Персонных дел мастер - Станислав Десятсков

— Мин херц, тут такое...— Данилыч весело пересказал Петру историю Кирилыча.

«Коль смеются, значит, есть еще силы, значит, и дале на кровь пойдут!— мелькнуло у Петра,— А крови еще много сегодня будет пролито...» Он вспомнил ровные ряды шведов, что поджидали русских за перелеском.

— Так не чаю, мин херц, чем и наградить сего вахмистра?!— Меншиков лукаво развел руками.

— Прежде чем наградить, ему потребно желудок поправить!— поддержал Петр шутку,— Дать ему для затравки препорцию можжевеловой водки! Она, ученым медикам то хорошо ведомо, паче всего желудок крепит! — И, окинув взором расходившихся от смеха офицеров, Петр молвил уже серьезно:— О наградах же, почитаю, рано вопрошать. За рощей той...— Петр указал на сосновый перелесок,— стоит главная сила шведов.

И точно подтверждая царские слова, за перелеском громыхнули шведские пушки. То шведы встречали выходившую к Лесной русскую гвардию.

Когда Роман очнулся, ему показалось, что прошла целая вечность с того мига, как пуля сразила верного дончака и сам он упал, сброшенный лошадью. Приподняв гудящую от контузии голову (при падении Роман сильно стукнулся затылком), он увидел сперва низкую свинцовую тучу, наползающую от багряного леса, стоящего в буйном пожаре осенних берез, затем лесную поляну с нестерпимо ярко-зеленым ковром нескошенной травы и на ней множество солдат в синих мундирах, молча бегущих прямо на него, Романа. Он видел, что солдаты раскрывают рты, но не слышал их крика, потому как вообще ничего пока не слышал. В ушах стоял густой звон, точно били в набат колокола большой новгородской звонницы. И все же Роман сообразил, скорее по привычке старого солдата сразу различать неприятельское платье, что коль скоро мундиры у солдат синие, а не зеленые, то, значит, бегут на него шведские гренадеры. Но он не сразу вскочил и побежал, а сначала снова приник к земле, словно для того, чтобы затих нестерпимый звон в ушах, и звон сей и впрямь вдруг затих. Тогда он второй раз поднял голову, огляделся и увидел сраженного неприятельской пулей дончака и подумал, что надобно снять седло (седло было добротное, хорошей немецкой работы, полученное Романом еще в Ренцелевом полку от интенданта имперской службы). Но затем перевел взгляд назад и отчетливо разглядел придавленного лошадью молоденького белокурого прапорщика, все еще державшего в мертвой руке знамя невских драгун, и вспомнил, что это тот самый Ивлев, который служил в его эскадроне и отличился при Березе Сапежской. Здесь он снова посмотрел вперед и снова — уже совсем близко — увидел шведов и определил, что шведы бегут не на него, а к русской батарее, которую спешно устанавливали при выезде из леса русские батарейцы. И по тому, как густо и нахраписто бегут шведы и медленно копошатся бомбардиры, он также понял, что батарею ту шведы возьмут без выстрела.

Но здесь Роман увидел, как один из шведских гренадер завернул прямо к нему и Ивлеву — должно, обшарить карманы, и тут он сразу вскочил на ноги. Вскакивая, он перехватил взгляд шведа и увидел, что шведа занимает не он, Роман, а занимает полковое знамя в руках убитого Ивлева.

В гудевшей от контузии голове яркой вспышкой мелькнула мысль: «Надобно спасать знамя!» С этой мыслью к Роману точно вернулась его прежняя сноровка. Стремительно метнувшись к знамени, он быстро подхватил его и побежал со знаменем к лесу, в сторону от идущих в атаку шведских гренадер. Бегущий за знаменем швед поначалу оторопел, когда один из убитых русских вдруг ожил и перехватил желанный трофей. Потом шведский гренадер принялся суетливо вывинчивать из дула своего мушкета крепко насаженный на него багинет, насыпать порох, забивать в ствол заряд... Когда же он навел тяжелый мушкет и выстрелил, Роман был уже далеко. Пуля просвистела в стороне, и лес прикрыл беглеца своим шатром. Роман долго продирался через самую чащобу густого подлеска, пока не скатился в глубокий буерак, густо устланный павшей листвой. Он лежал, вслушиваясь в звуки погони, но погони не было, и на него надвинулась и со всех сторон окружила удивительная прозрачная тишина осеннего леса. Было странно представлять, что где-то в полутора верстах отсюда люди жестоко убивают друг друга. Роман с минуту лежал, глубоко вдыхая запахи павших пряных листьев, и ему почудилось на миг, что и сам он такой же опавший от порывов ветра листок, словно растворившийся в тихой осенней благости. Но в сей же миг задул ветер и донес в ^ишину лесного буерака звуки отдаленной канонады и ружейных выстрелов. Роман поднялся и побрел не спеша, слегка пошатываясь, как солдат, токмо что выписанный из лазарета. Он возвращался навстречу выстрелам, сражению, смерти, потому что там было его место воина, выполняющего свой долг перед отечеством. Сотни русских офицеров и солдат, опрокинутых было первой атакой шведов в лес, так же как и Роман, не отсиживались в кустах и буераках, а возвращались, чтобы снова встать в строй. И все страхи генералов из немцев, что русские солдаты, как то сделали бы наемники, разбегутся по лесу, и потому никак нельзя давать баталии в лесной местности, были развеяны именно битвой при Лесной.

