Открытие Франции. Увлекательное путешествие длиной 20 000 километров по сокровенным уголкам самой интересной страны мира - Грэм Робб

Пять месяцев она скрывалась в этом доме номер 3 по улице От-дю-Шато, из которого были видны сады замка и луга вдоль Луары.

Однажды в конце осени в доме устроили обыск: герцогиню выдал двойной агент. Солдаты ее не нашли, но, уходя, оставили двух жандармов следить за домом. Эти двое затопили камин в мезонине дома. А за камином, с трудом втиснувшись в маленький тайник, где раньше укрывались от властей преследуемые священники, пряталась герцогиня. Когда торф почти догорел, жандармы бросили на него несколько экземпляров роялистской ежедневной газеты «Котидьен». Платье герцогини загорелось, и она выпала из тайника.

Через несколько минут телеграф передавал сообщение из Нанта на север – в Мон-Сен-Мишель, затем на восток через Нормандию на Монмартр. С Монмартра оно было передано на телеграфную станцию, размещенную на крыше Лувра, раскодировано, записано и передано министру внутренних дел:

«ГЕРЦОГИНЯ ДЕ БЕРРИ ТОЛЬКО ЧТО АРЕСТОВАНА. ОНА НАХОДИТСЯ В НАНТСКОМ ЗАМКЕ».

Позже в том же году, когда герцогиню везли на юг в крепость-тюрьму Блэ, выяснилось, что арестантка беременна. Живя в Италии, герцогиня тайно вышла замуж за одного малоизвестного итальянского графа. Это фактически положило конец ее претензиям на роль живого воплощения Бурбонов, а вандейское восстание стало выглядеть смешным. На этот раз никто не считал рождение ее ребенка чудом.

С одной точки зрения, герцогиня де Берри была героиней-одиночкой, которая пыталась спасти побежденный народ от угнетателей. С другой – заблуждавшейся представительницей феодальной династии, которая была готова принести в жертву тысячи жизней, чтобы утолить свою жажду власти. Из сырой глубины багажа было трудно видеть всю ситуацию в целом, но в следующие месяцы, когда правительство восстанавливало контроль над Вандеей, стало ясно: герцогиня была порождением той самой парижской системы власти, которая подавила ее попытку переворота.

Как результат ее высадки во Франции – правительство поторопилось завершить умиротворение и колонизацию запада страны. Волнения в Вандее напомнили правительству, что провинция, где мало городов и слаба связь со столицей, опасна с политической точки зрения. Была начата большая программа дорожного строительства. В результате тридцать восемь «стратегических дорог» общей длиной больше 900 миль пересекли этот край крест-накрест от Пуатье до Нанта и от Ла-Рошели до Сомюра. Строители вырубали леса и засыпали глубокие узкие проходы. За десять лет были уничтожены почти все следы Вандейской войны. Единственным похожим случаем во французской истории было строительство сети военных дорог вдоль хребтов в Севеннах в конце XVII – начале XVIII века. Эти прекрасно спроектированные тропы войны, часть из которых позже была восстановлена как туристские маршруты, позволили артиллерийским полкам проникать в каштановые леса и обстреливать отдаленные деревни, где протестантские «фанатики» скрывались от своих преследователей. После обстрела карательные отряды могли напасть на деревни и уничтожить уцелевших жителей. Так же как военная оккупация роялистской Вандеи, это был не крестовый поход во славу веры, а военная операция для укрепления центральной власти.

6 июня 1812 года читатели газет могли обратить внимание на любопытное сочетание новостей: только что закончилось самое крупное сражение вандейского восстания: батальон солдат одержал победу над отрядом из четырехсот крестьян возле деревни Лё-Шен. И в эту же ночь в центре Парижа восемьсот мятежников было уничтожено войсками на узких улочках возле церкви Сен-Мерри. (Это народное восстание стало кульминацией сюжета в «Отверженных» Гюго.) Такое совпадение событий говорило о многом. От правительства ждали, что оно будет защищать либеральные принципы революции 1830 года, а оно оказалось таким же безжалостным, как прежний режим. Третья новость касалась Алжира – колонии, которую Франция завоевала в 1830 году, в последние дни правления Карла Х, свекра герцогини де Берри. 4 июня были сформированы батальоны Африканской легкой пехоты; их в просторечии называли Bat’d’Af[46]. Все новобранцы, зачисленные в эти войска, были в прошлом осуждены гражданскими или военными судами за тяжкие преступления. Их бесчеловечная жестокость оказалась очень эффективным средством при подавлении восстания алжирских племен, когда те попытались вернуть себе независимость.

