Щенки. Проза 1930-50-х годов (сборник) - Павел Зальцман

Коридор упирался в большую запертую стеклянную дверь, плотно занавешенную клетчатой портьерой. Я подошел к стеклу, оставаясь в темноте, и через щель посмотрел туда.

Они опять сидели – те трое, как и в тот раз, повернуты лицом к ней, ко мне спинами, и о чем-то говорили, но теперь торопливо, вполголоса и так, как когда кончают разговор при появлении чужого.

Я колебался. На этот раз меня остановила и приковала к ним совсем неожиданная вещь. Я с любопытством стал всматриваться во всех четверых, и мне то и дело казалось, что я что-то вспомню, но я не мог ни вспомнить, ни перестать смотреть, так как мои глаза уже почти видели это. Вот-вот и я соображу.

В этот момент жена приятеля подняла голову и повернулась к стеклянной двери. Конечно, она не могла видеть меня – там было светло, а я был в темноте, за портьерой. Тем не менее я чуть не отшатнулся.

Она глядела на то место двери, где были мои глаза. Она опустила голову, но внезапно обернулась опять, взглянула, подняла руку и, улыбаясь, погрозила мне пальцем.

Я бросился бежать обратно.

Я вспомнил, где видел ее. Эти трое должны были это напомнить. Я всех узнал. Это была она.

На пороге столовой я столкнулся с приятелем. Он посмотрел на меня тем же пробегающим взглядом, который был у него при встрече. Он сказал, заикаясь, что нам лучше было бы идти на станцию сейчас, как можно скорее. Поезд может быть в любую минуту.

Я не мог придумать ничего лучшего, чем удивиться, что поезд приходит когда хочет. Мы нашли мою жену совершенно одетой и втроем пошли к выходу.

Приятель вел нас другой дорогой, – не через двор, – приговаривая: «Тише, тише, у нас все спят».

Мы вышли в сад, была еще та же темнота, но без ветра. Можно было разобрать черные стволы и стекла какой-то веранды, мимо которой мы шли.

Из того, как он нас уговаривал спешить, я понял, что он боится чего-то. Наконец мы вышли на прямую аллею, и он сказал, что по ней мы, без риска сбиться с дороги, дойдем до самой станции.

– Я вас провожу сам, но только скорее, скорее!

Ведя мою жену под руку, он заставил нас ускорить шаг. Я ничего не слышал сзади, но на минуту остановился, чтобы прислушаться. И мне показалось, что я что-то различаю.

Это было очень издали и звучало неясно. Меня это сильно поразило. Я ожидал чего угодно, но не этого, и не верил своим ушам. Видимо, мне это показалось. Я никогда бы не спутал голоса моей жены ни с чьим другим.

И вдруг я явственно услышал крик – сзади, из дома.

Мое имя. Это звала меня моя жена. Я слышал ее голос.

Тот самый крик, который наконец получил возможность вырваться или которым кричат, когда уже ничто не может запереть. Я представил ее на этой постели одну. Но ведь она бежала. Мы вышли вместе. Она была впереди. Я ее видел! – Но я ее слышал! Только что она звала на помощь. Жалобный крик повторился.

Я дрожал ее страхом. Она была там одна.

Помутненный и обезумевший от тоски, я повернул к дому. Последняя мысль о том, что она впереди, – убегает, – слабо мелькнула, и я побежал на крик. На верную гибель.

Сон. Первая запись 1936, Ленинград

Январь 1945, Алма-Ата

Конверт

Игра в карты. 1978. Б., тушь, перо. 47x63

Первый: Что мы будем делать?

Второй (пожимая плечами): Играть в крокет.

Третий (наивно): Может, в преферанс, в джокер?

Четвертый: Заниматься любовью.

Пятый: Нет, мы будем ждать… (обращаясь ко второму) Так я вас понял?

Второй (с испугом): Нет, вы меня поняли совершенно не так.

Первый: Я предлагаю пока пожевать и выспаться.

Все смеются. Они рассаживаются по машинам и выносятся из города.

Пятый: Я осмеян.

I

Всем известно искусство китайских фокусников: вокруг неподвижных пальцев кружится мотылек, вылетевший из рук, – но никому не известно, как это делается.

И так же порхал листок газетной бумаги. Он сложен в стрелку, вроде тех, что бросают дети, и летит над дорогой.

Мы, в машинах, хотели его догнать. Он летел, то опускаясь, то вспархивая.

Когда мы слишком торопились и почти наезжали на него, он просто сворачивал куда попало. Когда мы останавливались, он падал на асфальт или садился в траву. Все мы удивлялись его странной способности.

