ГОРСТЬ СВЕТА. Роман-хроника Части первая, вторая - РОБЕРТ ШТИЛЬМАРК

Только теперь выстрелил, целясь, и Заурбек. Четыре ингушские винтовки ответили справа. Левая промолчала. Заурбек еще не понял, что уложил противника наповал, прямо в лоб...

После двухчасовой перестрелки еще один ингуш простился с жизнью. Три его сородича отползли, тоже оставляя на камнях кровавые следы.

Заурбек различил слабый конский топот, ржание. Эго ускакали нападавшие, заметив на дороге приближение двух казаков и подводы с какой-то воинской Кладью. Они двигались к Гудермесу.

Истекавшего кровью от четырех пулевых ран, Заурбека казаки довезли до гудермесской больницы.

На операционный стол его положили уже без признаков сознания. Щуплый доктор в золотом пенсне только головой качал, диктуя, после извлечения пуль, сведения о больном. Записывала их сестра милосердия.

— Пишите, — говорил доктор. — Рост — два аршина десять вершков (около 187 см). Вес — шесть пудов ровно. И заметьте, сестрица, ведь ни одной жириночки! Одни кости, кожа да чугунная мускулатура. Вот атлет! Ну, и князек осетинский, нечего сказать!

* * *

Московский полицмейстер Дмитрий Федорович Трепов, сын Петербургского градоначальника, некогда раненного пулей революционерки Веры Засулич, счел необходимым заблаговременно приехать на званый ужин в Купеческом клубе, да еще и принять особые меры — для охраны самого клуба и наблюдения за порядком по всей Большой Дмитровке[41]. Ибо цвет губернской промышленности, торговли и науки вкупе с военными чинами занимали места за длинными банкетными столами в клубе. Деятели Москвы и губернии устраивали неофициальный прием генерал-инспектору кавалерии, великому князю Николаю Николаевичу, по случаю его кратковременного пребывания в древней столице: он возвращался с Кавказа, где отдыхал и охотился в царских и соседних угодьях.

Среди его свиты интерес дам вызвал атлетического сложения кавказец в черкеске. В росте он почти не уступал Великому князю, но двигался с мягкой легкостью горца. Широкий в плечах, узкий в талии, он, казалось был создан для лезгинки. Издали одежда его выглядела подчеркнуто скромной, и лишь вблизи можно было рассмотреть, что отделка газырей, пояса и кинжала стоила кубачинским мастерам загадочного Дагестана многих недель безупречной работы.

Застольной своей соседке, супруге московского профессора Сергея Муромцева, он успел отрекомендоваться Николаем Николаевичем Тепировым. Было замечено, что Великий князь обращался с ним дружески-покровительственно и называл либо тезкой, либо Заурбеком. Соседке он пояснил, что одно имя — национальное, осетинское, а другое — на русский лад, полученное при православном крещении. Отца, мол, тоже звали и Каурбек, и Николай Тапиров. Они — старинные осетинские беки, признанные также и русской властью князьями.

Дамы заметили, что кавказец слегка прихрамывает, и волновались, станет ли танцевать — уж очень завидным казался он кавалером. Чуть подвыпивший Трепов, с несколько излишней фамильярностью, явно не понравившейся гостю, заявил, что тот, мол, «исправно спляшет». Эта реплика чуть не испортила все дело, но в конце концов, под дружным дамским напором, Заурбек смилостивился, вернулся в танцевальную залу и блеснул в мазурке, краковяке и венгерке, а в полонезе был просто величественен.

Покидая общество, Великий князь любезно предложил младшим своим спутникам не уезжать с бала и дождаться ужина, сам же отправился с адъютантом и остатком свиты на Николаевский вокзал. Заурбеку он ласково улыбнулся и шутливо погрозил пальцем: смотри, мол, не переусердствуй, чтобы не разбередить недавнюю рану!

В разгар бала Трепов, проводив князя до вагона, вернулся в клуб. Дама его упоенно вальсировала с Заурбеком. Когда же шеф полиции ангажировал другую даму, оказалось, что и тут Заурбек перешел ему дорогу — она обещала следующий тур преуспевающему осетинскому беку! За ужином Дмитрий Федорович выразил довольно грубо свое неодобрение по адресу неожиданного соперника. Кто-то переспросил, о ком это он так резко?

— Да вон о том кавказском осле! — во всеуслышание ответил Трепов.

— Вы бы полегче, Дмитрий Федорович! Великий князь на его землях охотился! Осетинский бек. Князь, как-никак!

— Подумаешь, князек! У них там, кто десяток баранов имеет, тот и князек!

Дальнейшее не сразу успели понять даже сидящие за ужином.

Громко упал стул, а через длинный банкетный стол перемахнула, будто подброшенная пружиной, фигура Заурбека. Совершая этот почти цирковой прыжок, он лишь на миг оперся рукою о стол, а в следующее мгновение вырос перед полицмейстером и нанес ему пощечину. Потом грозно завертел кинжалом и, не подпуская к себе никого, проложил путь к выходу. Никем не задержанный, он покинул клуб.

Однако, на вешалке остался его плащ, а на банкетном столе нечто куда более ценное — выпавший из черкески во время прыжка золотой портсигар с великокняжеским вензелем и надписью: «Николаю Николаевичу Тепирову-Заурбеку на добрую память от его гостя. Николай Николаевич Романов». По визитной карточке, врученной за ужином соседке, было нетрудно установить московский адрес владельца плаща и портсигара. Оказалось, он недавно снял или купил квартиру в Камергерском переулке.

Трепов счел за благо отправить с полицейским чином и плащ, и дарственный портсигар по этому адресу, вместе с письмом, в коем требовал удовлетворения Заурбек велел устно передать, что давать удовлетворение полицмейстеру не собирается.

Этот ответ кое-где не очень понравился, и, хотя историю замяли, Заурбеку настойчиво посоветовали оставить Москву и коммерческие дела, начатые им в древней столице. Почувствовав охладелый и недружелюбный тон своих знатных покровителей, Заурбек махнул на них рукой и решил совершенно изменить и среду, и образ жизни. Вопреки воле отца, пошел учиться на паровозного механика и довольно скоро, к недоумению близких, надел железнодорожную форму и стал за реверс зеленого пассажирского локомотива «СУ» на линии Баку-Тифлис. По вине службы пути попал в аварию, был оштрафован и понижен в должности, чуть не угодил под суд. Глубоко возмущенный произволом и фальсификацией, оставил службу на железной дороге, записался добровольцем в кавалерийский полк, отправлен был на театр русско-японской войны, получил ранение и Георгиевский крест. Из Владивостока подался в Канаду и там за несколько лет сумел удвоить унаследованные от отца средства какими-то поставками для русского военного ведомства через порт Ванкувер...

Если сравнить человеческую судьбу с лестницей или горным склоном, все это можно считать, все-таки фазами восхождения, ибо энергия его кипела и не иссякала

И, шагая через две-три ступеньки крутой лестницы заурбековой судьбы, попытаемся лишь бегло оглянуться на эти фазы восхождения.