Антропоцид - Игорь Строков

неправильно, а потому я отвесил ему такую затрещину, что он грохнулся на пол. Я кричал:

— Знай своё место, щенок!

Во мне всё кипело. Я просто не способен сдержаться, когда всё идёт не так, когда моё воспитание оборачивается ничем. Чему я его учил? Никогда не грубить старшим. Особенно матери. Он на мои слова наплевал.

А когда такое происходит, я вспыхиваю. Сначала я контролирую себя и пытаюсь донести свою позицию, и делаю это достаточно резко. Только так люди, особенно дети, умеют слушать. Наверное, в этот момент я сам себя накручиваю. Я начинаю злиться, теряю контроль над собой, а дальше всё как в тумане.

И это не лучшая моя сторона, я понимаю. Но поделать с собой ничего не могу.

Я постучался в дверь комнаты сына.

— Вадим, можно? — тихонько спросил я через приоткрытую дверь.

— Опять бить пришёл? — кажется, он всхлипнул.

— Поговорить.

— А ты, оказывается, говорить умеешь?

Соня и Вадим всегда были достаточно спокойными — тут сын больше пошёл в маму, нежели в меня — но в тот день у нас случился скандал на троих. Каждый кричал на каждого, и в порыве эмоций Вадим оскорбил Соню. Она к этому отнеслась достаточно умеренно, но вот я такого не приемлю.

— Умею, — ответил я. — Иногда. Надо было с этого начинать.

— Да неужели?

Я зашёл в комнату и сел на диван рядом с ним.

— Давай так, — сказал я. — Я был неправ, и прошу у тебя прощения. А ты попросишь его у мамы. И больше мы такого не повторим.

— Попрошу, — пробубнил Вадим. — Но тебя не прощу.

Больно такое слышать, но наверное, я это заслужил. Да и куда он денется? Простит, конечно. И забудет со временем.

Я ничего не ответил, просто приобнял Вадима. Он отодвинулся от меня.

Потом ещё пару дней дулся. Но всё устаканилось, как я и ожидал. И перед Соней он, конечно же, попросил прощения в тот же день. И только после этого она стала поучать его, но тоже как-то спокойно, доверительно. Если бы я так умел! Увы, мои педагогические способности, видимо, находятся где-то около нуля. Неудивительно, что от моего воспитания так мало толку.

Когда-то всё было проще. Пока Вадим не стал подростком, он был образцовым ребёнком. Да и я раньше был куда спокойней и сдержанней, пока на меня не стала валиться всё большая ответственность по работе. Мне кажется, в те времена Вадим любил меня даже больше, чем Соню. Я был строг, но справедлив. Играл с ним в футбол, помогал с уроками, водил на различные мероприятия… А потом и времени стало меньше, и нервная система полетела к чертям.

И постепенно всё изменилось. Я и сам не заметил, как превратился из наставника в домашнего тирана. Время меняет людей. Зачастую не в лучшую сторону.

А мы, испортившиеся от времени, начинаем менять своих близких. Отравлять их.

Насколько сильно я отравил своего сына? И не отравляю ли его сейчас?

— Хотим поблагодарить вас за содействие.

Я не очень-то и слушаю их. Внутри всё опустело, и кажется, будто жизнь остановилась. Мой сын — террорист, по собственной воле или нет, но террорист. Я с ним подрался, а теперь он сидит в изоляторе.

— Ваши визиты — и Вадима, и конкретно ваши — заставили нас насторожиться. Константин Павлович, мы вам не сказали, чтоб вы дров не наломали, но мы стали приглядывать за вашим сыном. Надо было поймать его с поличным. Пришлось немного подыграть парню.

Мы с Лизой сидим в каюте охраны и держимся за руки. Напротив нас всё те же Стас и Дмитрий: я наконец выяснил, как зовут дерзковатого охранника.

— Вы бы очень нам помогли, если бы ответили на несколько вопросов, — продолжает Дмитрий.

Я с трудом отрываю взгляд от пола и включаюсь в происходящее.

— Думаете, я сейчас к этому готов? — сиплым голосом отвечаю я.

Дмитрий расправляет плечи и опирается о стол. Его взгляд черствеет.

— Думаю, что вы были не до конца честны с нами, Константин Павлович. Член Ртути что-то сказал вам про Вадима, но вы скрыли это от нас, поставив под удар всё человечество. Немалая плата за эгоизм, правда? А теперь я тут сижу перед вами и благодарю за содействие, а не записываю вас в сообщники. Но всё может сложиться и иначе. Помогите нам, и выйдете из этой ситуации героем. Я же всё понимаю, в вас взыграли отцовские чувства. Ну? Что скажете?

Кнут у них большой, а вот пряник сомнительный. Тоже мне, герой. Отец, который закопал собственного сына. Героизм ли это вообще? Пусть меня хоть трижды предателем человечества считают — сейчас я думаю лишь о Вадиме.

— Кость, сделай, как он говорит, — просит Лиза.

Я глубоко вздыхаю и закрываю глаза. Только бы это всё поскорее закончилось.

— Ладно. Спрашивайте.

— Славно! — Дмитрий снова расслабляется. — Ваш сын участвовал в проекте «Амальгама», верно?

— Да. Как и я. И моя покойная жена. Мы всей семьёй участвовали.

— Хорошо. С кем контактировал ваш сын с момента эвакуации в бункеры?

— Со мной… — я напрягаюсь, пытаюсь вспомнить. — С офицером, курировавшим бункер. С военными на стартовой площадке. С друзьями. Да всё, вроде бы.

Дмитрий задумчиво потирает нос, Стас старательно что-то пишет.

— Вы знаете имена его друзей?

— Да. Сергей Ситников, Леонид Рогов, Кристина Токарева и Марс Петров.

Я покосился на Стаса. Кажется, он записывает мои слова. Рядом лежит ещё бланк какого-то протокола. Я даже немного удивлён, что они делают это вручную. В наше время люди и писать-то уже толком не умеют.

— Ещё он познакомился с неким Артуром в виртуальной реальности и, кажется, какой-то девушкой, — добавляю я.

Критически важно напоминать им об этом. Иначе так и получится, что Вадим по собственной инициативе решил всех нас убить.

— А вот это уже интересно, — говорит Дмитрий. — Имя девушки?

— Он мне не говорил. Но по его словам, он гулял с ней прямо перед тем, как всё произошло. В Homeland, конечно же.

— Ладно, — говорит Дмитрий. — Пообщаемся с вашим сыном. А что за Артур?

— Учёный с Венеры. Он сказал ему, что Амальгама пробралась