Политическая биография Сталина. Том 2 - Николай Капченко

Внешнеполитическая концепция Сталина базировалась, в частности, на таком тезисе, как обеспечение максимально возможной мирной передышки для того, чтобы поднять страну на ноги, чтобы она могла если не на равных, то все же уверенным голосом говорить со своими западными контрагентами. В 1926 году Сталин подчеркивал: «Мы можем и должны строить социализм в СССР. Но чтобы строить социализм, надо прежде всего существовать. Надо, чтобы была «передышка» от войны, надо, чтобы не было попыток интервенции, надо, чтобы был завоёван некоторый минимум международных условий, необходимых для того, чтобы существовать и строить социализм»[261]. На реализацию этой задачи в тот период были мобилизованы все силы, причем генсек вполне ясно указывал на рост межимпериалистических противоречий как важнейший фактор обеспечения мирной передышки.

В числе других важных факторов, дававших возможность обеспечить мирные условия развития страны в середине 20—30-х годов, выступала и определенная заинтересованность капиталистических государств в развитии торгово-экономических отношений с Советским Союзом. Но не только чисто деловые, сугубо экономические мотивы служили возможной основой для развития сотрудничества и достижения соглашений между Советской Россией и капиталистическими державами. Сталин отмечал: «Мы ведём политику мира и мы готовы подписать с буржуазными государствами пакты о взаимном ненападении. Мы ведём политику мира и мы готовы идти на соглашение насчёт разоружения, вплоть до полного уничтожения постоянных армий, о чём мы заявляли перед всем миром еще на Генуэзской конференции. Вот вам почва для соглашения по дипломатической линии.

Пределы этих соглашений? Пределы ставятся противоположностью двух систем, между которыми идёт соревнование, борьба. В рамках, допустимых этими двумя системами, но только в этих рамках, соглашения вполне возможны. Об этом говорит опыт соглашений с Германией, с Италией, с Японией и т. д.»[262].

Давая общую характеристику сталинской внешнеполитической концепции, особый акцент следует сделать на том, что генсек придавал первостепенное значение таким факторам, как твердость и выдержка в проведении своей линии, способность противостоять всем формам давления и нажима со стороны западных контрагентов. И это, в тот период, когда СССР был относительно слабым государством перед лицом Запада, имело огромное, порой даже решающее значение. Именно тогда в отношениях между СССР и консервативным правительством Англии наблюдался острейший кризис, выразившийся в разрыве дипломатических отношений. Надо признать, что советская пропаганда всячески раздувала проблему кризиса в отношениях с Великобританией. Аналогичным образом вела себя и британская сторона. В это же время произошло убийство советского посла в Польше Войкова и ряд других менее значимых инцидентов. В Москве все чаще говорили чуть ли о скорой неминуемости войны. Во многом кампания по раздуванию военной опасности инспирировалась сознательно, чтобы сплотить общество перед лицом внешней угрозы. Но для ее развертывания существовали и некоторые реальные причины, и их нельзя было сбрасывать со счета.

Сталин в этих условиях счел необходимым сделать особый упор на сохранении выдержки, на том, чтобы не поддаваться на провокации. «Нас дразнят и будут дразнить провокаторы из враждебного лагеря, утверждая, что наша мирная политика объясняется нашей слабостью, слабостью нашей армии, — говорил он. — Это взрывает иногда кое-кого из наших товарищей, склонных поддаться провокации и требующих принятия «решительных» мер. Это слабость нервов. Это отсутствие выдержки. Мы не можем и не должны играть под дудку наших противников. Мы должны идти своей дорогой, отстаивая дело мира, демонстрируя свою волю к миру, разоблачая грабительские намерения наших врагов и выставляя их, как зачинщиков войны»[263].

