История жизни, история души. Том 2 - Ариадна Эфрон

На днях получила письмо от А. Гладкова7 - просит «Повесть о Сонечке», т. к. готовит статью о драматургии МЦ и ему важны «истоки»; вот результат, увы, наших расшифровок архива в прим<ечаниях> к тому «Биб<лиотеки> Поэта»! Приеду — посоветуемся, как и что ответить. Прислал вырезку из журнала «Театр<альная> газета» (без указ. № и года) с публикацией, в разделе «Наша эстрада», стиха «Серёже» - «Ты не мог смирить тоску свою» (из Вечернего альбома или Волш<ебного> фонаря - не помню). Надо скорее Антокольскому пьесы!8 Я просила его написать Вам - что ему надо. <...> Целую, привет от А. А.

Ваша АЭ.

1 Письмо это - ответ А.С. на просьбу А.А. Саакянц оценить проект ее заявки на книгу о Марине Цветаевой, которую она собиралась предложить издательству «Советский писатель».

2 См. примем. 4 к письму А.С. Эфрон А.И. Цветаевой от 20.X.1944 г.

3 Графиня Камерата - кузина герцога Рейхштадтского. Персонаж пьесы Э. Ростана «Орленок».

4 «- Царь! - Вы были неправы» - третья строка второй строфы стих. 1917 г. «Царю - на Пасху» (I, 340).

5 А.В. Луначарскому посвящено стих. 1920 г. «Чужому» («Твои знамена - не мои!»).

6 То есть - контрреволюцию.

7 Александр Константинович Гладков (1913-1976) - драматург, мемуарист, театровед.

8 А.С. имеет в виду подготовку книги пьес М. Цветаевой, предисловие к которой писал П.Г. Антокольский.

Н.Л. Елинсону'

Таруса, 1 октября 1966

Многоуважаемый Николай Львович! Я получила выписку из протокола № 16 заседания Президиума Правления Литературного фонда СССР от 19.9.1966 г., § 3, относительно «памятника-надгробия на могиле Марины Цветаевой» и обсудила текст этой выписки с остальными членами нашей семьи.

Принося благодарность Литературному фонду за желание увековечить память Цветаевой, мы тем не менее считаем, что Литературный фонд допустил ошибку, не согласовав с нами, членами семьи Цветаевой, своё решение заменить другим памятником крест, установленный нами в 1960 году на том участке елабужского кладбища, где, в ряду безымянных могил 1941 г., должна находиться её могила. (Точного места погребения, несмотря на многолетние поиски — личные, а также с помощью СП Татарии, путём публикаций в местных газетах, обращений по радио и т. д. установить не удалось.)

Мы не можем согласиться с тем, что изготовление как проекта, так и самого памятника такого поэта, как Марина Цветаева, было передоверено елабужскому горсовету; по нашему мнению самый скромный проект надгробия должен быть изготовлен и выполнен специалистами, а не случайными людьми, не знающими даже, о чьём надгробии идёт речь.

Мы считаем совершено недопустимым использование «бывшего в употреблении» купеческого монумента, взятого с чьей-то заброшенной могилы, для установления его, после подчистки и изменения надписи, на предполагаемом месте погребения Цветаевой. Хоть Вы и объяснили мне, Николай Львович, что «это стоит дешевле», но — есть и моральная сторона дела: перетаскивание памятников с могилы на могилу не может и не должно финансироваться такой гуманной и просвещённой организацией, как Литературный фонд.

Насчёт того, что вышеуказанный проект был, как сказано в протоколе заседания от 19.9.1966, «согласован» (кстати, пост-фактум) «с зам<естителем> пред<седателя> комиссии по наследству т. Эренбур-гом И.Г.», то позволим себе ещё раз напомнить Вам, что Эренбург -не «зам<еститель> пред<седателя>», а просто один из членов комиссии по лит<ературному> наследию Цветаевой, и посколько вопрос о новом надгробии не обсуждался вообще, то и мнение одного из её членов может рассматриваться лишь как мнение частное. Кроме того, И.Г. не был поставлен в известность о том, что речь идёт фактически об установлении надгробия с чужой могилы.

Если мы правильно поняли текст выписки из протокола № 16, «...Литературный фонд может финансировать проект памятника-надгробия на могиле Марины Цветаевой, согласованный с т. Эренбур-гом И. Г.» как желание Литературного фонда финансировать именно и только вышеуказанный вариант, то мы, члены семьи Марины Цветаевой, вынуждены отказаться от материальной помощи Литературного фонда в возведении данного памятника, считая его неприемлемым.

