Война и революция в России. Мемуары командующего Западным фронтом. 1914-1917 - Гурко Владимир Иосифович

Все дела, ради которых я приехал в Петроград, были завершены; оставалась только поездка с последним докладом к императору и возвращение в Ставку. Как раз тогда я получил из Севастополя телеграмму генерала Алексеева, в которой сообщалось, что его здоровье значительно поправилось, и он предполагает прибыть в Могилев за несколько дней до окончания своего отпуска. Мне было необходимо оказаться в Ставке раньше Алексеева, чтобы иметь возможность подготовиться к передаче дел и ознакомлению генерала со всем, что произошло в его отсутствие. Требовалось также рассказать ему о всех начатых или запланированных, но покуда не доведенных до конца предприятиях.

На 26 февраля, после двухмесячного перерыва, было назначено начало работы Государственной думы. В думских кругах до последней минуты не теряли надежды, что в день открытия будут проведены изменения в составе Совета министров. В особенности здесь ожидали и надеялись, что в отставку отправится Протопопов. Время истекало, а долгожданный императорский указ все не появлялся. В начале февраля, до открытия сессии, Родзянко попытался испросить аудиенцию у его величества, но ответа не получил. За несколько дней до первого заседания он еще раз обратился с той же просьбой, но она в течение двух дней также осталась без ответа. Поэтому председатель Думы опасался, что ему не удастся встретиться с императором и передать ему свои опасения относительно неблагоприятных условий, в которых будет проходить работа палаты. На обеде в британском посольстве Родзянко поделился со мной своими тревожными ожиданиями. Я пообещал, что назавтра во время доклада императору выясню этот вопрос. На следующий день, после моего доклада Родзянко получил приглашение приехать во дворец. Однако разговор с императором его не успокоил, поскольку ему не удалось убедить себя в том, что его величество склонен пойти навстречу желаниям Думы. Вечером 24 февраля, зная, что на следующий день я снова отправлюсь делать доклад императору, Родзянко приехал ко мне в гостиницу, и наш разговор с ним продлился до двух часов пополуночи. Пожелав ему доброй ночи, я пообещал еще раз переговорить с царем и просить его удовлетворить желания так называемого «Блока»[162].

«Блоком» называлось собрание партийных лидеров и наиболее значительных и влиятельных членов Государственной думы и Государственного совета. Фактически в тот момент их желания были весьма умеренными. Они хотели, чтобы перед открытием думской сессии царь издал указ, который бы наделял Александра Трепова полномочиями сформировать Совет министров по своему собственному выбору. Далее, этот кабинет должен был быть ответственным не перед Думой, но перед императором[163].

Времени для этого было еще достаточно. К началу думской сессии указ мог быть уже обнародован и Дума приступила бы к работе в совершенно иных условиях. Император отлично знал, что я не чужой в думских кругах. Это было известно ему как из рассказов его окружения, так и от меня самого – и вот по какой причине.

Граф Фредерикс, сначала через третьих лиц, а потом и лично, предупредил меня, что некоторые лица в беседах с императором связывают мое имя с именем А. И. Гучкова. Должен заметить, что в годы после революции 1905 года было время, когда император наделял Гучкова значительными полномочиями и даже вызывал к себе для консультаций по различным вопросам внутренней политики. Однако начиная с 1910 года некоторые лица убедили его величество, что Гучков представляет собой наиболее опасного члена Думы и, возможно, даже врага монархии и династии. Я сказал тогда графу Фредериксу, что должен переговорить на этот счет с самим государем. Такое решение я принял исключительно потому, что именно в тот момент считал вредным для дела государственной обороны замену начальника штаба Ставки. Кроме того, мне хотелось удержать дело в своих руках по крайней мере до того времени, когда Алексеев вполне оправится от болезни и сможет возвратиться к исполнению своих обязанностей, что должно было произойти уже вскоре.

Люди, говорившие о моей связи с Гучковым, имели для того достаточные основания. Дело было в том, что в 1907 году Третья Государственная дума в начале своей законодательной деятельности создала так называемую комиссию по государственной обороне, составленную из членов центра и правого крыла палаты. Большинство из этих людей имели самое смутное представление о военных аспектах обороны. Председателем комиссии был избран А. И. Гучков, а человек, которого можно было назвать его alter ego, – А. И. Звегинцев – вошел в ее состав. Звегинцев был в прошлом офицером Генерального штаба[164].

При его посредстве Гучков предложил мне собрать вокруг себя по собственному выбору некий кружок – группу военных, которые могли бы оказывать комиссии помощь в изучении и обсуждении всех передаваемых на ее рассмотрение законодательных предложений. Для обсуждения проектов в этот кружок экспертов предполагалось включить наиболее влиятельных членов комиссии по государственной обороне. Кроме того, Гучков просил нас обсудить все совершенно необходимые радикальные реформы, которые требовалось провести в Военном министерстве и в армии, чтобы восстановить нашу военную мощь, подорванную в ходе войны в Маньчжурии. Звегинцев предупредил, что в случае, если я отвергну их предложение, ему не останется ничего другого, кроме как обратиться за помощью к людям, которых было принято считать входящими au salon des refuses[165].

Это условие, решил я, лишает меня права на отказ, но предупредил, что могу принять предложение только после того, как доложу о нем военному министру генералу Редигеру[166] и начальнику Генерального штаба генералу Палицыну[167] и получу на то одобрение их обоих.

Начальник Генерального штаба в тот период не зависел по службе от военного министра, у которого я находился в непосредственном подчинении.

Сделал я это главным образом не столько из желания обезопасить себя, сколько для того, чтобы не получить отказа от лиц, которых я намеревался включить в свою группу помощи Государственной думе. Я своевременно заручился согласием военного министра и генерала Палицына – того самого, который в 1916 году заменил генерала Жилинского на посту представителя русской армии при французской Главной квартире. Работа кружка продолжалась более двух лет – все время, пока председателем комиссии был Гучков. Я сделал все от меня зависящее, чтобы привлечь к этой работе лиц, хорошо известных мне не столько лично, сколько благодаря широте их взглядов на военные вопросы. Достаточно сказать, что среди них был будущий начальник штаба Ставки Верховного главнокомандующего генерал Алексеев. Во время войны большинство из тех десяти – двенадцати человек, которые принимали участие в работе кружка, заняло важные посты в военной иерархии. Я не стану их здесь перечислять, поскольку считаю, что такой список не заинтересует возможных читателей этих строк.

Со временем работа группы приобрела известность, о ней рассказывали, и кто-то даже окрестил нас «младотурками»[168].

Во всяком случае, если бы Военное министерство и русское правительство следовали принципам, которые являлись краеугольным камнем работы нашего кружка, или хотя бы одобряли предлагавшиеся нами меры – возможно, Россия не дошла бы до того прискорбного состояния, в котором она пребывает в настоящее время. Основная идея заключалась в достижении Россией полной независимости в вопросах, касающихся производства всего необходимого для ведения европейской войны. Это, однако, требовало колоссальных издержек, тогда как финансовая политика России в тот период ориентировалась главным образом на стяжание золота и максимально возможное сокращение затрат, связанных с обороной. Когда я рассказал всю эту историю императору и начал излагать ему свои соображения о желательности полной независимости России в области военной промышленности, он прервал меня такими словами: «Да, именно это я всегда предлагал». Мне остается только с сожалением заметить, что его министры не просто с невниманием отнеслись к пожеланиям его величества, но вовсе не имели намерения их исполнять.