Неисторический материализм, или ананасы для врага народа - Елена Антонова

XXVI

Самолет приземлился в Москве ровно в полдень. К удивлению Скворцова, его встречали хмурые люди в погонах, которые, вместо того чтобы поздравить со спасением, увезли его в Управление и стали задавать неприятные вопросы. У них были основания быть хмурыми. Потому что в египетских газетах появилась фотография Скворцова на фоне какого-то культового сооружения вместе со статьей под названием «Красная рука Москвы посягает на святыни».

– Как вы оказались в Египте? Что вы делали в пирамиде? Зачем вы хотели похитить фараона?

Скворцов все валил на Бахметьева и кричал, что его надо расстрелять, потому что из-за него он чуть не умер голодной смертью, замурованный в пирамиде. На вопрос, какого черта ему понадобилось в Египте без документов и как он смог туда проникнуть, минуя все таможенные барьеры, Скворцов ответить не мог, а только заикался и просил есть.

– А чем там занимается Бахметьев? – спросили его.

– Он – самозванец. В данный момент он работает фараоном, но все врет, – без запинки ответил Скворцов и этим спас себя от расстрела, потому что его тут же признали душевнобольным, жертвой международного шпионажа и отправили в больницу подлечиться.

Что касается прародителя-самозванца, то на следующий день его действительно повезли смотреть пирамиды и жестами попытались объяснить, что всем великим мужам, покоящимся в них, он дал свое божественное семя. Слово «Хеопс», произнесенное с большим чувством, сопровождалось многочисленными тычками и жестами в его сторону. Прародитель понял, что ему приписывается незаслуженное авторство, пустил слезу и погладил пирамиду, растроганно приговаривая: «Хеопсик, дорогой!»

Выдержав торжественную паузу, свита усадила прародителя в машину и отправила его домой.

У главы администрации, Мурада, была дочь на выданье – сухощавая девица с выпирающими коленками и локтями, которая называла себя стройной. Впрочем, полной ее назвать действительно было никак нельзя. Она накрыла на стол во дворе, красиво разложив на блюде фрукты. Увидев их, Сергей разочарованно поморщился, – питаться второй день фруктами, как он их ни любил, было грустно. Однако стройная Будур вынесла из дома дымящуюся баранину, и он просветлел.

Мурад решил поучить прародителя современному арабскому.

– Баран! – ткнул он пальцем с блюдо. – Ме-е-е.

– Ме-е-е, – послушно повторил прародитель, радостно сверкнул глазами и впился в мясо зубами.

Будур плотоядно взглянула на прародителя. Разморившись от жары, он последовал примеру Мурада и снял с себя рубашку, оставшись только в синих фараонских штанах в обтяжку. Для своего семитысячелетнего возраста он изумительно сохранился. Правда, животик несколько полноват, но зато плечи – широки и мускулисты, грудь – волосата, а улыбка – ослепительна.

Будур взяла блюдо с фруктами и вручила его прародителю.

– Ба-нан! – нежно произнесла она, касаясь желтого плода пальчиками такого же цвета.

– Ба... – начал Сергей, тоскуя, как вдруг замер. Он почувствовал знакомое головокружение! Сработало! Его нашли!

Он радостно зажмурился.

Мурад со стройной Будур застыли на месте, увидев, что прародитель – вполне телесный, обладающий отменным аппетитом, – вдруг растаял в воздухе. Боковым зрением Мурад увидел заглядывающего через калитку Хафеза, который стоял там как громом пораженный.

– О, великое чудо, – пробормотал Хафез и упал в обморок.

Когда он очнулся, он робко поинтересовался у главы администрации про жезл и головной убор, но Мурад уверил его, что великий прародитель исчез вместе с ними. Придя в себя после шока, он даже обиделся на прародителя. Так хорошо сидели, интересно беседовали – и вдруг на тебе, исчез, не прощаясь.

Впоследствии Хафез прослыл великим лингвистом, начав восстанавливать древний язык африканской ветви скифов. Скифские заклинания «Опа-на» и «Скворцов» обошли все газеты просвещенного арабского мира и сделали его знаменитым.

Головокружение у Сергея прошло, и он почувствовал, что ему немного прохладно.

– Ура! – крикнул он и открыл глаза.

Он находился на городской улице, сидя на вычурном арабском стуле и прижимая к груди блюдо с экзотическими фруктами. Деревянные дома за заборами были окружены кустами сирени, которая почти распустилась. По деревянным тротуарам гуляли местные барышни в резиновых ботиках, хотя тротуары находились высоко над землей и были недоступны для весенней грязи. Они недоуменно смотрели на по пояс голого Сергея, который вместе со стулом оказался посреди улицы, на самой середине раскисшей весенней лужи, с надкушенным манго в руке.