Несмотря на возникшее недоразумение, мы благодарим Литературный фонд за доброе желание увековечить память человека близкого и дорогого нам и многим, многим русским людям. Особенная благодарность — Арию Давидовичу Ратницкому2; в записях Цветаевой за 1939—1941 годы сохранились многие упоминания о действенной его помощи ей в её безвыходных трудностях в те тяжёлые годы. Мы надеемся, что Арий Давидович не откажет нам в совете, когда мы, родственники Цветаевой, с помощью её друзей, постараемся установить скромный, но достойный её памятник на кладбище в Елабуге.

А пока пусть стоит тот крест.

С совершенным уважением — по поручению семьи Цветаевой

АЭ

Член комиссии по литературному наследию М. Цветаевой, член СП СССР, член Литературного фонда.

1Николай Львович Елинсон в это время был заместителем директора Литфонда.

4 Арий Давыдович Ратницкий - служащий Литфонда, в обязанности которого входило все связанное с похоронами писателей.

П.Г. Антокольскому

4 октября 1966

Дорогой мой Павлик, что-то захирела наша переписка, как захирела и я сама; что-то расхворалась, раскисла, устала и опустошилась после нелепого лета: всё гости и гости; настоящий пансионат в нашей утлой хибаре; всё отдыхают, а мне работать надо, но обязательные второстепенное™ не дают. Сколько же было приготовлено всякой еды на двух керосинках, сколько перестирано простынь-наволочек-полоте-нец, сколько сказано пустых слов — а в итоге от пролетевшего лета ни даже горсточки праха в ладони; всё рассосалось и растворилось просто так... Беда моя в том, что разучилась совмещать: могу или работать, или делать всё остальное; а ещё чаще — буриданствую1, не зная, за что схватиться... Убеждена, что такие состояния Вам не свойственны, как маме не были свойственны; она всегда была целеустремленна, как стрела. И Вы тоже. Чтобы не разныться окончательно, скажу Вам о другом — весёлом: когда в 1937 г. приехала я из Франции сюда, то стала работать в жургазовском журнальчике «Revue de Moscou», выходившем на фр<анцузском> языке для заграницы. Время было то самое; бедный журнал на мелованной бумаге подчинял своё врождённое убожество требованиям сталинской цензуры; лет мне было ещё совсем не-

много и все меня за это любили, т. ч. жила я радостно и на всё грозное лишь дивилась, comme une vache regardant passer les trains...*

За всё бралась с легкостью; всё на свете переводила на французский. — «А стихи можете?» — «Могу», — ответила я. И дали мне: «Ночь листвою чуть колышет, серебрится диск луны»2 и т. д., чтобы потенциальным французским читателям тоже, как и нам, жить стало лучше, жить стало веселее, товарищи!3 Я и перевела ничтоже сумняшеся: La nuit bruissent les feuillages, la lune argente les cieux, nul ne voit notre visage, tous nous sommes amoureux, la la la la la la la la la la la la la la la la la la la la la la la la la la la. quelle est de nos coeurs la reine, que nous aimerons toujours choquons done nos coupes pleines, pour boire son amour, La la la la... etc.

И, видите, без малого тридцать лет прошло, а я всё помню, как пришла получать гонорар, а мне за все «1а-1а» — начислили, как за основной текст, и я подумала — какое приятное и выгодное занятие. Но такое в жизни бывает только раз.

На последней странице обложки была в красках изображена — как живая — бутылка шампанского и помещён призыв: «Buvez le champagne sovietique»!** Французы быстро откликнулись: стали приходить письма, в которых они клялись нам, что jamais de la vie не будут boire le champagne sovietique, когда есть le champagne Frangais***. Помню, какой-то паренёк «оттуда» прислал в редакцию Revue письмо: он собирал бабочек и предлагал echanger des papillons frangais des papillons russes****; я было хотела ответить, да редактор не разрешил; сказал, что это — явная провокация и могут посадить. И правда, посадили вскорости; и даже не за бабочек... Впрочем, и редактора тоже; и тоже не за них.

Переходя к дням нынешним — совершенно убил меня Литфонд: вдруг, никого не спросясь, решил убрать крест, поставленный в 1960 г. Асей на елабужском кладбище, на предполагаемом месте погребения мамы (могила не сохранилась) — а вместо него «воздвигнуть» некий купеческий монумент, взятый с чужой заброшенной могилы; подчистить, изменить надпись и — готово, почтили! Узнала я об этом совершенно случайно; взвилась, мол, какое вы имеете право в обход комиссии по лит<ературному> наследию и родственников? Тогда

* Как корова на проходящие поезда (фр.).

** Пейте советское шампанское (фр.).

*** Никогда в жизни <не будут> пить советское шампанское, Скогда есть> французское шампанское (фр.).