Пытаясь истолковать эти события в более широком контексте, историк становится похож на человека, который бы шел по одной из узких улочек тогдашнего Монмартра, остановился и стал смотреть вверх на изгибающиеся рычаги телеграфного аппарата, который передает вниз, в город, закодированную новость. Что это было – насилие со стороны государства, репрессии против населения колоний, которое в ином случае жило бы мирно? Или так отразились в политике глубинные разногласия среди населения? Может быть, провинции, из которых состояло государство Франция, были не в состоянии жить вместе без внутреннего врага? Те граждане современной Франции, которые пострадали от преследования со стороны властей, могли бы посчитать многозначительным фактом то, что после вандейского восстания обе противоборствующих стороны согласились: истинным злодеем был крещеный еврей, выдавший герцогиню де Берри.

Возможно, дело просто в том, что централизация власти делает государство более уязвимым для нападений извне. Французская армия несколько раз подряд завоевывала Францию. Французские правительства подавляли революции в 1832, 1848, 1871 и 1968 годах. Они осуществляли государственные перевороты – вежливо это называется «ввести чрезвычайное законодательст во» – в 1851 и 1940 годах. Маленькое вторжение герцогини де Берри не было единственным. Оно казалось смешным лишь потому, что не удалось. Через восемь лет, в августе 1840 года, племянник Наполеона тоже насмешил всех: нанял в Лондоне прогулочный пароход и отправился в Булонь-сюр-Мер с отрядом из шестидесяти человек и грифом в клетке, который должен был играть роль орла – символа империи. Он провозгласил себя новым главой государства, был арестован, случайно выстрелив перед этим в лицо одному из солдат. Претендент на власть был отправлен в тюрьму Гам, в болотистую часть департамента Сомма. Но позже он бежал из тюрьмы, переодевшись рабочим и закрывая лицо доской, которую нес на плече. Через два года после побега он был избран президентом Франции. Еще через три года организовал государственный переворот, стал императором Наполеоном III, основал Вторую империю и, по словам Бодлера, доказал этим, «что кто угодно может управлять великой нацией, если захватит контроль над ее телеграфом и типографиями».

Но и герцогиня де Берри, должно быть, иногда на короткое мгновение видела перед собой панораму событий, гораздо более широкую, чем область политики и честолюбивых стремлений отдельных людей. Герцогиня спала на поросших тимьяном пустынных равнинах Прованса и пряталась во рвах Вандеи. Она втирала в свои голые ноги землю устья Луары и видела, как погода то способствует ее планам, то словно вступает в заговор с ее врагами. На шкале времени, отмеченном стоячими камнями, перегоном стад, соборами и шоссе, изгибы и повороты политической истории были крошечной тропинкой в огромном, быстро меняющемся пейзаже.

Усмирение запада Франции было частью гораздо более длительного процесса ее колонизации – и в политическом, и в первоначальном смысле этого слова («освоение земли», от лат. colere, что означает «обрабатывать»). Непокорный нрав населения сам по себе не был непреодолимой трудностью. Но в сочетании с неподатливой почвой он был таким препятствием для развития страны, которое можно преодолеть лишь экономическим путем. В более ранние эпохи Французское государство создавало на западе страны передовые посты своей власти, но они погибали из-за климата, местности и необратимых природных изменений. Ришелье в 1620-х годах перестроил деревню Бруаж на краю болот Пуату, чтобы у Франции был большой морской порт на Атлантическом океане и база, откуда можно было бы вести осаду протестантского города Ла-Рошель. Со стен Бруажа племянница Мазарини смотрела на корабли военного флота и на пустынное побережье, думая о своем любимом, молодом Людовике XIV, которого заставляли жениться на испанской инфанте.

Протестантская Ла-Рошель и ее английские помощники потерпели поражение, ее укрепления были разрушены до основания. Но другой, более стойкий и менее прямолинейный враг – вода постоянно атаковала побережье Франции. Она подтачивала основания скал Нормандии, блокировала порты на Средиземном море и изменяла карту французской границы на Атлантике. Порт Бруажа обмелел из-за ила, и торговля солью была перенесена в другие места. Цитадель, от которой когда-то отплывали корабли в Луизиану и Квебек, превратилась в островок из низких белых домов среди болот. Позже Бруаж использовали как тюрьму. В 1772 году, когда Франсуа Марлен видел этот город, океан отступил от Бруажа на 2 мили к западу, оставив после себя равнину с гниющей растительностью и постепенно сокращавшуюся колонию солдат, которым заплатили за то, что они приехали сюда жить. По словам местного священника, который сам изгнал себя в эту атлантическую Сибирь за свои грехи, жители Бруажа становились дряхлыми стариками в 40 лет из-за заразных испарений, поднимавшихся от покрытых морской водой во время прилива берегов, в которые постепенно погружались укрепления города.