Короче говоря, дебют Сталина на внешнеполитической арене нельзя уподобить робким шагам новичка на незнакомом для него поле. Еще до того, как он превратился в фигуру первой величины на политическом небосклоне Советской России, Сталин как член Политбюро непосредственно соприкасался с внешнеполитическими проблемами и приобрел, бесспорно, немалый опыт. Однако именно с середины 20-х годов сфера внешней политики постепенно выдвигается на более видное место в его деятельности. Причем хочу еще раз оттенить одну мысль: он вступил на эту стезю не как ученик, а как человек, у которого в некоторых основных чертах уже сложилась собственная внешнеполитическая концепция. Вес Сталина в решении вопросов внешней политики дополнялся и его функциональными обязанностями в качестве Генерального секретаря: с середины 1920-х Сталин неизменно располагал полномочиями «неполитического» характера, включая руководство Секретариатом и секретным отделом ЦК, позволявшими контролировать внесение в повестку Политбюро подавляющего большинства вопросов международной политики Советского Союза и уже в силу этого влиять на их судьбу[264]. Словом, внешнеполитическая сфера с середины 20-х годов начала занимать одно из первых мест в его политической деятельности. Естественно, что это обстоятельство настоятельно диктовало необходимость для него не только хорошо разбираться в международной проблематике и конкретных вопросах практической внешней политики, но и иметь четкую и продуманную внешнеполитическую концепцию.

Другой принципиально важной, можно даже сказать самой главной чертой внешнеполитической стратегии Сталина, был радикальный пересмотр взглядов на мировую революцию и выработка стратегии превращения России в самодостаточную и мощную в военно-экономическом плане державу мира. Сталин имел как бы две ипостаси — облик последовательного революционера, стремившегося к ниспровержению капиталистического строя, и облик созидателя подлинно великого государства на обломках царской империи. В нем эти две ипостаси не то, что гармонично уживались, но как бы сосуществовали, действуя на параллельных курсах. Если же выделить главную, доминирующую, то это, безусловно, было государственное начало. Именно оно в конечном счете предопределяло его подход ко всем международным проблемам, лежало в качестве краеугольного камня в основе всей его внешнеполитической стратегии.

У меня нет намерения искусственно противопоставлять Сталина Ленину. Но констатировать чрезвычайно важные отличия в их подходах к проблемам исторического предназначения страны необходимо в интересах истины и в целях более полного и более глубокого понимания сущности внешнеполитической концепции Сталина. Согласно воззрениям Ленина, на первом плане стоят интересы развития мировой революции.

Именно с этих позиций он дает следующую интерпретацию содержания пролетарского интернационализма: «… Пролетарский интернационализм требует, во-первых, подчинения интересов пролетарской борьбы в одной стране интересам этой борьбы во всемирном масштабе; во-вторых, требует способности и готовности со стороны нации, осуществляющей победу над буржуазией, идти на величайшие национальные жертвы ради свержения международного капитала»[265].

Можно только строить предположения о мере и масштабах величайших национальных жертв, которые должна была принести Советская Россия на алтарь мировой революции. У Сталина же позиция прямо противоположная, хотя в открытую он не вступает в теоретический конфликт со своим учителем и на словах все еще повторяет риторику о мировой революции. Однако суть надо искать не в этой риторике, а в самой постановке вопроса о том, что, как говорится, первично, а что вторично. Вот его позиция, изложенная в августе 1927 года: «Интернационалист тот, кто безоговорочно, без колебаний, без условий готов защищать СССР потому, что СССР есть база мирового революционного движения, а защищать, двигать вперёд это революционное движение невозможно, не защищая СССР. Ибо кто думает защищать мировое революционное движение помимо и против СССР, тот идёт против революции, тот обязательно скатывается в лагерь врагов революции»[266].

Вся сталинская эпоха, особенно после образования стран народной демократии и расширения мирового влиянии СССР, была фактически окрашена в цвета интернационализма в сталинской интерпретации. Его формула стала оселком, на котором проверялась преданность делу социализма и коммунизма со стороны всех зарубежных коммунистов. Не говоря уже о руководителях союзных с СССР стран. Конечно, такое истолкование содержания интернационализма кое-кому представлялось проявлением национальной ограниченности или великодержавного шовинизма. Однако Сталина не пугали всякого рода ярлыки. Он главную свою задачу и как революционер, и как государственник видел во всемерном укреплении силы и могущества Советского Союза. Все другие соображения, какими бы важными они ни были, подчинялись именно этой задаче.