Никто не знал, кем он пущен. Один из нас почти точно объяснил нам, что секрет этой стрелки в особой чувствительности к воздушной волне, которая, очевидно, предшествует каждому движению. Он водил руками и тыкал нам в лицо указательным пальцем: когда волна внезапная, она толкает этот листок с силой. Когда медленная – она как бы несет его. Слишком быстрая волна, вследствие какого-то особого устройства этой стрелы, отбрасывает ее в сторону. Когда волны нет, мотылек неподвижен.

Кое-кто смеялся и говорил, что просто стрелка ведет нас куда хочет. Вообще все мы думали, что это китайский фокус.

Местность была дачная, разбитая на ровные лужайки; город звенел далеко за спинами; потом пошли разбегаться овраги, шурша мостами. Нам поднадоело, но мы решили рвануть еще раз.

При этом мотылек сразу же вильнул в сторону, и первая машина, которая свернула за ним, села тут же за шоссе на бугре дифером в землю. Конечно, шасси у наших машин были совершенно не приспособлены к неровностям.

Часть общества осталась снимать ее. Мы с ругательствами хотели подобрать стрелу, но она не далась, и тогда мы все решили на нее плюнуть.

Но один из наших молодых людей оставил нас, сел за руль во вторую машину и все-таки хотел наехать на нее. Он дал себя увести по дорогам. Когда стреле вздумалось перелететь через крокетную площадку, он свернул туда же, разогнал шары и перемял ворота. Несколько девушек в черных спортивных футболках и штанах старались попасть в него своими молотками. Потом он опять очутился на дороге и вдруг появился среди нас. А газетный мотылек, сделавши круг и вернувшись к нам, сел на дорогу. Вот так штука!

Тогда этот молодой человек, видимо, упрямый, вылез и пошел ловить его пешком. А мы занялись машиной и перестали о нем думать.

II

Через некоторое время он очутился в каком-то пригородном квартале. Кирпичные заборы редко прерывались фасадами. Стрела упала у порога полуоткрытой двери.

Молодой человек еще раз протянул за ней руку. Он ясно видел газетные строчки и буквы, но не мог прочесть ничего связного, да и не интересовался, естественно, самим листком, а хотел разглядеть его удивительную форму. Но как сделана эта стрелка, понять было нельзя.

От его движения она перепорхнула порог и влетела в дверь.

Он вошел за ней в темный вестибюль с черным цементным полом.

Увидевши лестницу вверх, он подумал: «Ага! дело идет к концу. Куда же я попаду? Но неужели она может взлететь по лестнице? Очень странная штука!»

Он шагнул к стрелке, и она двинулась вперед, но влетела в темную дверь направо, которая, как оказалось, вела к другой лестнице, спускавшейся вниз.

Эта крутая лестница несколько раз переходила в короткие коридоры, от которых отходили другие.

Он не особенно запоминал дорогу, удивляясь тому, как эта стрела падает и перескакивает через ступеньки.

Только он нагибался к ней, она вылетала у него из-под рук и лежала совсем близко, освещенная редкими лампочками в сетках, какие бывают в проходах, складах и погребах.

Он колебался и подумывал бросить, но любопытство привязало его.

Ее повадки были так сознательны, что он был в известного рода упрямой ярости.

Уже давно он перестал нагибаться за ней. Она лежала у самых его ног. Он повернулся, чтоб уйти. Она осталась.

Он опять сошел и стал медленно тянуть к ней руку. Она лежала. Он кинулся. Она вылетела так, что он чуть не упал. Он спустился еще на ступеньку и опять стал тянуть руку. Он продолжал тянуть едва уловимо. Не было ни движения воздуха, ни шума. Его пальцы были уже близко. Стрела лежала неподвижно. Он решил не уступать обманывающей мысли о неожиданном броске.

Он почти дотрагивался пальцами до бумаги; и тогда он заметил, что и стрела уже давно неощутимо сдвинулась. Но теперь она не уходила вперед, как прежде, а поворачивалась вокруг своей оси так, что хвост, к которому приближались его пальцы, удалялся от них. Одновременно с этим стрела медленно отползала в сторону, как живое существо.

Это привело его в ужас. Он бросился по ступенькам вверх. Но тут он понял, что заблудился.

Пустые комнаты вели к коридорам. Он пересекал площадки. Вдруг ему померещился за одной из дверей какой-то звук. Он быстро пошел туда. Но кто-то неожиданно удержал его. Он оглянулся. Это место было освещено, но он увидел совершенно темную фигуру, от которой отшатнулся. Потом он разглядел, что это негр, который, извиняясь, прикасался к своей фуражке.

Он был одет как рассыльный, но, кажется, без пуговиц и галунов.

В руке он держал маленький поднос, на котором молодой человек сперва ничего не заметил. Но поднос шевельнулся, и он увидел на нем черный конверт.