Москва-Сити - Фридрих Незнанский

– Входите, входите, не заперто, – сказала какая-то женщина в черном. И, не обращая больше на них внимания, прошла в глубь квартиры.

Они заглянули в гостиную – здесь несколько женщин в черном, негромко разговаривая о чем-то между собой, убирали большой, из угла в угол стол, уничтожая следы вчерашних поминок.

– От неудобно, – прошептал Якимцеву на ухо Сидорчук. – Тут похороны, а мы со своими разговорами…

Оба они разглядывали квартиру с некоторым удивлением – все здесь блистало чистотой, новизной и выглядело так, будто в квартире только вчера кончился евроремонт.

– Ничего, ничего, Федор Николаевич, ищи давай хозяйку…

Искать хозяйку долго не пришлось – она сидела на кухне на угловом диванчике, и хотя она, как и все пришедшие ей на помощь женщины, была в черном, уже при первом взгляде на нее становилось ясно, что именно ей принадлежит печальное право распоряжаться всем, что творится сейчас в этом доме…

– Вы Степины друзья? – спросила она, нисколько не удивившись появлению двух новых гостей.

– Не совсем так, – стараясь не смотреть в ее невыразимо печальные глаза, отозвался Якимцев. – Мы приехали издалека, из Москвы, хотели поговорить со Степаном Григорьевичем… и вот… Примите наши соболезнования…

– А, поговорить! – с каким-то неблагожелательным, даже угрожающим напором уронила вдова. – Вот такие вот, наверно, моего Степу и довели до края…

– Извините, – не выдержал, дрогнул Якимцев и пошел к двери, с тоской думая о том, что, похоже, придется им сегодня уезжать несолоно хлебавши, а потом, не дай бог, снова мотаться сюда, да не один раз… Он мучительно придумывал, что бы такое сказать, чтобы снять это внезапно возникшее напряжение, остаться. И тут за его спиной раздался голос хозяйки:

– Ну и куда же вы? Как-то не по-христиански. Кто бы вы ни были, выпейте хоть по рюмке на помин Степана Григорьевича души…

Они стоя, в одежде послушно опрокинули по стопке, и тут Якимцев насмелился:

– Простите, как вас зовут?… Лидия Васильевна?… Мы могли бы, Лидия Васильевна, поговорить с вами с глазу на глаз, раз уж нам не удалось встретиться со Степаном Григорьевичем, земля ему пухом?…

– А вы кто? – спросила она со вновь проявившимся недоброжелательством.

– Мы московские следователи, – сказал Якимцев, уже решив про себя, что бы здесь ни случилось, не уточнять, откуда они конкретно и что расследуют.

– Вы хотите найти убийцу? – вскинула на них Лидия Васильевна свои бездонные глаза. – Конечно же я с вами поговорю. Задавайте какие хотите вопросы!

Якимцев еще раз огляделся. Очень уютная квартира. Большой настоящий ковер на полу, в стенке, за стеклом, куски коралла, океанские раковины, страшная африканская маска на стене, выставленные напоказ бутылки из-под джина и виски. А вот и особая гордость всех советских граждан, имевших доступ к чекам "Д", то есть тех, кто находился на работе за «настоящей» границей, – большой и нарядный двухкассетник «Панасоник»… Словом, в чем-то даже типичная квартира долго пребывавшей за границей семьи…

Ну это все дело десятое, подумал Якимцев. Главное сейчас – выяснить подробности гибели хозяина и где он был 19 декабря… Он машинально поднял глаза вверх и опять подивился: над головой оказался аккуратный подвесной потолок.

– Что, смотрите, как тут все сделано? – спросила хозяйка, обеспокоенная затянувшимся молчанием. – Это, между прочим, Степа все сам, своими руками. Золотые руки у мужика были… Как его из армии поперли, так он ремонтом и занялся. Я, говорил, из этой трущобы картинку сделаю. Даже паркет грозился сам набрать, – дескать, как во дворце будет…

– Поперли – это как понимать? – спросил Якимцев.

– Ну уволили. Сократили его часть совсем, а офицеров… – Она махнула рукой. – Такая жизнь сразу настала, не приведи господи. Сразу никому не нужны… да вы и сами, поди, знаете. Я ж вижу – вы человек военный…

– Ось! – восхитился Сидорчук. – А чому ж вы так решили?

– Военного человека всегда видно. У военных и выходка совсем другая, не как у штатских, и голову они совсем по-другому держат…

– Ну у вас и глаз! – подыграл ей Якимцев.

