Три седьмицы до костра - Ефимия Летова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что произошло, лас?
— Ты жива.
— Лас, пожалуйста… Я ничего не знаю. Мои родители живы? Про сестру… это неправда, лас, и…
Мужчина чуть тряхнул меня за плечи.
— Живы родители. И братья. Хотя народу немало погибло, без Тамы и без тебя-то. Меньше слушать чужих было надо… Я тебя с рождения знаю, Тая. И мать твою, и отца. Ты невестке моей еще в начале мора жизнь спасла, помнишь? Мы тут все — свои, а он, — лас словно бы сплюнул в сторону служительского домика. — Приблудный, демоны его подери. Что бы не случилось там, никто из наших не заслужил… такого. А вот он… если бы мою дочку три седьмицы кто в сарае продержал, я бы на вилы его и спалил бы самого. Да судя по всему, он и так скоро сдохнет.
— Мне нужно сказать ему… — я сглатываю. — Мне нужно. Где он?
— Ребята слегка бока намяли, да в его же дом и кинули, — пожимает плечами Стемер. — Иди, девочка, кто тебя остановит… такую. А после еще пару слов скажу. Кто бы знал, что все так обернется… Пойду, мать твою успокою. Хватит с нее одной потерянной дочери.
* * *
В домике темно и тихо. Свечи, стоящие на столе, я не трогаю. Вероятно, долго еще буду шарахаться от открытого живого огня. Но мне и так видно все. Тьма ползёт ко мне из угла на брюхе, жалкая, слабая, виноватая.
Но и я виновата перед ней.
Вилор лежит на полу локтях в пяти от меня. Намяли бока — это слабо сказано. Похоже, у него сломан нос, и, возможно, ребра, лицо заплыло свежей синевой. Вряд ли он видит, слышит меня сейчас. Последняя жертва жадного мора.
Если бы он только что-то мог понимать, сам факт его болезни должен был снять с меня какие бы то ни было обвинения. Я никогда бы не позволила ему умереть. Ненавидела за все, винила во многом, разрывалась от боли из-за его предательства. Но все это меркло перед тем, что он умирал. И моя тьма была слишком слаба, чтобы сделать хоть что-то.
Никаких слов сказать ему не нашлось. На полу валялись осколки разбитых глиняных кружек. Я подняла один из осколков, погладила шершавый бок.
— Ты такой человек, светлячок.
Я улыбнулась сквозь слезы собственной галлюцинации.
— Как же иначе. Ты тоже теперь чуть-чуть человек, Шей.
— Возможно.
— Так по-человечески нарушаешь договоренности. Новолуние наступит только завтра.
— Не в этом человек, Тая. Новолуние именно сегодня. Просто луна слишком не хотела покидать небосвод. Но даже если бы новолуние было бы завтра, я пришел бы. Я нужен тебе. Ты такая странная. Всегда была странной. Не такой, как другие.
Тьма сгущается внутри комнаты служетеля. Вилор хрипло втягивает вмиг загустевший воздух, а я ощущаю, как пульсирует внутри кровь. Шей. Мой Шей.
— А ты всегда был мне нужен. Я не странная, Шей. Глупая. Жадная. Мне хотелось иметь так много, целиком, сразу. А в итоге осталась ни с чем. И ни с кем.
— Я уже не смогу вернуть твою сестру.
— Знаю. И не прошу.
— А чего же тогда ты хочешь?
Тень обхватывается меня со всех сторон разом — и жар кожи спадает, тяжесть, боль, усталось в теле моментально уходят. Только в теле. Свечи на столе вспыхивают, но даже не глядя на них, я ощущаю, насколько отличается от обычного их холодное белесое пламя. Краем глаза я вижу, как Вилор приоткрывает воспаленные моровым недугом глаза и глядит на меня.
— Спаси его, — на одном выдохе говорю я. — Спаси его, Шей.
— Он хотел тебя убить! — тьма вдруг сжимается моментально вспыхивающей яростью, такая знакомая, но куда менее бесстрастная, чем обычно, черноволосая фигура выступает вперед, сине-фиолетовые, точно сливы, глаза с отвращением глядят на инквизитора, задыхающегося у моих ног. — Он хотел сжечь тебя на огне!
— Пусть так. Спаси его.
— Пожелай его смерти, Вестая Антария, я дам ему самую мучительную из смертей или самую легкую, на твой выбор, я…
— Спаси его, — говорю я. — Сегодня новолуние, я в своем праве.
— Нет. Не его.
— Выполняй договор, демон, — мой голос теперь похож на шипение, сиплый, страшный. — Сегодня новолуние. Выполняй договор!
— Тая… — просит тень, столь пленительная, прекрасная, подвластная мне тень, умоляет. Тень хочет защитить меня, отомстить за меня, уберечь от людей — какая ирония! — Тая, Тая…
— Соблюдай договор! — я уже ору, срывая и без того слабый голос.
Моя внутренняя тьма поднимается с живота, разрастается, черная, бесконечная бездна, многолапое чудовище, встающее за моей спиной. Руки трясутся, я вся трясусь.
Шей склоняется над Вилором, у того нет сил отшатнуться и весь его немудреный, единственно подвластный ему протест заключается в плотно закрытых глазах.
Вилор не хочет видеть меня такую. Вилор ненавидит меня. Вилор хотел меня убить. Почти убил. Вилор, который говорил, что любит меня… Шей его вылечит. Вылечит, и мы расстанемся навсегда. Тьма, которую я приручила, вырастила на собственной крови, целовала, ласкала до звёзд в глазах. Демонова тварь, которую я почти научила творить добро, хоть и из-под палки.
Судьба, неисправимая шутница, хохочет в своих небесных просторах. Хотя, судьба слепа. А Светлое Небо немо и глухо.
Вилор привстает, опирается на руку. Его бледное влажное лицо не кажется лицом умирающего, глаза теперь широко распахнуты. От него больше не веет жаром. Царапины, ссадины, синяки сломанные ребра и нос — Шей излечил всё. Хорошо.
— Здоров, — говорит, как выплевывает, Шей и делает легкий пасс рукой. — До рассвета не сможет двигаться и говорить. Дальше решай сама. Я бы не поручился за то, что он не продолжит охоту на тебя.
— Жизнь за жизнь, Вилор, — говорю я. — Ты спас меня тогда. Я вернула долг и больше ничего тебе не должна.
Шей поворачивается к нам спиной. Делает шаг к двери.
Хочет уйти, как человек. Уйти?
— Договор, Шей, — шепчу я, оседая на деревянную скамью. Договор — это все, что мне остается, всё, что нам остается. — Возьми. Возьми меня.
Мне вдруг становится безумно страшно. Страшнее, чем в огне. Я хватаю какую-то острую деревянную щепку, лежащую на полу и царапаю себе ключицу, наугад. Шей застывает в дверях — то ли от слышного только ему звука расходящейся кожи, то ли от такого же ржавого запаха крови. Запаха, который всегда сводил его с ума.
— Договор разорван, человек Вестая Антария. Ты просила отпустить тебя. Ты свободна, — тень растворяется, а кровь течет по моей коже, словно слезы, часть впитывается в платье, в плащ, часть
