Пылающий камень (ч. 2) - Кейт Эллиот

— Как я могу тебе помочь? — спрашивает Ханна. — Ведь это только сон.

— Как я могу найти чешую дракона? Ведь драконов больше нет. Они исчезли, когда ушли Потерянные, так гласят предания.

Ханна смеется. Может, во сне проще найти правду, ведь она не скрыта суетой бодрствования. Она опускается на колени, набирает горсть песка и пропускает сквозь пальцы.

— А это не могут быть чешуйки дракона?

Кераитская принцесса радостно хохочет. В ней чувствуется мудрость, хотя на самом деле она не старше самой Ханны. Она похожа на ребенка, который сыграл шутку со старым искушенным учителем. Она хватает Ханну за плечи и целует. Ее губы темные, словно вишни.

— Хэй-эй! — кричит она. — Останься со мной, удача, и мы сможем победить всех! Она сказала, что я должна принести семнадцать штук, у меня уже есть пять. Так я смогу доказать, что достойна быть ее ученицей.

Откуда-то из-под земли доносится низкий вибрирующий звук. Принцесса хватает Ханну за руку. Песок содрогается, словно огромный дракон, похороненный под миллионами песчинок-чешуек, проснулся и теперь пытается выбраться наружу.

Ханна чувствует, как земля уходит из-под ног. И тут же она оказывается в совершенно другом месте.

Небо абсолютно черное, не видно ни луны, ни звезд. Но она понимает, что проделала долгий путь. Она никогда здесь не была. Рядом с ней есть кто-то еще. Ее никто не хочет обидеть. Но сердце, которое бьется у нее в груди, теперь не похоже на ее собственное, в нем больше жестокости, чем милосердия, больше справедливости, чем доброты.

Она делает шаг вперед и падает.

Весна пришла рано, как и предсказал морской народ, который может судить о погоде по вкусу соли в море. Зимой ни один шторм не тревожил воды фиорда. Он стоит на палубе корабля, глядя на перекатывающиеся за бортом волны. До земли буквально рукой подать, еще одно движение весла — и они на месте.

Победу можно одержать по-разному, и эту они одержат над спящим врагом, который не готов к драке.

Конечно, Нокви силен и хитер, а магия его союзников может справиться с многими врагами. Но Сильной Руке не страшна магия, а силы Нокви не хватит, чтобы отразить атаку.

Корабли тихо причаливают к берегу, их вытаскивают на песок. Его воины бесшумно высаживаются, собак они не взяли. Они пускаются в путь по тропе, которая приведет их к Моэрин, которым правит Нокви. Они взбираются на холм и видят огни лагеря Нокви. Все воины тихо лежат на земле и спокойно спят.

Спускаясь по склону, он внезапно чувствует неуверенность, но уже слишком поздно возвращаться. Его воины начинают выть в предвкушении бойни. Он знает, что даже если Нокви и заметил его людей, то не сможет противостоять их атаке.

Никто не шевелится.

Он слышит отдаленный крик, который внезапно обрывается.

Его воины уже врываются в дома, но они пусты, никто не мечется с криками ярости и боли.

— Труби отступление! — кричит он своему горнисту, но понимает, что уже слишком поздно.

Вероятно, это будет его самая трудная битва.

— Подожгите дома, — приказывает он, — и зажгите все факелы.

Из-за деревьев выскакивают люди. Это мягкотелые, но их кожа имеет цвет ночного моря, они потрясают копьями и железными мечами. Они отважно набрасываются на воинов племени Рикин, смеясь как сумасшедшие. За деревьями стоят люди в длинных одеяниях с поднятыми посохами. Это колдуны. Он крепко сжимает свой посох. Их волшебство не повредит его воинам, а обратится против них самих.

— Отступайте! — снова кричит он и, схватив рог, сам трубит сигнал к отступлению.

— Нет! Нет! — вопят его воины. — Позволь нам убить их! Они слабы, как щенки!

Но он отводит войска. Они знают, что должны повиноваться ему, и знают, что он видит дальше. Некоторые уже понимают, что их провели. Они устремляются к деревьям сквозь строй мягкотелых. Только самые глупые остались возле домов. И вот тогда-то с другой стороны и появляются воины Нокви. Это хитрый план. Нокви хотел напасть с тыла, пока его люди сражались бы с околдованными мягкотелыми.

Было трудно и унизительно бежать назад через лес и холмы к кораблям. Четыре корабля пылают так ярко, что их невозможно потушить. Поджигатель кричит что-то невразумительное и замахивается на него ножом, прежде чем падает наземь, рассеченный пополам.

Потеряны четыре корабля и треть войска. Один корабль приходится затопить. Десять смертельно раненных воинов сброшены за борт.

Он считает, что ему повезло. Он недооценил Нокви и его союзников. Но все могло быть гораздо хуже.

Не в победе ты понимаешь, чему научился и насколько стал силен, а в поражении.

Горе лизнул его в щеку, и Алан очнулся. Он стоял возле гроба Лавастина и плакал.

Ты осознаешь, насколько силен, не в победе…

Господи. Он плакал не о себе. Он оплакивал надежды и мечты своего отца, которые пошли прахом.

Больше он не мой отец.

Нет, король Генрих еще не принял решения. Но даже если Генрих решит дело в его пользу, сможет ли он когда-нибудь с полным правом назвать себя сыном Лавастина? Может, кухарка сказала правду, и граф Лавастин ходил в старые развалины и встречался там с девушкой? Может, он испытывал такое же вожделение, как Алан к девушке по имени Види? Кто теперь может сказать точно? Кто знает?

Лавастина и Лэклинга никто бы не признал за отца и сына, если бы не свидетельство кухарки. Правда, после смерти обоих гончие выли и скулили.

Претензии Жоффрея были куда основательнее, чем у Лэклинга. Но если бы здоровье было единственным критерием, смог бы он сказать, что станет управлять землями Лаваса лучше, чем Жоффрей? Под его правлением люди будут жить лучше, чем при Жоффрее. И это не самомнение и не гордыня, а правда. Лавастин знал эту правду и принял справедливое решение, хотя, конечно, чувства играли не последнюю роль. Лавастин серьезно относился к своим обязанностям, он знал, что на земле нужно работать и заботиться о людях.

В конце концов, что значит кровь? Связь Алана с Лавастином была прочна вне зависимости от кровной принадлежности.

Он до сих пор любил его и думал, что, если кухарка свидетельствовала бы перед самим Лавастином, граф бы только улыбнулся и сказал, что для него это не имеет значения.

Нет, это ошибка не Лавастина. Он знал, что может произойти, и готовился к этому.

Но Таллия не была беременна. Алан солгал и, что хуже всего, солгал человеку, который полностью доверял ему.