Когда летучий корволант двинулся к главной позиции шведов, в рядах его снова стояли Невский и Ингер-манландский полки, смятые было первой атакой шведов. Выбравшись из лесной чащобы, Роман разыскал стоявших уже в строю невских драгун. Толстый подполковник Мякотин, взявший на себя команду после того, как полковой командир был ранен в первой же атаке, обнял его от всего сердца перед строем своих драгун и троекратно расцеловал.

— Спасибо, голубчик! От всего полка спасибо! Спасши знамя, ты спас и честь знамени, и честь полка!

И Мякотин приказал развернуть знамя перед фронтом драгун. Так что в атаку на главную силу шведов невцы пошли в общем строю корволанта под спасенным полковым знаменем.

Выходящие из перелеска русские полки (драгуны спешивались и шли в общем строю) были встречены шведами столь жестоким артиллерийским огнем, что поначалу попятились в перелесок, под прикрытием которого снова выстроили свои линии. Выйдя из леса уже правильными рядами, они прямо двинулись на сближение со шведами и, подойдя на сто саженей, ответили на огонь неприятеля дружными залпами. Обе армии стояли теперь не более нежели в ста метрах друг от друга, выстроенные каждая в четыре линии, и меж ними пошел тот огневой бой, который и почитался регулярным боем по тогдашней линейной тактике. Солдаты задних рядов перезаряжали ружья и передавали их в первый ряд, по приказу взводных офицеров плутонги давали залп, и стрельба та так и именовалась — стрельба плутонгами. Места убитых и раненых спешно заполняли солдаты задних рядов, и судьба баталии зависела от того, кто устоит под частым огнем противника.

Пальба та продолжалась без малого более двух часов, да, видать, нашла шведская коса на русский кремень. Вопреки суждению Левенгаупта, что русские солдаты не выдержат регулярного огневого боя, — они стояли неколебимо, отвечая огнем на огонь, выстрелом на выстрел. Многократные залпы шведов опустошали русские ряды, так же как и залпы русских — ряды шведов.

— Это настоящая бойня, а не баталия! Прикажите моим драгунам атаковать русских в конном строю, и я ручаюсь, что прорву их строй! — подскакал к Левенгаупту Шлиппенбах.

Но шведский командующий отрицательно покачал головой:

— Я начну атаку, только когда возратится наш авангард! Сторожите мост, Шлиппенбах! И помните: там ключ ко всей баталии!

Адам Людвиг сердито натянул поглубже шляпу: пошел снег, задул ледяной ветер, начиналась не осенняя даже, а настоящая зимняя круговерть.

Невольно вспоминалась та первая Нарва, когда метель сыграла на руку шведам и уже через час был прорван центр русской позиции. Правда, теперь ветер бил шведам в лицо и русские залпы сверкали в метели, как молнии.

— Государь! У солдат так раскалились ружья, что больше невозможно стрелять! Прикажи ударить в штыки на шведа!— подскакал к Петру разгоряченный боем Голицын.

Это потом, уже после Лесной и Полтавы, побед Румянцева и Суворова, трехгранный штык стал заветным оружием русской армии. А в ту кампанию 1708 года русская армия впервые заменила неуклюжие багинеты на своих ружьях знаменитым трехгранным штыком. И не было еще ведомо, сколь отличится сей штык в рукопашном бою. Потому трудно было решиться и бросить полки в страшный штыковой бой: а вдруг швед устоит и сломает хребет русской пехоте?

Словно уловив колебания Петра, Голицын рубанул рукой:

— Ручаюсь, пройдем на штыках—сквозь шведскую линию!

Петр помедлил и согласно наклонил голову.

И вот в час дня барабаны ударили атаку, и, точно подгоняемые северным ветром, бившим им в спины, русские батальоны пошли в штыковую. Шведы успели сделать только один залп, как русские уже налетели и опрокинули первую линию, вторую, третью. Левенгаупт двинул в бой резервную линию, но русские на штыках прошли и ее и ворвались на шведские батареи. К трем часам дня главная позиция шведов была взята, и расстроенная шведская пехота спешила укрыться в вагенбурге, составленном из четырех тысяч повозок и фур (еще четыре тысячи повозок с боеприпасами были предупредительно отправлены Левенгауптом к Пропойску). Сгоряча преображенцы и семеновцы бросились было к вагенбургу, но отхлынули под картечью оставшихся шведских пушек, густо покрыв побеленное снегом поле зелеными солдатскими мундирами (один Семеновский полк под Лесной потерял добрую половину своего состава).