывали:

«…Плохо? Нет, зло нет! Хорошо? Да, нет. Жить человек нельзя, долго нельзя. Уходить. Древние не хотят. Северный Посланец? Кто знает? Может, ты – туда; может, ждут…»

И Аймик решился. В самом деле, почему бы ему не отыскать для начала это загадочное место, коль скоро оно где-то неподалеку от Стены Мира? Вдруг и в самом деле там его и поджидают Могучие, похоже отказывающие другим в гостеприимстве?

Направление указывали не колеблясь. Искать Заповедный Край следовало где-то на юго-западе.

7

Последний камешек лег в ряд с остальными. Белый и гладкий. Уже настала ночь, ночь полновластия Небесной Охотницы, и в ее лучах этот камень словно ожил: теряя белизну, стал полупрозрачным и заиграл, замерцал из самой своей глубины. Последний год. Совсем-совсем недавно…

Аймик узнал это место сразу, без всяких сомнений, хотя вначале казалось – оно ничем не отличается от долин, оставшихся за спиной. Была весна, и трава уже покрыла землю, а нежная, клейкая зелень опушила деревья. Конечно, сроду такого не было, чтобы не радоваться этой мимолетной поре, но в этот раз… Он словно какую-то невидимую черту перешел, за которой… Все то и не то.

Аймик, как и любой охотник, умел распознавать в природе не только видимое, слышимое, осязаемое, но и скрытое: проявления ее внутреннего бытия, голоса деревьев и трав… Пожалуй, даже лучше, чем обычный охотник, хотя и не так, как настоящие колдуны… Вот и здесь… Но здесь ЭТО ощущалось по-другому. Слаженнее, словно воистину в этой долине непрерывно перекликались трава и листва, и ручей, и сама земля, и солнечные лучи… Радостнее, но радость смешивалась с какой-то НЕЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ печалью… И казалось временами – никакой он не Избранный, и даже не Аймик-охот-ник, а малыш Нагу. И мама рядом… Так явственно мерещилось, что приходилось стискивать копье, или подносить к глазам и рассматривать свои руки, чтобы прийти в себя, чтобы убедиться в том, что он не переменил свой облик.

(Может быть, и впрямь именно здесь поджидают его Могучие Духи, не знающие в своей обители ни горя, ни страданий? Может быть, не только Они? Но и… те, кто ушел по Тропе Мертвых?)

Он углублялся в Долину Неуловимых и с трепетным восторгом замечал, как преображается Мир. Травы стали гуще; появились цветы, никогда не виданные прежде. Да что травы – деревья! Даже деревья в цвету! Белые, розовые… а на этом – цветы и вовсе сияют так, словно Небесный Олень кончики своих рогов на ветвях оставил…

Бабочки – лазоревая, шелковистая, словно эта весенняя трава, и вишнево-красная, бархатистая, – облетев вокруг головы Аймика, одновременно опустились ему на грудь и замерли на желтой нагретой замше, едва подрагивая крыльями… А затем враз снялись, чтобы продолжить свой воздушный танец, сопровождая Избранного…

Не в этот ли миг он почувствовал ИХ? Неуловимых.

Да, в этой заколдованной земле Аймик был не один. И чем дальше он шел, тем явственнее, тем несомненнее ощущалось ИХ присутствие. Кто бы они ни были… В звенящем трепете теплого весеннего дня то ли чудились, то ли почти слышались чужие, переливчатые голоса и смех, чужое, неведомое пение, неслыханное доселе; в легких прозрачных тенях, колеблемых… ветром? – улавливалось иное движение… И хотя во всем этом не ощущалось даже намека на какую-то угрозу – явную или скрытую, подлинную или мнимую, – хотя земля эта была воистину прекрасной, Аймик чем дальше, тем больше чувствовал изнуряющее томление. Ему становилось невмоготу. Это не его земля. Здесь он чужой.

(Но, может, так оно и должно быть? Еспи это – Обитель Могучих, если он призван именно сюда, то… должен быть ответ.)

Аймик попытался воззвать к тем, кто угадывался, но скрывался. К Неведомым.

Его голос, подобный сиплому карканью, сорвался и замер. Он был чужд, был оскорбителен всему окружающему.

А вечер пришел и сюда – тихий, теплый, золотистый. Аймик без сил опустился на мягкую густую траву возле прозрачного ручья.

(Мягче самых тонких шкур! Душистее свежего изголовья!)

О костре нельзя было даже подумать. Еда? Есть совсем не хотелось. Он припал к чистой холодной воде, и вкус ее показался тоже необычным. Кисло-сладким, бодрящим. Слегка закружилась голова, словно от глотка пиршественной хмелюги, потом потянуло в сон. Аймик откинулся навзничь…