– Здрас-сте! – кивнул он двум барышням, которые застыли, глядя на него. – Это, простите, Средневолжск?

– Средневолжск, – тоненько пискнув, ответила девушка, у которой из-под берета свисали две тоненькие косички.

Сергей снова зажмурился.

– Ну, Андрей! – сказал он сквозь зубы. – Если я когда-нибудь вернусь…

Однако становилось холодно. Черт, знал бы, хоть бы вещи из Египта с собой прихватил. Он встал и огляделся. Раз это Средневолжск, то генеральное направление он сумел определить довольно быстро.

Чавкая по весенней грязи летними египетскими сандалиями, он припустил по направлению к Коммунистической улице, к преподавательскому дому.

Когда, заляпанный грязью, он появился перед своим домом, который Митя обозначил как «П», по двору бродило несколько кур, а Серафима Петровна бросала им что-то из пестрой эмалированной миски.

– Здрас-сте, – проговорил Сергей посиневшими губами, прижимая к себе дурацкое блюдо.

Серафима Петровна выронила миску, и куры со всех ног побежали клевать высыпавшееся пшено.

– Сережа, это вы? – воскликнула она. – Откуда? Как? Господи, вы же замерзли совсем.

– З-замерз, – согласился Сергей, клацая зубами.

– Клементий! – пятясь задом, воззвала Серафима Петровна. – Клементий! Пойдемте в дом, Сережа. Клементий! – жалобно повторила она, когда перепуганный супруг выскочил на крыльцо. – В-вот. Нашелся, – показала она.

Клементий Николаевич повел себя по-мужски. Он решительно повел Сергея в дом, постучав по пути в квартиру Кирюшиных, завел в квартиру и открыл фанерный шифоньер, прикидывая, во что бы его одеть. Сергей покосился на свои заляпанные грязью ноги.

– Сережа! – раздался сзади голос Маргариты Николаевны.

Сергей подскочил и чуть не расплакался от счастья.

Через полчаса, чистый и одетый в рубашку и брюки Григория Ивановича, – его размер подошел, – он сидел за столом, уминая вкуснейшую гречневую кашу под умиленные взгляды соседей. Он осторожно пытался выяснить, в какое время он попал. Три дня назад его выдернули из зимы пятьдесят третьего. Судя по тому, что здесь сейчас была весна и под глазами Маргариты Николаевны появилась новая морщинка, с момента его исчезновения прошло несколько больше, чем три дня.

Соседи участливо смотрели на него и начали осторожно интересоваться, где он был целых три с половиной года.

– Сколько? – поперхнулся кашей Сергей.

– Ну конечно, – участливо вздохнула Маргарита Николаевна. – Там вам, наверное, казалось, что прошло намного больше времени.

Слово за слово, до Сергея постепенно дошло, что его считали канувшим где-то в ГУЛАГе. Большая часть репрессированных уже вернулась, но где-то по стране еще бродили измученные люди, выбиравшиеся из лагерей своим ходом.

В бывшей квартире Сергея снова обосновались Комаровы в полном составе. Сергей встрепенулся.

– Можно мне туда заглянуть?

– Конечно! Люся только рада будет. Они ваши вещи все сберегли.

Сергей надеялся, что видеокамера, микрофон и временной портал до сих пор там.

Люся Комарова уже пришла с работы и кормила детей. Оля подросла и выглядела вполне здоровой девочкой. Володю было совсем не узнать, но он, как ни странно, вспомнил Сергея.

Люся растерянно взмахнула руками.

– Батюшки! Как неожиданно. А вот ваши вещи все… тут.

Она растерялась. Этот человек ей, конечно, когда-то здорово помог и, главное, предсказал все правильно: ее муж действительно вернулся весной сразу после смерти Сталина. Но отдавать мебель, а тем более жилплощадь совсем не хотелось.

Сергей вежливо попросил разрешения посмотреть кое-какие личные вещи.

– Конечно-конечно, – пролепетала Люся и пошла было за ним в маленькую комнату, но Сергей помедлил на пороге и сердито оглянулся на нее. Люся отстала.

Обои в комнате были прежние. Еще бы! Этакую невидаль вряд ли тут решатся тронуть, разве что они совсем истлеют. Видеокамера по-прежнему выглядывала из-за электрических шнуров. Сергей посмотрел прямо в ее глазок, вздохнул и ничего не сказал.

В компьютерном офисе Ки Веста все программисты, столпившись вокруг Александра Павловича Бахметьева, не отрывали взгляд от экрана.