Серебряный воробей. Лгут тем, кого любят - Тайари Джонс

– Хорошая девочка, – сказала миссис Грант, будто о домашнем животном.

Я развернула страницу. Это была ксерокопия. Запах химической краски все еще чувствовался. Я таращилась на свидетельство о браке, выданное Джеймсу Ли Уизерспуну и Гвендолен Беатрис Ярборо в штате Алабама через год после моего рождения.

– Это брехня, – выпалила я, обращаясь не к ней, а к Дане.

У Гвендолен руки были скрещены на груди, а дочь держала их по швам, как добровольная помощница в церкви. Женщина сказала моей маме:

– Мне жаль, что пришлось вот так это рассказать.

Правда – странная штука. Она как порнография: с первого же взгляда понимаешь, что это она. Дана, серебряная Дана, была моей единокровной сестрой. Джеймс, мой самый обыкновенный папа, с толстыми, как донце бутылки от колы, линзами оказался самым настоящим кобелем. А кто тогда я? Дура. Я пригласила Дану в свой дом. Каждый раз, когда хотела с ней повидаться, она вынуждала меня упрашивать о встрече. И я ведь упрашивала. Каждый раз.

– Тебе не стыдно? – обратилась я к Дане, не отрывая глаз от бумаги в руках.

– Я ее не подсылала. Это полностью ваша затея, – заявила Гвендолен. – А то, что в этом документе, касается только меня и твоей матери.

– Дай сюда, Шорисс, – велела мама. Я протянула листок, она внимательно рассмотрела его, потом смяла выданное в Алабаме свидетельство и бросила на пол. – Ты думала напугать меня какой-то бумажкой?

Гвендолен немного стушевалась, словно мы играли не по сценарию. Придерживая большую кожаную сумку левой рукой, правой принялась в ней копаться. Встревоженно взглянув на Дану, она встала на одно колено и начала перетряхивать всю сумку.

– У меня еще кое-что есть, – погрозила она маме.

– У тебя нет ничего, что мне нужно видеть, – отрезала мама. – Так что забирай свою облезлую кошелку и облезлую доченьку и выметайся отсюда.

После этих слов миссис Грант подняла сушилку, встала и устроила овацию. Куцые хлопки рикошетили от невидимых нитей напряжения, натянувшихся в салоне.

– Да вы нормальная вообще? – рявкнула Дана на миссис Грант. – Тут вам не телешоу. Это наша жизнь.

– Сейчас, сейчас найду, – не сдавалась Гвендолен. – Все тайное становится явным. Так говорится в Библии.

– Не пудри мне мозги цитатами из Писания.

Мама быстро высунула босую ногу из-под белого платья и пнула кожаную сумку. Гвендолен поспешно схватила сумку и высыпала все содержимое на плиточный пол «Розовой лисы». В сумочке она носила то же, что и все: губную помаду, жвачку, пилки для ногтей и связку ключей. Кроме того, был еще и циркуль. Потом потрясла сумочку.

– Она где-то здесь.

Дана опустилась на пол рядом с матерью и помогла собрать вещи в сумку. С лица Гвендолен исчезло выражение триумфа, и она казалась немного растерянной, как бабушка Банни, когда той давали лекарство, из-за которого она переставала нас узнавать.

– Она у меня, мама, – сказала Дана тихо, но не совсем шепотом.

– Так давай сюда, – рыкнула та. – Зачем ты дождалась, пока я встану на колени перед этими людьми?

Она махнула рукой, указывая не только на нас с мамой, но и на клиенток и, наверное, в особенности на миссис Грант, которая все так же стояла, словно болельщик на последних секундах баскетбольного матча.

– Мама, не надо. Она у меня, но не надо.

– Мне приходится это делать, – отрезала Гвендолен. – Давай сюда.

– Пожалуйста, – просила Дана, – не заставляй.

– Это ты все начала, – упрекнула мать. – Ты сама заварила всю эту кашу.

– Просто уходите, – вклинилась миссис Грант. – Забирайте свои вещи и уходите. Вы не имеете права сюда являться. Это ее дом. Вы не имеете права приходить к ней домой.

– Заткнитесь, – огрызнулась Дана на миссис Грант. – Заткните рот. Вы нас не знаете.

Та выпрямилась во весь своей рост. Она была худосочная, словно всю жизнь питалась только куриным бульоном и солеными крекерами.

– Вас лично не знаю. Но знаю таких, как вы.

– Дай сюда, Дана, – повторила Гвендолен. – Этим людям на тебя плевать.

Но это было не так: я любила и Дану, и маму.

– Не давай, – попросила я.

Не удавалось вообразить ничего разрушительнее черно-белого документа, который она только что показала, но, если у меня не хватает фантазии представить заготовленный удар, это еще не значит, что его не будет.

– Дана.

Сестра наконец посмотрела на меня, и в тот момент я всем сердцем надеялась, что на моем лице она увидит что-то, заслуживающее сострадания. Я никогда и ничем ее не обидела. Ради нее я стесала кожу на плече.

– Дана, – позвала Гвендолен, – посмотри на меня.

Та вздохнула и полезла в сумочку «Луи Виттон» – в ту самую, которая была при ней в день нашего знакомства в торговом центре. Вид был изможденный. Мне не верилось, что только прошлым летом мы обе попытались стащить косметику из аптеки. «Мгновенная дружба» – это говорят, когда люди сходятся в таких обстоятельствах. А рассказывая подобную историю, добавляют: «Мы с ней как сестры».

Дана крепко зажала в кулаке какую-то вещь, а потом передала матери. Свободной рукой она попыталась пальцы Гвендолен тоже сжать в кулак, отсрочить тот миг, когда мы увидим блеск аквамарина и сияние хрусталя. На мгновение я разучилась дышать.

– Нет, – выдохнула мама.

– Мисс Банни оставила ее Дане.

– Нет, – повторила мама. – Мисс Банни не могла со мной так поступить. Мы похоронили ее с брошью.

Я покачала головой, вспомнив тот день, когда мы готовили бабушку к погребению, а Роли в такой неловкий момент сделал тот самый снимок. Я вспомнила долгие объятия папы и брошь в форме звездочки, вдавившуюся в мою щеку.

– Нет, – повторила мама. – Нет.

– Спроси у Роли, – сказала Гвендолен. – Ты знаешь, он не умеет врать.

Миссис Грант, которая так и не села, подошла к Дане и Гвен, грозя пальцем.

– Вы не имеете права так делать.

Я стояла настолько близко к Дане, что могла бы прикоснуться.

– Посмотри на меня. Ты мне не сестра.

Она обернулась и сказала:

– Сестра.

Миссис Грант спросила:

– Тогда какая у тебя фамилия?

Гвендолен заявила:

– Фамилия – это не главное. Главное – кровь.

Та процедила ледяным голосом:

– Я и вашу фамилию-то не разобрала.

Я ни на секунду не забывала, на чьей стороне, но мне было слегка стыдно, что миссис Грант так наседала на Дану и ее мать. Каждый раз, когда Гвен пыталась заговорить, миссис Грант ее обрывала снова и снова, повторяла, какая у нее фамилия, словно это экзорцизм. А тем временем мама, втиснутая в праздничное платье, стояла с раскрытым ртом, словно беззвучно исполняла оперную арию.

– Убирайтесь, – наконец выговорила я.

Гвен, которая казалась истощенной и, может, даже отчасти благодарной за возможность удалиться, двинулась к двери, а Дана