– А то! – с гордостью сказала она. – Поперли – и спасибо за службу не сказали! Ладно хоть квартиру за нами оставили, даже приватизировать разрешили. Ну я-то привычная – всю жизнь за ним по всему свету. Я сразу мешочничать начала – челночить то есть. И в Польшу моталась, и в Турцию, и в Эмираты… а Степа мой тяжело переживал… Долго все никак не мог к делу пристроиться, да и что с него взять, он ведь только ать-два и знал… Руки золотые, а так их приложить, чтобы кормили, – ну никак. Я ему всю плешь проела, как он говорил, – ищи работу да ищи работу. А куда идти-то? А тут как раз дружок его Юрка объявился – тоже уволили. Ну тот всегда пошустрее был, такой проходимец! Пойдем, говорит, в банк охранниками. Ну и пошли оба-двое, и нанялись. Не армия, конечно, но вроде им даже нравиться начало. Вся охрана из своих – такие же, как они сами, вчерашние военные… А потом ихний банк трах – и обанкротился, закрылся совсем. Представляете? Снова он и без работы, и без денег. А мы уж к ним привыкли, к деньгам-то, банк неплохо платил, не то что в армии, я даже решила помаленьку со своим мешочничеством завязывать… Ну и снова-здорово – месяц без работы, другой, третий, полгода… Я его опять грызу помаленьку: мужик ты или не мужик? – Она вдруг заплакала. Потом долго сморкалась, шмыгала носом. Сказала: «Извините» – и продолжила: – Ну а тут в начале декабря приходит радостный такой – ездил куда-то, целый день его не было. «Ну, мать, кончилось мое безделье, скоро разбогатеем. И квартиру себе в Москве купим, и машину новую». Меня, говорит, Глеб Аверьянович на работу берет. А Глеб Аверьянович – это командир его бывший, тоже, как Юрка, еще с Афгана. Мы с Юркиной женой его не любили, вообще, считали – где Глеб Аверьянович этот, там и беда. Он и в спецназ наших ребят затащил, и в Африку мой Степка через него попал, и в Эфиопию, а напоследок на первую чеченскую их сманил… Слава богу, Степа тогда хоть жив остался… А мужики все только и знают: Глеб Аверьяныч да Глеб Аверьяныч, влюблены в него были – прямо как девушки. Я уж своему все говорила: дурак ты, дурак, до седых кудрей дожил, а все не научился в людях разбираться. Он вас использовал да бросил как ненужный хлам, на кой вы ему! А он мне: молчи, ничего ты не понимаешь! И, главное, все он был для них Глеб Аверьяныч, да просто Аверьяныч, а тут, когда снова начал головы-то им морочить, вдруг стали они оба его Батяней звать. Я говорю: это что еще за Батяня? Он смеется – а песню-то слышала, «Любэ» поет, Расторгуев: «Комбат, батяня, батяня, комбат…» Вот он как раз и посулил нашим дуракам что-то такое сотворить, что они разбогатеют. Ну вот и разбогатели… Увидела бы сейчас этого Батяню, – честное слово, так бы в морду ему и вцепилась, не посмотрела бы на возраст его и ордена… И всегда я знала, что он нехороший. Мы ж тут, в этих городках, все на виду друг у друга, знаем, кто чего на самом деле стоит. Да к тому же я с юности среди военных-то, огромных, здоровенных. Как девчонкой за Степу выскочила, так по военным городкам и живу… А давайте я вам сейчас фотографии покажу, вот увидите, где мы со Степой только не побывали! – Она вытащила, открыв один из шкафчиков стенки, массивный альбом тисненой арабской кожи, раскрыла его наугад. – Вот видите, какая я была!

На фотографии на фоне прибрежных скал была сфотографирована миловидная девушка в очень рискованном купальнике. В девушке, немного напрягшись, вполне можно было узнать нынешнюю Лидию Васильевну.

– Это знаете где? Это Йемен. Страна такая. Строили там нашу базу подводных лодок. Группа там большая стояла… даже не знаю, можно сейчас про это говорить-то? У нас там тоже городок был… Видите, купальник какой? Французский, между прочим. – Лицо ее вдруг стало девчоночьим, счастливым. – Приехали, поселили нас в английских коттеджах – там у них до независимости англичане хозяйничали. Большая колония получилась, и, главное, офицерам многим с женами разрешили ехать, а у нас, у русских дур, какое первое развлечение? Правильно, по магазинам. А там у них чего только нету! Ну, бабоньки наши – как из голодного края. И сразу порядки свои устанавливать: очереди – чуть не до драки. Местные все дивились: дескать, англичане себя так не вели. И все талдычили нам: не надо ругаться, русские дамы, не надо ссориться – товара, уважаемые рашен леди, на всех хватит, а не хватит – еще закажем… Куда там – мы же рашен… Сам себе страшен…

Она взялась за следующую фотографию:

– А, вот как раз! Степа со своим дружком, про которого я вам говорила.

Якимцев встрепенулся. На фотографии у тех же самых скал стояли, положив руки друг другу на плечи, два крепких хлопца в плавках.

– Вот мой Степа, – продолжала Лидия Васильевна, – видите, высокий…

Ну вот, наконец-то они могут увидеть, как он выглядит, человек, отобравший пистолет у охранника Соколова.