Плач серого неба - Максим Михайлов

— Не слышу. С голосом что-то случилось?

В ответ пленник лишь яростно запыхтел, захлюпал ногтями по грязи и в очередной раз попытался вывернуться. Я надавил покрепче, но вдруг почувствовал, что противный влажный ветерок усилился и начал откровенно наглеть. Бесплотная воздушная ладонь хлопнула меня по щеке, пробежала по шее, толкнула в грудь и вполне осязаемой петлей скрутилась вокруг попирающей негодяя ноги. Дернула раз, другой и принялась тащить.

— А вот это ты зря, — я продолжал сохранять безмятежное выражение на лице, хотя удержаться на месте становилось все труднее. Бабка развернула очередную пару панталон, широченных и покрытых такими пышными кружевами, что они закрыли ее полностью. Сейчас! Я быстро наклонился и нанес альву сокрушительный удар в правый висок, ближе ко лбу, туда, где у всех магов особенно чувствительная область…

Не прогадал.

Ветер стих, а жертва осталась в сознании. Правда, ни о каком самоконтроле речи не шло — глаза на перепачканном лице закатились, а зубы судорожно сжались, пропуская лишь сдавленное шипение и тонкие потеки то ли слюны, то ли прихваченной в луже грязной воды.

А кто тебя, идиота, просил колдовать?

— Говорить-то умеешь?

— Ты… тебе каюк, понял? Все, понял? Крышка, не жить тебе, — прежним его басом подобные угрозы звучали бы действительно страшно, но сейчас, видимо от боли, альв сорвался на стремящийся ввысь тенор, — ты, сволочь, еще не знаешь, на кого полез. А ну, слезь с меня, и беги быстрее, да молись сдохнуть раньше, чем я тебя найду.

— Смотри, грозный какой, — без тени веселья хмыкнул я, — ты потише давай. А то голова сильнее заболит. К разговору готов?

— Пошел в дырку!

— Не готов, — констатировал я, на миг убрал ногу со спины бедняги и вонзил носок ботинка ему в ребра. Легкий хруст не слышался, а, скорее, ощущался.

— А теперь?

— Да чего тебе надо? — так, поосторожнее с развязыванием языка. Судя по хрипу, переусердствовать будет несложно.

— Да так, ничего. Захотелось немного тебя побить.

— Что?

— Побить, говорю. Понимаешь, гляжу на тебя там, в толпе, и понимаю — если не побью этого гаденыша, день прожит зря. Вот. Бью.

В подкрепление своих слов я еще пару раз толкнул его ногой — вряд ли больно, скорее обидно. В челюсть. Он клацнул зубами, выплюнул, сколько смог, грязи и заскрипел на зубах ее остатками.

— Эй, ты чего? Сдурел? Стой! Тьфу! Э, мужик, стоп, говорю, — альв старательно ворочал непослушным языком, но голова работала — он начинал всерьез бояться, — хрен с тобой, давай говорить-то, я готов, слышь?

— Слышу. А что ты можешь такое рассказать, чтобы мне стало интереснее, чем сейчас?

Шлеп.

— Ай! Да откуда я знаю? Ты что хотел услышать? Я скажу, только хорош! Не надо!

— Не надо так?

Шлеп.

— Или так?

Бац.

— Ох! Никак не надо! Ну хватит, пожалуйста! Денег тебе дам, перестань только!..

Плачет, что ли? А тогда, под фонарем, соловьем разливался, пока меня так же корежили. Очень занятно наблюдать, как одушевленный, для которого собственная сила стоит во главе угла, сталкивается с непреодолимым препятствием и моментально сгибается под его напором. Тем плоха выстроенная на тщеславии самоуверенность, что опора у нее постоянно тает. Дыры появляются — только успевай латать. Не успеешь — будешь вот так валяться в грязи и отчаянно бояться за свою ничего, как выяснилось, не стоящую жизнь.

— Хватит скулить. Звать тебя как?

— Гист…

— Гист кто?

— А… а-Манн. Гист а-Манн.

— Да ну? И чего ж тебе в своем поместье не сиделось, господин а-Манн, чего к нам пожаловал?

— Я… Без поместья.

— Как это? А чего тогда акаешь?

— Лишен… наследства. Слушай…

— Слушаю.

— Ты бы ногу…того… убрал, а? Дышать… больно, говорить трудно.

— Да ладно тебе, хорошо же беседуем. Меня все устраивает. А тебя нет? Может, подушку поправить?

— Не… не надо…

— Вот и чудно. Ну так расскажи мне, господин а-Манн, за что же тебя лишили наследства и что ты делаешь так далеко от Мирриона?

— Я… Не могу… сказать…

— Почему?

— Нельзя… Будет плохо.

— Тьфу ты. Не скажешь — будет хуже.

— Хуже… не бывает, друг… Кха… Бывает больнее.

— Это ты о чем?

— Боль — не самое страшное. Бывает и похуже.

— Тебе, гляжу, полегчало. То есть, если ты мне все расскажешь, тебя убьют?

— Убьют? Кха… Нет. — Он зашелся в надсадном кашле, выхаркивая воздух прямо в полетевшую жирными брызгами грязь. С трудом повернул голову, сплюнул в сторону. — Да скажи я хоть слово — и о смерти на коленях умолять придется… если, конечно, колени к тому времени еще будут.

— Внушает. Аж мурашки по коже. На кого же это ты такого страшного работаешь?

— Что в лоб, что по лбу. Друг, ты не понял? Я на эти вопросы не отвечу, и лучше уж ты меня прибей, чем потом он мной займется. Давай, убивай быстрее, — наверное, если бы я не так сильно вдарил ему по голове, он и впрямь попытался бы встать, — тело под подошвой зашевелилось чересчур целеустремленно.

— Договорились. Но прежде, чем я тебя убью, ответь на два вопроса. Предпоследний: зачем вам понадобился Хидейк?

— О чем ты?

— Не о чем, а о ком. Альв с бульвара Поющих игл. Насколько я понимаю, урода подослал тоже твой страшный хозяин?

— А, этот Хидейк… О. Вот как. Ну что ж, это расскажу, — шевеление прекратилось, и он обмяк, недвижно распластавшись в грязи, — только дай-ка мне на спину перевернуться. Грязь уже в рот затекает. Не будь свиньей, друг.

— Не буду. Но и перевернуться не дам. Пока ты моего лица не видишь…

— Да поздно уже, — только сейчас я вдруг осознал, что жертва уже некоторое время не хрипит и не пытается восстановить дыхание. А теперь еще голос поверженного врага вновь превратился в глубокий бас — будто ветер в печной трубе завыл — и страх из него напрочь исчез. Это могло означать лишь одно… — Ты, детектив, достаточно сказал, чтобы я тебя по голосу узнать успел. Что, бедный рыбак на лов не выйдет? Ну да ничего. — Его голос зазвучал так же, как ночью, — мастер Брокк, я сожалею, что вы не вняли предупреждению. Придется вам умереть.

Тело господина а-Манна вдруг резко раздалось во все стороны. Как упругой подушкой меня подбросило на несколько метров вверх и обрушило в ту же грязь, откуда медленно восставал поверженный альв. Черты его едва различались — хотя странная волна стряхнула с него втершиеся крохи мокрой земли, лицо Гиста напоминало покрытый складками сдутый резиновый шар, с которым как следует поиграли дети. Словно… Словно он и правда стал резиновым.

Я уперся ладонями в грязь, ощутил прикосновение жестких крупинок и помотал головой. Нет. Так не бывает. Если только…